Владимиp Югов - Человек в круге
Конечно, сестры подросли уже, они и сами себе зарабатывают, поди. Но мама... Мама, которая всегда, как и моя мама, ждет кормильца, она никогда не забудет, что случилось с ее сыном Петей Смирновым. Что ей написали? Расстрелян? Или... Что-то такое, что, мол, попал в ситуацию, где единственно возможный выход - смерть?
Я тщательно спрятал письмо в моем комсомольском сейфе и пошел в дом к Мамчуру. Он жил в центре города (если считать пять-семь домов тут, да штаб дивизии). Я постучал к нему в окошко. Он узнал меня и открыл дверь.
Майор пил чай. Супруги его не было, я знал, что она уехала к маме рожать очередного мамчуренка.
- Садись, - пригласил майор и подвинул в мою сторону стул.
Я сел. Помолчав, сказал:
- Зачем вы дали мне только этот документ? Я его прочел. Есть ли у вас документы о сержантах заставы?
- Есть, - кивнул головой Мамчур. - Ты будешь писать что-то опять в верхи? Или это нужно для твоей работы?
- И для этого. И для того.
- Нет, я дам тебе лишь для твоего творчества. Ты довообразишь и напишешь документальную ли, художественную ли вещь, в коей будет все это, нежно, как говорится, - оскалился, - увязано. Лады?
Я кивнул головой.
Мамчур достал из своего портфеля новую папку и, подойдя ко мне, глядя пронзительно в глаза, произнес:
- От себя отрываю. - Кивнул на портфель, добавил: - Все - тут ношу. Ты знаешь - безопаснее. Здесь не будут шмонать. Станут искать в квартире.
Я разочаровался в этой папке. Тут шли лишь перечисления: кто привлекался еще по делу полковника Шугова. Это на первом листке. На втором говорилось о Павликове, начальнике заставы. Ничего нового. Куркуль. Заботится лишь о собственной шкуре (если считать "куркульством" настоящую заботу командира о своих подчиненных). Потом перечислялись фамилии сержантов. Семи сержантов. Шаруйко, Матанцев, Веселов, Брыль, Кожушко, Семенов и Давитошвили. Они были названы лишь по фамилии. Ни данных, ни каких-либо сведений.
- И это все? - Я просмотрел папку тут же, при Мамчуре.
- Мало?
- Не скажу, что много.
- Тут очень много, если хорошо подумать. Ведь, прикинь, впервые названы настоящие фамилии.
- Но есть же список личного состава в...
- В архиве? И вас туда допустят? - Мамчур тут же перешел на "вы".
- Есть в отряде.
- Отряд полностью расформирован. Все офицеры отряда выведены из практической службы.
- Как это понять?
- Они уже не пограничники.
Я задумался: как же тогда должен искать имена, отчества сержантов?
- Ты правильно подумал. Уверен, ты не упомянул в своих письмах их имена. Теперь ты можешь сослаться на этот документ, который у тебя на руках, и сообщить их фамилии. Иначе любой комиссии долго искать каких-то там сержантов, бывших пограничников расформированной и разогнанной заставы.
Я тут же укусил майора:
- Вы же дали мне для творчества...
- Для творчества я держал бы это все у себя... Ты вот лучше что запиши! Откуда были призваны сержанты. Шаруйко - Киевская область, Мироновский район. Шаруйко с 1928 года, призывался уже после войны. Под оккупацией не был. Оттуда же, вы сами знаете, в пограничные войска не брали. Он один из того района, все остальные, с кем призывался, в воинских частях. Далее, Матанцев из Сибири, Красноярский край. Больше о нем ничего не знаю. Матанцев после ареста сопротивлялся. Поэтому загнан далеко, трудно отыскать. Тем более, фамилия Матанцев в Сибири нередка. Веселов из-под Москвы, город Электросталь. Записал? Брыль и Кожушко с Украины, Днепропетровская область. Я тебе сказал по поводу Шаруйко. Что, мол, под оккупацией, кто был, не брали. И что Шаруйко - единственный. С этими двумя с Украины - Брылем и Кожушко - мне непонятно что-то. Шли они вроде потом по переводу. Но больше тоже не знаю. Семенов - ленинградец, там живут его родители. Они уже спохватились и настойчиво разыскивают сына: писем-то нет! Давитошвили - тбилисец.
Я записал все.
- Приговора вы не видели? - спросил Мамчура.
- От восьми до двенадцати лет. Четырнадцать лишь Матанцеву. Я уже тебе сказал, почему. За строптивость. Матанцев отказался признать вину...
