Эйлет Уолдман - Игра вслепую
– Вместо этого я поехала к матери в Пасадену и родила ребенка в Мемориальной больнице Хаверфорда. Зарегистрировалась как Сьюзен Мастерс, вот и все. Я отдала ребенка в Службу Еврейских семей и вернулась домой.
– Почему в Службу Еврейских семей, а не в католическое агентство?
– Моя мать хотела, чтобы я обратилась в католический благотворительный центр, уговаривала меня пойти в Дом матери святой Анны. Это дом для незамужних матерей Лос-Анджелеса. Но я была замужем и не могла туда пойти. Я должна была отдать ребенка евреям.
– Почему? – снова спросила я.
– Нечестно было бы отдать полуеврея католикам.
– Нечестно?
– Из-за моего имени они решили бы, что он католик. Но в нем еврейская кровь.
Я не поняла.
– И что?
– Они бы усыновили еврея. Это было бы неправильно.
Я уставилась на нее и какое-то время молчала. Неужели ей была невыносима мысль, что ребенок с еврейской кровью попадет в семью ни о чем не подозревающих католиков? Как будто он – низкосортный товар?
Сьюзен не заметила моего замешательства. Она назвала мне имя родного отца Бобби, – доктор Рубен Нейдельман. Бобби она его тоже сказала. Но виделся ли он с отцом, ей неизвестно.
Записывая имя отца Бобби на клочке бумаги, я услышала вопль Исаака. Я подняла голову, и у меня дух перехватило. Моего сына подсаживал на качели симпатичный молодой блондин. На мгновение мне показалось, что это Бобби. Сьюзен Салливан проследила за моим взглядом.
– Это мой сын Мэтью, – сказала она с любовью. – Помню, маленьким он был очень похож на вашего сына, и я его сажала на те же самые качели.
– Они с Бобби так похожи, – сказала я.
Сьюзен слабо улыбнулась, ее губы задрожали.
– Как братья, – тихо произнесла она.
– Ну, это понятно, – я тут же пожалела о своих словах. Жестоко напоминать ей, что Бобби тоже ее сын, как и этот парень. Почему-то мне хотелось защищать Сьюзен, она казалась такой хрупкой и ранимой. А с другой стороны, эта женщина явно презирала таких, как я.
По дороге домой я ощущала некое недовольство. Я уже почти забыла, что еврейка. Вышла замуж за протестанта с английскими корнями и практически не задумывалась об антисемитизме. Меня никогда не обзывали жидовкой. И вроде бы никогда не отказывались брать на работу или дружить со мной из-за моего происхождения. К счастью, я ни разу не сталкивалась с предрассудками и даже забыла, что в моей родной стране, в родном городе живут люди, для которых «еврей» означает нечто большее, чем тот, кто вешает на рождественскую елку несколько звезд Давида. Сьюзен Салливан отдала ребенка потому, что его отец еврей. Она очень вовремя съездила в Японию и могла убедить мужа и его семью, что это его ребенок, но все же отдала его. Сьюзен была уверена, что еврейская кровь его выдаст, что национальность окажется столь же очевидной, как рога на голове. Я повернула зеркало заднего вида и посмотрела на спящего Исаака. Похож ли он на еврея? В нем течет кровь польских евреев, его предки, если библейские легенды не лгут, некогда жили в каменистых пустынях Израиля. Заметен ли на его лице неизгладимый след многих поколений ростовщиков с орлиным носом?
Светлые волосы Исаака прилипли к влажному лбу. Голубые глаза закрыты, густые ресницы касаются круглых розовых щек. Пухлые губы вытянуты, наверное, ребенку снится сосок. По правде говоря, допускаю, что нос у моего сына несколько великоват для такого крошечного личика. Но унаследовал он его от папы, на физиономии которого скалистым утесом торчит громадный шнобель. Такой нос занял бы достойное место среди нацистских карикатур. А в Питере нет ни капли еврейской крови.
Моя бабушка, которая дожила до нашей свадьбы, плакала во время церемонии. Я думала, это потому, что мой муж не еврей. По настоятельной просьбе матери, я подошла к бабушке, готовясь пообещать растить детей в еврейской традиции.
– Горе-то какое! – причитала она, прижимая меня к груди. – Твой носик! Твой крошечный носик, шиксам на зависть, и все коту под хвост!
Из Тихих Аллей мы с Исааком поехали за Руби в еврейский детский сад. Как приятно вернуться в знакомый мир, где даже гой знает, кого и когда называть поцом и как есть бутерброд с пастрами.
По пути домой зазвонил телефон. Пока я его нашарила, чуть не вывернула на встречную полосу.
– Алло? – крикнула я, пытаясь переорать шум на дороге и треск помех.
