Владимир Михайлов - Искатель. 1962. Выпуск №3
Сегодня все в сборе. Виктор и Мишка о чем-то тихо спорят над картой. На западе отчаянная марсианская иллюминация. Журавли за озером заводят ленивую ссору. Какой-то одинокий гусь бросает в земное пространство редкие крики. Мерзлотные холмы синеют, как могилы неведомых завоевателей.
— Я читал где-то, — говорит Лешка, — что световое давление можно использовать для паруса. Представляете: межпланетные бригантины с парусами, надутыми светом.
— Все в мире крутится по спирали, — не отрываясь от карты, говорит Виктор. — Здесь паруса, и там паруса… Присматривай себе трубку, Лешка, будешь капитаном. Космический корсар! Чернев — Гроза Созвездий.
— Эй, помолчите, — просит Мишка. — Слушайте землю.
— А вот я капитаном не буду, — говорит Валька. — В шалабане у меня больше пяти классов не уместилось.
— Раньше надо было думать, — рассеянно бросает Виктор.
— Гора разума в океане глупости! — фыркает иронически Мишка.
— Ну, а разве не так? Тебя в институт за уши, что ли, тянули?
— Нет. Я же Человек Символ. Я с шести лет копил деньги на высшее образование. И ты тоже и он. — Мишка кивает па меня.
Мы вышли от озера Асонг-Кюэль к подножью Пельвунея. Судя по всему, именно из этого района были взяты исторические миридолитовые образцы. Пару раз нам удалось поймать членов миридолитовой шайки: дертил и розовый кармалин. Виктор теперь сам инструктирует ребят, которые моют шлихи. Шлихи сейчас надо мыть «с блеском», до особого серого тона, при котором еще не смываются с лотка легкие минералы.
Нам нужно промыть целую кучу проб у подножья Пельвунея. Моет Лешка. Валька, как робот, ходит по склону, подтаскивает их к реке. Мы лежим в палатке, отчаянно дымим махрой, сбиваем свои маршруты. По долине гуляет пронзительный ветерок. Глухо шумит под снежником вода. Чертыхается у ручья Лешка. Пробы готовы часа через два. «Так быстро?» — удивился Виктор и начал их проверять. Через минуту он выругался. Громко, грубо, отчетливо. Мокрые мешочки со шлихами лежат перед ним, как цепь прокурорских обвинений. Привычно сереют утренние шлихи и, как взятая на ходу горсть песка, в наглом белесом отсвете лежат последние. Лешка отчаянно и явно халтурит!
Он стоит перед нами, опустив голову. Синяя шея и красные сосиски пальцы, распухшие от воды… Эх, парень!.. Видно, мама не гоняла тебя в свое время к проруби помогать полоскать бельишко. И мы напрасно жалели, спешили кончить с делами, чтобы помочь. И Валька зря потел все утро на склоне.
Валька с глухим стуком сбрасывает рюкзак. Он только что спустился со склона. Короткие потные волосы прилипли ко лбу. Он медленно подходит к Лешке. Немая сцена.
— Стоп! — длинная фигура Отрепьева вырастает перед ним. — Не дело при всех, — говорит Отрепьев. — Разберемся потом.
— Завтра маршрута не будет, — говорит Виктор. — Будем перемывать шлихи.
Мы уходим в палатку.
— Тихо, — шепчет Мишка. — На берегу конфликт.
— Ты несчастный подонок, — говорит Валька.
— Да, нехорошо… — добавляет Отрепьев.
Молчание.
— Я бы заставил тебя сожрать твой аттестат зрелости, — презрительно говорит Валька. — Мамкин ты запазушник!
— Соображение у тебя, Леха, как у селедки, — добавляет Отрепьев.
Молчание.
Ай-хо!С рассвета до заката пропадаем в маршрутах. Наступил критический этап гонки за мирадолитом. Дальше наш маршрут уже уходит от Пельвунея в тундру. Грязной щетиной позаросли скулы ребят. По-усталому горбятся спины. Лешка ни с кем не разговаривает. Мы мрачно ищем зарытое кем-то сокровище.
Почти все время хочется спать. Объективная реальность куда-то исчезла. Остались только карандашные дороги на карте. Дороги, дороги, дороги… Нехоженые тропы на карте и на земле.
Вечерами мы безнадежно просматриваем собранные за день коллекции. Григорий и Леха в такое время уже спят. Валька надоедливо дышит в затылок.
— Нету? — спрашивает он. — Нету?..
— Уйди к чертям, Валька! — говорим мы. — Не раздражай. Иди спать.
— Значит, нету…
Снег застал нас на Курумкуваам. В начале августа такое бывает.
Белые хлопья летят откуда-то из свинцовой мглы. Плещет о берег черная вода на озере. Исчезли птицы. Мы отлеживаемся в палатке. Первые сутки спим, как первокурсники после экзамена. Вторые сутки тоже спим. Ветер наметает сквозь дырки синие полоски снега. Их не хочется убирать, не хочется расшнуровывать палаточный вход. Только Гришка изредка вылезает из мешка, чтобы подогреть консервы.
