Синтия Хэррод-Иглз - Концерт для скрипки со смертью
– Были ли у нее близкие друзья в вашем оркестре?
Браун пожал плечами.
– Она болталась с Джоанной Маршалл и ее компанией, но они ведь «делили парту». Так что чего другого вы могли ожидать? Большинство из них проводят вместе со своей секцией перерывы на кофе и все такое. Не думаю, чтобы она была особенно дружна с кем-нибудь. Она не из дружелюбных. В нерабочее время – я не могу вам сказать, чем она могла заниматься.
– Она много пила? Принимала наркотики – марихуану или что-нибудь в этом роде? У нее когда-нибудь были какие-то проблемы?
– Откуда мне знать? – Браун отвернулся.
– Вы ее не любили, так ведь? – спросил Атертон тоном, каким женщины говорят между собой.
– Я никогда не говорил, что она мне нравится или не нравится, – парировал Браун с достоинством, полностью игнорируя атертоновскую увертюру. – Она была хорошим музыкантом, но не надежней, чем остальные. Это единственное, что в ее личности могло интересовать меня хоть в малейшей степени. Мне не платят за то, чтобы я любил их, знаете.
– Что вы имеете в виду, говоря «не надежнее остальных»? Не надежнее кого?
– О, они всегда жаждут свободы от работы, чтобы подработать на стороне. Она хотела бы время от времени играть в прежнем оркестре. В наши дни они все такие – жадные. Никакой преданности. Никаких мыслей о том, сколько хлопот это создает всем другим. Она взяла в обычай ездить туда по крайней мере раз в месяц, и, откровенно говоря, я удивляюсь, что они брали ее. Я имею в виду, что там должно быть множество других классных скрипачей, которых они могли использовать прямо на месте. Она не была настолько уж изумительна, чтобы никто другой не мог ее заменить.
Атертон дал этой информации улечься в голове, не будучи пока способным сделать из нее какие-либо выводы.
– У нее был дружок? Может, кто-нибудь из оркестра? – задал он следующий вопрос.
Браун вновь повел плечами.
– Это я могу себе представить. У них у всех мораль уличных кошек.
– Что, у музыкантов?
– У женщин! – выплюнул Браун с потемневшим лицом. – Я не люблю женщин в оркестре, могу сказать это вам совершенно бесплатно. Они создают трудности. Они шляются повсюду, создают группировки и настраивают одних против других, шушукаются за спинами людей. Если вы им что-нибудь скажете, они начинают рыдать, и вы вынуждены отступиться. Дисциплина рушится на части. Никогда у нас не было таких проблем, пока мы не начали брать в оркестр женщин. Но, разумеется, – он криво ухмыльнулся, – теперь это закон. Нам не позволено держать их подальше.
Но Атертон был хорошо вышколен и выказал полное бесстрастие к услышанному.
– Но у нее не было кого-то в частности? Какого-то мужчины из ее секции? – настойчиво переспросил он.
Глаза его собеседника скользнули в сторону.
– Я полагаю, вы имеете в виду Саймона Томпсона? Они были вместе однажды, во время гастролей. Вы лучше спросите о ней его, а не меня. Это не мое дело.
– Спасибо, я так и сделаю. – Не любит женщин, подумал Атертон. Что еще? – Когда вы в последний раз видели мисс Остин?
– В телецентре в понедельник, конечно. Вы это знаете.
– Да, но когда точно? Вы видели, как она уходила, например?
– Я не видел, как она выходила из здания, если вы это имеете в виду. Я стоял у двери в студию и раздавал платежные извещения. Отдал ей ее бумажку, и это был последний раз, когда я ее видел. К тому времени, когда я вышел из здания, все уже разъехались.
– Как им платят? Направляют в банк?
– Да. Я только выдаю извещения.
– Сколько она зарабатывала? Я предполагаю, это-то вы должны знать, не так ли?
– У меня есть компьютерная распечатка, если вы хотите просмотреть ее. Я не помню вот так, навскидку. Они все работают повременно, и оплачиваются по выступлениям, так что оплата меняется в каждом случае от месяца к месяцу, в зависимости от того, сколько было работы.
– Значит, если месяц был спокойным, то получают они поменьше?
– Не обязательно так. Все они подрабатывают на стороне, в других оркестрах. У них могут быть выступления там, когда мы не работаем.
Браун принес толстую стопку бело-зеленых полосатых листов, положил ее на стол и начал листать, быстро и со знанием дела.
– Вот вам Остин. За последний месяц она получила восемьсот двадцать фунтов и тридцать три шиллинга.
– Насколько это близко к среднему?
– Не могу сказать. Мы были порядочно заняты в прошлом месяце, но это не был лучший месяц в году. Перед Рождеством всегда бывают пустые промежутки.