– Мама! Опасно говорить по телефону в машине. Папа так сказал! – завопила Руби с заднего сиденья.
Я не послушала ни ее, ни свою совесть, и продолжила:
– Алло?
– Привет, это Кэндис. Помните? Подруга Бобби.
Вот это сюрприз. Не ожидала снова ее услышать.
– Откуда у вас мой номер? – спросила я несколько грубо.
– Ваш муж дал. Я позвонила по номеру с визитки, и мне сказали, что у вас есть сотовый. Надеюсь, не возражаете? Могу перезвонить попозже, если сейчас вам неудобно.
– Нет, нет, все нормально, – сказала я быстро.
– Просто звоню узнать, как дела. В смысле, как там дело Бобби.
Я поежилась. У меня не было «дела» или клиента. Одно лишь нездоровое любопытство.
– Нормально. Прекрасно. Вы что-нибудь можете мне сказать, Кэндис?
– Я? Нет. Я ведь ничего не знаю. Мне интересно, что вам удалось выяснить о смерти Бобби, о его матери. Или еще что-нибудь.
Я призадумалась, пытаясь понять, что на уме у этой женщины. Во время нашей последней встречи она была не слишком разговорчива и сказала мне только название больницы, в которой родился Бобби, да и то лишь, чтобы я не выдала ее полиции. Что ей нужно теперь?
– Я встречалась с родной матерью Бобби, – сказала я.
– Правда? Какая она? Он говорил с ней перед смертью? Она что-нибудь знает о его смерти? – вопросы лились из нее бурным потоком.
Я не ответила ни на один из них.
– Кэндис, Бобби упоминал что-нибудь о своем родном отце?
– Об отце? Нет. А что? Он его тоже нашел? Как его зовут? Бобби связался с ним?
Я решила не откровенничать с ней.
– Точно не знаю. Это все, что вы хотели?
– Нет, есть еще кое-что, – сказала она, понизив голос, будто собиралась поведать тайну. – Я много думала о Бобби, о его самоубийстве. Вначале считала, что он не мог убить себя, но потом появилось чувство, что вполне мог.
Я заинтересовалась. Она первая из всех знакомых Бобби предположила, что он мог решиться на этот шаг.
– Вот как? Почему вы так считаете?
– Понимаете, мы с Бобби хорошо знали друг друга. Даже очень хорошо. – Она неприятно хихикнула. – Он доверял мне такие тайны, которые не рассказывал больше никому.
– Например?
– Например, как несчастлив он в личной жизни. Как хотел уйти от Бетси, но чувствовал, что не может.
Я сбавила скорость, не хватало еще, чтобы мое любопытство довело до аварии.
– Почему он не мог уйти от нее?
– Она ведь была наркоманкой. Он боялся, что если бросит ее, она снова подсядет или того хуже…
– Что хуже?
– Ну там, с собой покончит…
– Но как это могло довести его до самоубийства?
– Все-таки вы плохо знали Бобби, не то, что я, – сказала она масляным голосом.
– Возможно. Тогда, может, вы мне объясните, как сложности с Бетси, если они были, могли подтолкнуть его к самоубийству?
– У Бобби была особая душа. Чувствительная душа. В этом мы с ним очень похожи. Такой эмоциональный шантаж держит нас, будто… капкан. Нам тяжело. Уверена, что с Бобби так и получилось. Он потерял себя. Перестал замечать тех, кто мог подарить ему покой и радость. Он не мог так больше жить.
Слова Кэндис не тронули меня ни на йоту. Я не видела в ней ни малейшего сходства с Бобби и очень сомневалась, что их «чувствительные души» так уж родственны. Более того, эта женщина любила его. Естественно, она обвиняет любовницу и невесту Бобби. Но, может, она преследовала еще более гнусную цель? Не пыталась ли направить меня по ложному следу? Она писала Бобби уже после того, как тело предали земле, и получается, ничего не знала и не имела отношения к его смерти. С другой стороны, хотя письма и кажутся искренними, нельзя исключить вариант, что это всего лишь уловка с целью отвести подозрения и подтвердить свою невиновность.
– Значит, вы считаете, что Бобби покончил с собой?
– Вполне вероятно. Хотя, конечно, могло быть по-другому.
– Например?
– Может, он, наконец, решил расстаться с Бетси раз и навсегда. И она решила, что лучше убить его, чем отпустить на свободу.
12
– Как ты думаешь, каннибалы едят своих детей, и если да, то как они размножаются?
То, что вопрос Питера ни в малейшей степени меня не обескуражил, прекрасно характеризует и наш брак, и профессию моего мужа.
– Вероятно, мама-каннибал начнет питаться собственными отпрысками, только если не будет никакой другой еды, – ответила я после некоторого раздумья.
