Аркадий Карасик - Дочь банкира
Чертов идиот, чуть не подрубил корни неожиданного покровительства хозяйки дома. И какой хозяйки - родной дочери всесильного банкира, мультимиллионера!
Еще раз мысленно выругав себя, Николай, по обыкновению, начал поглаживать разлохмаченную нервную систему. В конце концов, ничего страшного не произошло - телка должна понимать, что опасно водить перед носом парня "лакомствами". Он ведь не бездушный робот - живой человек. К тому же, вспомнилось заключение угрожающего монолога Вавочки. Миролюбивое, простительное.
Кажется, возмущение невинной девочки не что иное, как маскировочный камуфляж. Небось улеглась в свою одинокую постельку и плачет, ругая себя за то, что оттолкнула явно понравившегося ей парня.
Немного успокоившись, Родимцев спрыгнул с постели, пружинисто несколько раз присел, помахал руками. Даже в следственном изоляторе и позже - на зоне он систематически по утрам делал получасовую зарядку. Именно эти зарядки помогли ему выжить в нечеловеческих условиях, отстоять право на место на нарах, на лишнюю миску лагерной баланды.
А сейчас он позволил себе непростительно расслабиться.
Нет, пришла пора восстановить давнюю традицию. Ибо ныняшняя обстановка по накалу и опасностям мало в чем уступает тому же изолятору. Безопасность особняка олигарха вполне может казаться призрачной.
Николай настежь открыл окно. За ним - узорчатая решетка. Родная сестра решетке следственого камеры в тюрьме. Значит, местные доморощенные вертухаи побаиваются, как бы порученный их заботам парень не прыгнул со второго этажа. Как он это сделал пару недель тому назад - с третьего. Задумчиво пощелкал по решетке. Будто поздоровался.
Ну и пусть себе думают!
После зарядки оглядел комнату. Неплохо принять душ, но Ольхова предупредила: из комнаты - ни шагу. Неужели она не понимает, что, кроме желания обмыться, у пленника обязательно появятся и другие, чисто физиологические потребности? Не справлять же их в утку либо в ночной горшок? Даже подумать смешно!
Ага, кажется, Вавочка все предусмотрела! В дальнем конце продолговатой комнаты - дверь. На первых порах пленник не заметил её потому, что полотно выкрашено под цвет обоев. За дверью - облицованная под мрамор ванная комната. Боковая дверка ведет в туалет.
Горяче-холодный душ не только освежил тело, но и придал Родимцеву уверенность в благополучном завершении своей смертельно опасной одиссеи. Банкир, выполняя просьбу любимой дочери, переговорит с начальством Антона, внушит охранникам распивочной азы хорошего поведения. Николай возвратится домой к матери, найдет приличную работу и заживет счастливой жизнью благополучного москвича.
Мечты, мечты! Сколько раз они, розовые, благоуханные, посещали его после увольнения из армии! Будто миражи в пустыне. Но как быстро эти миражи сменялись непроглядной тьмой!
В стенном шкафу Родимцев нашел плавки, футболку, махровый халат и тапочки. Даже спортивный костюм его размера. Похоже, Вавочка, переодеваясь, успела распорядиться.
Умница, девочка, с неожиданной теплотой Николай про себя похвалил хозяйку. Будто погладил по головке.
Свою изорванную, со следами крови рубашку затолкал в туалетную тумбочку. Лучше всего - сжечь, но, во первых, негде, во вторых, жалко. Любимая мамина рубашка.
Размышления прервал легкий стук в дверь. Неужели Вавочка, замаливая вчерашнюю грубость, пришла поздороваться?
- Войдите. Открыто.
Но появилась не Вавочка. В комнату вошел удивительный человечек. Именно, человечек, ибо ростом он - с десятилетнего пацана. Узкоплечий, с широкими женскими бедрами, на голове - обширная лысина. А лицо... Господи, в каком паноптикуме банкирша отыскала подобного урода! Лохматые брови нависают над глазами-щелками, тонкий, длинный нос заканчивается шишкой, тонкие губы растянуты в услужливой улыбке.
А он-то, непроходимый глупец, зачислил это чудище в любовники прелестной девушки.
- Доброе утро, - приветливо поздоровался урод. - Вера Борисовна, наверно, предупредила вас о моем появлении. Борис, больше известный в этом особняке под именем Бобик. Называйте, как хотите. Не обижусь.
- Лучше - Борис. Прости, друг, но я не привык именовать людей собачьими кличками. - Николай невольно повторил недавно сказанную хозяйкой брезгливую фразу. - И ещё - давай общаться на "ты". Привычней. Если не ошибаюсь, мы - однолетки.
Тонкие губы вообще исчезли, превратив хозяйкиного секретаря в безгубое существо. Из провала рта послышались звуки, отдаленно напоминающие бульканье текущей воды.
- Мне - сорок пять, - проинформировал Бобик. - Но это не имеет значения. Хочешь на "ты" - давай... Если не возражаешь, мы вместе позавтракаем?