Дома меня (я уже жил в маленькой комнатушке, но отдельной) поджидала странная женщина, назвавшаяся артисткой. Я обычно активно следил за культурной жизнью своего городка на краю пропасти. В последнее время у нас появился поэт, которого Прудкогляд взял в литсотрудники, Петя Петров - с коломенскую версту ростом, шумный, напористый. Ему отдали "культурную часть" для освещения, они вместе с редактором вытаскивали из календаря очередную биографию, тискали ее, чуть подправив, в газету, обижаясь на меня за каждую крупную публикацию в республиканских и центральных газетах. Я потому и не обратил внимания, что к нам приехал какой-то филиал какого-то театра или какой-то филармонии. Вероника Кругловская представляла этот филиал ролью чтицы-декламатора. Оказывается, она жила непосредственно рядом с Еленой Мещерской совершенно случайно, где-то в "сферах" не слишком и низких.
Мне было приятно получить из рук чтицы пахнущий теми сказочными духами конверт. Он пришел быстро. Потому что чтица-декламатор, вся ее труппа летела до Ташкента самолетом, а из Ташкента их перебросили на военном транспорте, посадив на новом "вашем аэродроме", здесь, поблизости.
Кругловская Вероника стала щебетать, что она видит известного журналиста (это, выходит, меня). "Я попыталась как-то взять ваш репертуар и включить в свою программу. Мне очень приятно, что Елена Мещерская была точна в характеристике, - все это без остановки, - и мне очень приятно будет, если вы посетите сегодня наш концерт".
На этом приглашении бесцеремонно ворвался в мой кабинетик Петя Петров. Он изумленно воскликнул:
- Какая у вас в гостях дама! Я такой сроду и не видел!
Петров стал тут же читать свои стихи и, по-моему, они сразу же забыли, что я существую. Они пошли на улицу, а я крикнул:
- Петя, ты же зачем-то пришел?
- А-а! Да! В газете ошибка.
- Какая еще ошибка?
- А зайдите в типографию и посмотрите.
Я кинулся в типографию и сразу понял, что случилась беда. Там уже находились начальник политотдела Матвеев, начальник СМЕРШа Шмаринов, его новый работник Васильев. Матвеев мне спокойно сказал:
- Погляди, что ты наделал.
И подал мне газету, которую мы подписали с Мамчуром.
Я стал читать шпигель. И сразу нашел ошибку. Вместо И.В.Сталина стояло В.И.Сталин. Я растерянно глядел на них. Васильев подошел ко мне ближе и рысьими своими глазами изучал меня.
- Но, - сказал я, - мне кажется, что я не подписывал эту газету.
- Вам кажется? Или вы ее все-таки подписывали? - Васильев наступал на меня своим худым измученным телом. Он был молод, ему всего-то исполнилось месяц назад двадцать четыре года, однако он был очень настырный и уже несколько раз донимал меня.
- Погодите, капитан, - заступился за меня тактичный и всегда обходительный Матвеев. - Надо разобраться. Вы подписали с Мамчуром другую газету?
- А чего тут разбираться? - Васильев снова наступал.
В это время появился из-за спины всех этих крупных начальников мой редактор Прудкогляд. На глазах у него были слезы.
- Это не он. Это - я! - плаксиво произнес Прудкогляд. - Я поменял шпигель. Сказал, чтобы его набрали покрупнее...
Матвеев глядел на кающегося Прудкогляда - редактор что-то еще говорил - сочувственно. Потом тихо ему сказал:
- Веди в свой кабинет! - Поглядел на меня и добавил: - И вы шагайте с нами.
Мы - они, начальство, широко, вперевалочку, а Прудкогляд и я - мелкой трусцой - пошагали в кабинет редактора.
- Старый ты хрен! - бросил в лицо Прудкогляду начальник политотдела. - Всегда-то ты найдешь всем работу! - И к Шмаринову: - Собрать все газетки надо. Собрать. И уничтожить, пусть сам их сожжет!
Я пошел в свой кабинет. Руки у меня дрожали. Зашел Шмаринов. Мы давно с ним не встречались. Как-то утратилась наша спортивная дружба после того, как команда по сути распалась: несколько хороших игроков демобилизовалось.
Полковник сел на услужливо поданный мной стул. Я не мог еще сдерживать себя, волновался.
- Я все хотел тебя спросить, - сказал полковник, - ты в Москве видел Железновского?
- Я видел полковника Железновского в Ленинграде.
- Знаю, что полковник. А что же он там делал?
- Шерстил честной народ, - нервно выпалил я. - Вы не знаете?
- А ну потише, потише!
Я вытащил из стола ленинградскую газету.
- Поглядите. В тот самый период, когда там был Железновский со своей командой.
Шмаринов взял из моих рук газету, не стал особенно вчитываться, лишь пробежал глазами по заголовкам.
- Ну что же, нормально. Каждому свое... Он тебя видел?
- Встречался со мной. Но проститься не захотел. Наверное, узнал, что я написал о незаконном аресте Соломии Яковлевны Зудько.
Шмаринов положил передо мной газету, встал:
- Может быть. Но ты тоже хорош. Такие вещи не пишут так.
- А как пишут? Со всеми советуются? В том числе и с вашей организацией?
