Виктор Пронин - Банда - 3
- Обычно веду, но сегодня...
- Что сегодня?
- Их почти не было. Константина Константиновича все спрашивали по телефону... А когда узнавали, что он отсутствует, то и не приезжали.
- Так, - Пафнутьев, собравшийся было переписать всех, кто побывал в приемной, спрятал блокнот. - Так никто и не появился за весь день?
- Никто. - Наташа силилась вспомнить, моргала тяжелыми ресницами, беспомощно смотрела на банкира, словно умоляла помочь.
- Но почта была?
- Да... Была.
- Почтальон, курьер или заведующий отделом переписки. Как там у вас это называется, не знаю... Кто-то ведь принес почту?
- Курьер принес...
- Так, хорошо.
- Он и сейчас здесь, - Наташа поднялась было, чтобы позвать курьера, но Пафнутьев ее остановил.
- Подождите... Кто еще был?
- Уборщица... Потом заглядывали ребята из охраны...
- Зачем?
- Ну... Они заглядывают иногда...
- Кто именно? - резко спросил Фердолевский. - Кто пристает к тебе в рабочее время?
- Да ладно, - Наташа опустила голову. - Он больше не будет.
- Так, - Пафнутьев снова выводил разговор на нужное ему направление. Кто еще?
- Вроде все... Да, милиционер приходил...
- Какой милиционер?
- Не знаю... Он Константина Константиновича ждал...
- Как это ждал? - спросил Пафнутьев. - Как он мог ждать, если шефа не было? Вы сказали ему, что шефа нет и не будет?
- Сказала, - кивнула Наташа растерянно. - Но он говорит, что, мол, подождет немного, вдруг подойдет...
- И подождал?
- Да, в приемной с полчаса побыл, наверно... Хотя нет, меньше. Минут пятнадцать.
- Вы ждали кого-то из милиции? - спросил Пафнутьев, повернувшись к Фердолевскому.
- Нет, сегодня не ждал... Но иногда заглядывают.
- Зачем?
- Подпитываются, - усмехнулся Фердолевский. - Жить хотят.
- О чем говорили? - спросил Пафнутьев у Наташи.
- Ни о чем, - улыбнулась девушка. - О чем говорят в таких случаях... Как зовут, давно ли работаю, не обижает ли начальство... Сколько зарабатываю, спросил.
- А ты? - резковато подал голос Фердолевский.
- Сказала, что это коммерческая тайна. Сказала, что по зарплате секретаря можно многое узнать о банке...
- Так и ответила?
- Да...
- Молодец! - воскликнул Фердолевский.
- Этот милиционер, - Пафнутьев снова выпрямил разговор. - Он хотел видеть начальство, поговорить, что-то передать?
- У него какой-то пакет был в руках.
- Он оставил его?
- Нет, унес с собой. Сказал, что должен был лично передать в руки.
- Уж если вы с ним так мило беседовали все пятнадцать минут, скажите, Наташа, как он выглядел? - спросил Пафнутьев.
- Ну, как... Нормально. Молодой парень, улыбался, зубы на месте... Форма сидит хорошо, - девушка улыбнулась.
- И никаких отличительных признаков? Кольцо на пальце, бородавка на носу, шрам на щеке, в ухе серьга? Ну? Хоть что-нибудь отличало его от всех остальных милиционеров страны?
- Усы, - сказала Наташа. - У него такие... Хорошие усы, большие. Не то что у некоторых... Шнурочком... Пышные такие усы, красивые. Сейчас таких почти никто и не носит.
- Чем кончилась ваша беседа?
- Ничем. Он посмотрел на часы, заторопился, попрощался и вышел.
- Вспомните, Наташа... Вы хоть на минуту выходили из приемной? В коридор, в кабинет, может быть, еще куда-нибудь по своим надобностям?
- Выходила? - Наташа задумалась. - Вроде нет... А, вспомнила... Закипел чайник, я чай поставила... И он закипел... Я взяла заварной чайник и вышла, чтобы выбросить старую заварку... Туалет у нас почти напротив... Я вытряхнула заварку, ополоснула чайник и вернулась. На это ушло... Ну, минута, ну, две... Не больше.
- И после этого милиционер ушел?
- Да... Я предложила ему чаю, но он отказался. Спросил, надолго ли я еще задержусь, не проводить ли... Я отказалась, и он ушел.
- После него кто-нибудь был?
- Рабочий день заканчивался. Нет, больше никто не появлялся. Звонки были, спрашивали Константина Константиновича...
- По телефону вы всем отвечали, что его сегодня нет и не будет? спросил Пафнутьев.
- Да.
- И много было таких звонков?
- Да, наверное, не меньше десятка.
- Все, у меня больше вопросов нет, - сказал Пафнутьев, поднимаясь. Вас пригласит наш следователь. Дубовик его фамилия... Пожалуйста, вы ему все и повторите. Если еще кого-нибудь вспомните, конечно, расскажите и о нем... Вы знаете людей Вовчика? - спросил Пафнутьев у Фердолевского. - У него нет в штате усатого?
