Филипп Ванденберг - Пятое Евангелие
— Намного! — воскликнул Клейбер. — Прежде всего потому, что это сказала ты!
Просто невозможно было оставаться серьезной с Адрианом. Они шутили и смеялись, и Анне стало немного легче. Тем не менее она не забывала о цели своего визита в Париж и уже с первых минут встречи начала размышлять, сможет ли Клейбер помочь ей.
— Дурная история, — внезапно заметил Клейбер, когда они направлялись в его автомобиле, черном «мерседес-понтон», к центру города. Словно отгадав мысли Анны, он серьезно спросил: — Вы были счастливы?
Анна не сразу поняла смысл вопроса.
— Ты имеешь в виду с Гвидо?
Она пожала плечами. В данный момент Анну больше занимало то, что произошло после смерти мужа. Она в который раз поняла, что ей удалось загнать мысли, связанные со смертью Гвидо, в один из далеких уголков сознания.
— Я приехала не для того, чтобы поплакать у тебя на плече, — сказала она наконец. — Мне нужна твоя помощь, чтобы ном ять, в какую передрягу я попала, понимаешь? Если так будет продолжаться и дальше, я просто сойду с ума!
Клейбер похлопал Анну по руке.
— Успокойся, прошу тебя. Ты можешь полностью на меня положиться.
Она с удовольствием отметила, с какой нежностью прикоснулся к ней Клейбер, и тут же взорвалась:
— Я боюсь, понимаешь? Я ужасно боюсь неизвестности. Это самый сильный страх, который только может быть. Не знаю, понимаешь ли ты меня!
— Я этого не понимаю, — серьезно ответил Клейбер. — Но хочу попытаться понять тебя. Сейчас ты здесь, а твои проблемы остались где-то далеко.
— Нет, нет и еще раз нет! — закричала Анна раздраженно, и Адриан испуганно отдернул руку. — Именно поэтому я сюда и приехала. Я надеюсь, что смогу подойти к разгадке ближе хотя бы на один шаг.
Клейбер молчал. Он не мог понять, что имела в виду Анна, но чувствовал, что ей пришлось пережить нечто действительно страшное. И было бы как минимум нетактично пытаться представить все в таком свете, словно в этом виновато лишь ее воображение. Анна взглянула на Клейбера. В нем действительно не чувствовалось страха. Она видела человека, который несмотря ни на что будет идти к своей цели, — это качество наверняка помогало ему на поле боя в Корее и во Вьетнаме. Анна, в свою очередь, знала, что отсутствие любого страха иногда граничит с глупостью, но до сих пор прекрасно жила с этим знанием.
— Я рассказала тебе далеко не все, — заметила Анна, когда они съехали с автобана на Порт-де-Баньоле и свернули на улицу Бель-Гранд.
— Не все?
— Я хочу разыскать здесь, в Париже, немецкого профессора, который, возможно, является единственным человеком, способным разобраться в происходящем.
— Как его зовут?
— Марк Фоссиус.
— Никогда не слышал.
— Плохо то, что его посадили в сумасшедший дом. Ты должен будешь помочь мне разыскать его.
— Найти немецкого профессора в парижском сумасшедшем доме?
— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — призналась Анна, — но встреча с этим человеком имеет для меня огромное значение. И настоящий момент он моя единственная надежда.
Клейбер резко затормозил и припарковался с правой стороны улицы, по которой они ехали.
— Я начинаю кое-что припоминать, — сказал он. — В газетах сообщали о профессоре, который в Лувре выплеснул кислоту на картину Леонардо да Винчи…
— Как раз о нем я и говорю, — прервала его Анна.
— Но ведь он сумасшедший! Его упрятали в дурдом, ты это понимаешь? — воскликнул Клейбер и постучал указательным пальцем по виску.
— Очень может быть, — возразила Анна терпеливо, — но когда я думаю о событиях последних недель, которые мне пришлось пережить, то его поступок не кажется мне таким уж ненормальным.
Клейбер вцепился обеими руками в руль и, застыв, смотрел через лобовое стекло на улицу. Он молчал, но Анна могла представить себе, о чем он думал.
— Я знаю, — сказала наконец Анна, — трудно понять, а уж тем более поверить во все, что ты услышал. И я была бы не вправе обижаться, даже если бы ты решил, что у меня не все в порядке с головой. Иногда я сомневаюсь в собственном рассудке.