На третьи сутки начинается болтовня. Мы лениво рассуждаем о Лолите Торрес, прямоточных реактивных двигателях и о мозоли, что вторую неделю сидит на ноге у Гришки. Мы нарочно не говорим о миридолите. Мозоль нас доконала. Чтобы поднять настроение, Виктор начинает рассказывать о героическом рейде по Чегутини осенью пятьдесят второго. Он был там еще студентом. Почти на полмесяда раньше выпал снег, и лодки встали среди ледяной шуги. Пяткой пробивали тогда ребята лед и совали в эту дырку руки с лотком. Сильно поморозил руки Вася Жаров, с жестоким радикулитом слег Иван Веселин.
— А Мария-Антуанетта, — комментирует Мишка, — считала, что ад — это там, где жесткие простыни. Незакаленная была бабенка.
Среди ночи вдруг чужим каким-то голосом заговорил Лешка. Рассказывал про онкилонов. Было, по преданиям, такое племя на севере Чукотки, исчезло неизвестно когда и куда. Ученые дяди просиживают сейчас штаны над их загадкой. Постепенно Лешка расходится. Врет он умело. Парень Сэт-Паразан, умевший вплотную подползти к дикому оленю, Отец племени с орлиным профилем, мрачные пришельцы с юга, битвы, обнаженные девушки на каяках…
«…Со скалы Сэт-Паразан увидел костры племени черноволосых. Они светились, как волчьи глаза, и закрывали весь горизонт. Это был конец племени онкилонов. Сэт-Паразан спустился вниз, где в отдельных ярангах стонали раненые, и девушки прикладывали к их ранам сухую траву. Старики во главе с Отцом племени безнадежно пили одурманивающий настой мухомора. Они хотели увидеть духов, которые подскажут им выход.
— Я видел костры на севере, — сказал Сэт-Паразан. — Там — люди. Мы должны плыть туда. Ведь черноволосые не умеют водить каяки.
— Ты врешь, — ответил Отец племени. — На севере только море и лед. Там не может быть костров и земли.
— Я видел костры на севере, — сказал снова Сэт-Паразан.
— Идем же, покажи, — сказали старики.
Закутанные в медвежьи шкуры, недовольно ворча, они карабкались по мокрым камням наверх. Отчаянно шумело Чукотское море.
Они дошли до середины. Дальше утес был неприступен. Костры черноволосых пылали на юге волчьей подковой.
— Где твои люди, лгун? — спросил Отец племени. — Мы видим только лед и море на севере. Мы видим нашу смерть на юге.
— Надо залезть еще выше, — сказал Сэт-Паразан. — Но никто из вас не может сделать этого. Разве вы не слышали о существовании земли Храхай?
— Плывем на север! — кричали онкилоны. — Плывем к далеким кострам!
Они уплывали на север. Каяки шли стремительной стаей. Ведь онкилоны были Морские Люди. Голые по пояс юноши и девушки стоя работали веслами. Водяная радуга взлетала над лопастями.
— Ай-хо! — гремел боевой клич онкилонов. Этот крик заглушал шум волн. Свободная кучка людей уплывала от смерти и рабства…»
В общем все онкилоны уплыли на север. Больше их никто не видал. По необузданному Лешкиному замыслу, племя потом двинулось к востоку и вдоль калифорнийского побережья попало на остров Пасхи.
Снег шуршал по палатке. Наверное, он завалил уже всю тундру. Слегка мерзли в мешках ноги. Мы грели друг друга сквозь шерсть и брезент.
— Ты неплохо сочиняешь, — сказал Мишка. — Откуда это?
— Читал. — Лешке, видимо, льстило наше внимание. — Этот год уже потерян, — мечтательно сказал он. — На будущий поступлю в институт. Буду историком.
— Древние греки, — сказал Мишка. — Катулл, Лукулл, Венерины мифы. Актуальная для нашего времени специальность!
— Старики будут довольны.
— А ты, Валька, кем будешь? — спросил я.
— А кем я буду, — ответил Валька. — Как есть — работягой. Мои старики уже давно насовсем довольны.
— Все дело в самом себе, — сказал Виктор. — Уж на возможности у нас жаловаться не приходится.
— Подзатыльник надо! — вздохнул Гришка. — Человек без подзатыльника не может.
— Снег-то перестал, — сказал Мишка.
Тот самый деньЭтот день пришел обычно, как приходит домой с работы старший брат. Я издали вижу, как прыгает в неловкой пробежке Виктор. Нескладная Валькина фигура поспешает рядом. У Виктора в руках полевая сумка, на Вальке — рюкзак. Мы все поняли, что это и есть тот самый день.
— Есть, — говорит Виктор. — Крохотная жила, но есть!