- Не возражаю. Сам хотел предложить. Где здесь у вас столовка?
Очередное бульканье.
- Разве хозяйка не предупредила - твое появление вне комнаты нежелательно?
Не ожидая ответа, Бобик приоткрыл дверь, что-то проговорил. Тут же человек в камуфляже с висящим на плече автоматом вкатил "двухэтажный" столик на колесиках. Нижний "этаж" - бутылки с напитками, верхний - тарелки с холодной закуской, молоко, творог, сметана.
- И это - на двоих? Многовато... Ничего, осилим.
- Осилим, - подтвердил Бобик. - Я подумал: до обеда далеко, не мешает заправиться получше. Обедают у нас по западному образцу - по вечерам.
Камуфляжный "официант" ушел. Будто робот - ни здравствуй, ни досвиданья, ни приветливой улыбки, ни злой иронии. Ну, и выдрессировал же Борис Моисеевич своих подчиненных - позавидуешь!
Бобик устроился на диване, предоставив гостю-пленнику почетное место в глубоком кресле. Между ними - столик. "Вертухай" ел культурно, маленькими кусочками и глотками, поминутно вытирал безгубый рот накрахмаленной салфеткой.
Зато Родимцев плюнул на этикет и разные, внушенные матерью, интеллигентные правила поведения за столом. Во всю работал крепкими зубами, перемалывая сыр, колбасу, холодец, козлятину. Иногда пользовался вилкой, чаще - прямо руками. Со вкусом сдергивал с шампура намаринованные кусочки мяса, запивал тоникой и молоком. Вперемежку.
- Неужели твой хозяин такой страшный, что приходится прятать от него гостей? - блаженно откинувшись на спинку кресла, спросил Родимцев.
Глазки урода превратились из узких щелок в мерцающий точки.
- Давай, Коля, не будем говорить о хозяевах, ладно? Поверь, так лучше.
- Что, накажут? - веселился Николай. - В угол поставят или по попке отшлепают?
- Был у нас один гость, такой же любопытный. До сих пор разыскивают и не могут найти.
Вот тебе и полная безопасность, встревожился Родимцев. Кажется, он попал из огня в полымя. Ну, что ж, предупрежденный - дважды вооруженный.
- Мне-то что до твоих хозяев, - деланно равнодушно пробурчал он, выбирая на первом "этаже" столика безалкогольный напиток. Между бутылками водки, виски, бренди - одна единственная с нарзаном. - Когда ожидается приезд Бориса Моисеевича? Честно говоря, не прельщает долго сидеть в этой конуре.
- Трудно сказать. Хозяин никогда не сообщает о своем появлении. Иногда месяц не дает о себе знать, а однажды рано утром - звонок из кабинета: зайдите... Любишь смотреть телек?
- Как когда. О политике - обрыдло, примитивный секс надоел, а вот концерты иногда нравятся. Но здесь даже замшелого ящика нет.
Бобик снова что-то пробулькал, поднялся, подошел к стене с висящей картиной, изображающей голую бабу в обнимку с таким же голым мужиком... Снова - секс? Похоже, в этом доме не одна только Вавочка - все помешались на половом вопросе... Нажал невидимую кнопку. Картина вздрогнула и отошла в сторону. За ней - огромный экран. Под ним, в нише - пульт управления.
- Выбирай программу и любуйся. Мне придется на время тебя покинуть нужно разобрать почту Веры Борисовны.
Возле выхода неожиданно остановился, повернулся к Родимцеву.
- Что за шрам на щеке?
Усмотрел все же, глазастый черт, про себя ругнулся Николай. Во время пребывания в гараже Сансаныч по три раза в день смазывал своему постояльцу каким-то вонючим снадобьем огнестрельную рану на лице. За неделю она подсохла, потом слезла короста, но багровый шрам все-таки остался.
- С кошкой поцапался, - недовольно проворчал Родимцев. - Злая оказалась котяра.
- Значит, кошка? - пробулькал хозяйкин секретарь. - Как её звали, не помнишь? Макаром или Тэтушкой?
Отреагировать на ехидный вопрос Николай не успел - дверь закрылась...
* * *
Первый день бездельной жизни - самый тяжелый.
Родимцев бездумно щелкал кнопками пульта, перепрыгивая с программы на программу. Ничего интересного. Политические схватки его не интересовали, они - из серии осточертевших шоу, когда друг на друга опрокидывают ведра помоев и радостно смеются. Будто вовсе не помои - ароматная водичка.
Сексуальные сценки со всеми подробностями немедленно вызывали в памяти Симкины ночные упражнения в постели. Вертелась, будто под ними не прохладные простыни - обжигающая жаровня. Казалось бы, вспоминай и блаженствуй, надейся на повторение, но безжалостный рассудок тут же менял симкиного партнера: с безработного, нищего парня на всесильного фээсбэшника.