— Не говори глупостей! — ответил Клейбер. — Я не вижу никакой связи между сумасшедшим профессором и твоей историей. Хотя… — Он сделал паузу. — Их объединяет то, что первая представляется мне такой же странной, как и вторая. Мне кажется, что ни один нормальный человек не станет обитать серной кислотой бесценную картину. Я бы даже сказал, остается только пожелать профессору, чтобы его признали
невменяемым, в противном случае он не будет рад жизни из-за требований возместить ущерб.
Анна покачала головой.
— Я уже не раз думала обо всем этом. Психические расстройства могут иметь самые разные причины, могут возникать и исчезать под влиянием непредсказуемых факторов. Человек, совершающий поступок, подобный тому, на который решился Фоссиус, вряд ли может быть абсолютно сумасшедшим. Ненормальным может быть его поступок, но в то же время он будет оставаться выдающимся ученым в своей области.
Ее объяснение прозвучало довольно убедительно, но оставался вопрос, на который пока не было ответа, и Клейбер задал его:
— Каким образом Фоссиус связан с событиями, происходящими с тобой?
Анна улыбнулась, но Адриан прекрасно видел, что эта улыбка грустная.
— В действительности есть лишь одно слово, которое связывает нас. Эго имя, и довольно редкое: Бараббас.
— Бараббас? Ни разу не слышал.
— Вот именно. Это имя упоминается в пропавшем пергаменте, который был у Гвидо. По крайней мере, так утверждал один известный специалист в области коптской истории, к которому я обратилась за советом. Именно он упомянул имя профессора Фоссиуса, который занимается исследованием этой странной исторической личности.
— Теперь я понял! — воскликнул Клейбер. — О чем еще идет речь в древнем пергаменте?
— Этого я не знаю, — ответила Анна. — На следующий день после моего визита тот ученый бесследно исчез вместе с копией пергамента.
Клейбер покачал головой.
— Это какое-то сумасшествие, настоящий бред! — сказал им. — Мы должны разыскать этого Фоссиуса, и мы это сделаем! Мне удавалось разыскать и не таких людей. Нет проблем!
3Адриан Клейбер жил в просторных апартаментах с огромными окнами на авеню Вердун между каналом Сен-Мартен и Восточным вокзалом, высоко над крышами Парижа. Мощное здание излучало типичное обаяние парижских домов, построенных на рубеже столетий: входная дверь с красными и синими декоративными стеклами, деревянный лифт с медными вставками и складной гремящей дверью, огромный, местами обшарпанный подъезд, настолько широкий, что через него, казалось, мог пройти строем целый батальон.
Выкрашенные в белый цвет двустворчатые двери, которые никогда не закрывались, разделяли две переходящие одна в другую комнаты, обставленные образцами исламского искусства и мебелью в современном молодежном стиле. Адриан скупал все это в антикварных магазинах и на парижских блошиных рынках. При этом ему особенно нравилась толкучка между Порт-де-Клинанкур и Порт-де-Сен-Кен. Некоторые из предметов, как отметила про себя Анна, окинув комнаты взглядом знатока, стоили сейчас целое состояние.
Самую маленькую из четырех комнат, единственное окно которой и балкон выходили на задний двор, Адриан предоставил в полное распоряжение своей гостьи и предложил ей чувствовать себя как дома. Белая софа и два старых темных комода — вот и вся мебель, которая могла там поместиться. В отличие от своего огромного дома, в котором Анна чувствовала себя одиноко, здесь ей было уютно и спокойно, возможно, еще и потому, что рядом был Адриан.
Клейбер тем временем заинтересовался историей как журналист и начал действовать с напористостью, обычно свойственной людям его профессии. Он сделал всего лишь несколько звонков — при этом от внимания Анны не ускользнул тот факт, что у него повсюду были знакомые, — и узнал, где находился профессор. Психиатрическая лечебница Сен-Винсент де-Поль на авеню Данфер-Рошро.
Они ужинали в «Chez Margot», небольшом ресторанчике у канала, где было не больше десяти столиков и царила атмосфера жилой комнаты в квартире со множеством жильцов (такому впечатлению в немалой степени способствовала сама Марго, приятная женщина за сорок с ярким макияжем, лично готовившая и подававшая блюда, что, естественно, требовало довольно много времени). Клейбер и Анна разработали целую стратегию, как добраться до профессора Фоссиуса.
Они решили, что было бы неразумно открыто говорить о причинах, заставивших их начать расследование, поскольку в подобной ситуации правда может лишь помешать. Итак, они решили представить Анну как племянницу и единственную родственницу профессора, чтобы получить возможность встретиться с ним.