Атертон подсчитывал. Значит, она получала между десятью и двенадцатью тысячами в год – в любом случае недостаточно для покупки «Страдивариуса», ни даже для того, чтобы просто прицениваться к нему. Похоже, она должна была влезть в какое-то достаточно большое дерьмо, чтобы оказаться владелицей такой скрипки. Через плечо Брауна он просмотрел детали, касающиеся банковского счета Анн-Мари, и, наблюдая краем глаза за лицом Брауна, спросил:
– Вы знаете, на какой скрипке она играла?
Реакция была простым умеренным удивлением.
– Понятия не имею. Джоанна Маршалл, вероятно, знает, если это важно для вас.
Ладно, если «Страд» и был ключем ко всему этому, то Браун ничего о нем не знал.
– О'кей, значит, вы дали мисс Остин ее извещение, и это был последний раз, когда вы ее видели?
Браун опять стал немногословным.
– Я уже говорил вам это.
– А что вы делали потом, в порядке процедуры опроса?
– Я поехал домой и лег спать.
– Кто-нибудь может подтвердить это? Вы живете здесь один?
Презрение сменилось приглушенным гневом – или это было какое-то опасение?
– Я разделяю эту квартиру, как это зачастую бывает. Мой сожитель может назвать вам время, когда я пришел.
– Ваш сожитель?
– Да. – Он выплюнул это слово. – Его зовут Тревор Байерс. Вы могли слышать о нем – он работает консультирующим хирургом-ортопедом в госпитале Святой Марии. Это достаточно респектабельно для вас?
Ого, подумал Атертон, записывая фамилию, уж не здесь ли собака зарыта?
– Более чем, – подтвердил он, пытаясь хоть немного умаслить Брауна. Он решил испробовать с ним старый добрый смущающий трюк «кстати, между прочим».
– Кстати, не было ли каких-нибудь недоразумений между вами и мисс Остин? Перебранки или чего-то в этом роде?
Браун уперся кулаками в стол и нагнулся вперед, опираясь на них и выставив вперед побагровевшее лицо.
– Что это вы тут пытаетесь предположить? Я не любил ее, и я не делаю из этого секрета. Она вечно создавала трудности. От всех них хлопот полон рот. Женщинам не место в оркестрах – я уже говорил это. Они все время аморальны, и их ум никогда не направлен на работу.
– Вы не одобряли ее отношения с Томпсоном?
Браун взял себя в руки и выпрямился, тяжело дыша.
– Я сказал вам – это не мое дело. Это она была причиной всех зол, она вела разговоры за спинами, распространяя ложь...
– О вас?
– Нет! – Он глубоко вздохнул. – Меня бы нисколько не заботило, что бы она могла сказать, и если вы думаете, что это я убил ее – вы лаете не на то дерево. Я не стал бы пачкать о нее руки. И чтобы понять то, что это она была причиной проблем, расспросите Томпсона. Он вам расскажет.
– Это обычная процедура, не более того, сэр, – успокаивающе произнес Атертон, – мы обязаны расспрашивать обо всем, даже о, казалось бы, невероятном, и проверять каждого – простая рутинная проверка, вы же понимаете.
Сев в свою машину, он задумался. Гомосексуалист Браун – и Остин со слишком большим количеством денег? Может быть, она шантажировала его? Это не является незаконным – подставлять зад, но, может, выдающийся хирург не хотел, чтобы это выплыло наружу? С другой стороны... Он вздохнул. Проверять каждого, сказал он Брауну, и впереди еще была чертова прорва тех, кого надо проверять. Ну почему не могла эта проклятая девка оказаться смотрительницей маяка или кем-нибудь еще, также работающим в одиночку, а не музыкантшей в составе оркестра из сотни человек, имеющих к тому же необычные наклонности?
А «чистая и великолепная девушка» Билла начинала несколько тускнеть и покрываться пятнами. Делая все возможные допущения на предвзятость Брауна, тем не менее должно было быть нечто достаточно необычное, что касалось Анн-Мари Остин. Брови его слегка нахмурились. Что происходит со стариной Биллом? Сначала он возник по поводу девицы Остин, а потом и вообще напрочь выбился из собственного характера и трахнул свидетельницу – и это человек, который никогда не был нечестен по отношению к своей жене за все, сколько там ни было, годы семейной жизни. Все это начинало причинять сильное беспокойство.
Глава 7
Последние меблированные комнаты в мире
Поначалу Слайдер вел машину так, как будто и он, и автомобиль были сделаны из стекла, дышал он при этом с ненормальной осторожностью пьяного, иногда даже задерживая дыхание, как будто желая проверить, не изменится ли что-нибудь от этого, не исчезнет ли вдруг Джоанна и не обнаружит ли он себя по-прежнему сидящим в одиночестве в своей машине в транспортной пробке где-то на Перивэйл. Его разум, казалось, раздулся до непомерных размеров, подобно сахарной вате, в попытках охватить новое вкупе с давно знакомым. То, что он узнал о Джоанне, должно было улечься рядом с давним и глубоко укоренившимся опытом жизни с Айрин и детьми, и оба пытались одновременно занять место, предназначенное поначалу лишь для одного, противореча законам физики, которые он помнил еще со школьной скамьи.