- Выясню, - хмуро сказал банкир. - Обязательно выясню.
- Желаю удачи, - и Пафнутьев направился искать Шаланду.
- И я вам желаю удачи, - сказал ему вслед Фердолевский.
- Зайдите к нам завтра, - обернулся Пафнутьев. - Поделимся, находками, обсудим поиски.
- Зайду.
***
Пафнутьев ходил по собственной квартире сосредоточенно и угрюмо, ходил не раздеваясь, не снимая обуви. Еще проходя по двору, он заметил что-то неладное, в чем было нарушение обычного порядка. Сначала он не придал этому значения, просто отметил про себя, что его окна почему-то темные, свет не горел ни на кухне, ни в комнате. Это было тем более странно, что всего час назад он звонил домой и Вика была на месте, была, как всегда, весела и занозиста. Но когда, позвонив в дверь, он не услышал в ответ ни звука, когда он позвонил снова и никто не открыл ему, Пафнутьев насторожился. Он осторожно вставил ключ в замок, повернул его, ключ повернулся только один раз. Значит, дверь не закрывали, ее просто захлопнули. Вика так не поступает - она обязательно закрывает дверь на все повороты всех ключей. И правильно делает. Хотя иногда это раздражало Пафнутьева - когда ему приходилось открывать дверь, используя все ключи.
Объяснить эти маленькие несуразности можно было только одним - Вика прикорнула где-нибудь и заснула. Но Пафнутьев тут же отбросил эту версию он разговаривал с Викой час назад. Ни о каком сне, усталости не было и речи. Она могла в темноте смотреть телевизор, но не могла не услышать его звонков.
Пафнутьев тяжело вздохнул - он был почти уверен, что его ждут неприятности. Когда он вошел в квартиру и включил свет, отпали последние сомнения, угасли последние надежды. В квартире явно побывали чужие... Причем следы оставлены сознательно, чтобы у него не было никаких сомнений, чтобы все стало ясно с первого взгляда. Посредине кухни валялась разбитая тарелка, в комнате лежал опрокинутый стул, в прихожей одежда сброшена на пол. И характер, и размер погрома Пафнутьев определил сразу. Ущерба почти не было, но беспорядок был очевидный, не заметить его нельзя. Во всем чувствовалась нарочитость, кто-то спешно пытался создать видимость разгрома. Причем, как заметил Пафнутьев, действительного разгрома не было. Ваза, которую подарил Халандовский на свадьбу, стояла на полу, целая, хотя столкнуть ее с полки не составляло труда. Нет, ее сняли с полки и поставили на пол. Из одежды в прихожей, насколько Пафнутьев смог оценить, тоже ничего не пропало.
Зато пропало главное - в доме не было Вики. Еще раз обойдя все комнаты, заглянув во все кладовки, окинув взглядом кухню, туалет, ванную, Пафнутьев принял единственно правильное решение - он включил свет во всех комнатах, давая знать незваным гостям, что он уже дома, все понял и готов разговаривать.
И тут его взгляд упал на одиноко лежащий туфель, обычный черный туфель на высоком каблуке. Сколько он не искал - второго не было. И он понял Вика дала ему знать, что вышла из квартиры не по своей воле. В одном туфле вышла. Другими словами, ее вывели.
Не раздеваясь, Пафнутьев сел в кресло, поставил перед собой телефон и приготовился ждать. Но тут же, спохватившись, набрал номер Дубовика. Тот, к счастью, оказался на месте, к счастью поднял трубку, потому что была у Дубовика дурная привычка - когда заканчивалось рабочее время, он не поднимал трубки, сколько бы кто не звонил. А тут поднял.
- Вас слушают, - несколько церемонно произнес Дубовик.
- Именно это мне и требуется. Слушай внимательно...
- Слушаю!
- И не перебивай. На мою квартиру совершено нападение. В комнатах беспорядок, перевернутые вещи, разбросанная мебель и так далее. Нет Вики.
- В каком смысле?
- Мне кажется, в том смысле, что ее похитили. Наверняка будут звонить. Срочно включай все свои каналы и пусть засекают - кто звонит, откуда, зачем. Адрес, номер телефона...
- А санкция прокурора?
- Забудь. Понял? Забудь о всех санкциях. Потом получим. Мне будут звонить. Хочу знать откуда.
- Думаешь, что они такие дураки?
- Я ничего не думаю. Понял? И тебе запрещаю думать точно так же, как запретил думать себе. Только делай, только выполняй. И больше ничего. Я хочу знать, откуда будут звонить. О законах и правах человека подумаем потом, если у нас будет время. Вопросы есть?
- Нет, все ясно.
- Счастливый человек, - проворчал Пафнутьев и положил трубку.
Он разделся, сбросил куртку на диван, рядом положил берет и опустился в кресло. Посмотрев сейчас на Пафнутьева, вряд ли кто мог предположить, в каком состоянии находится начальник следственного отдела. Его лицо, как обычно, выглядело спокойным и невозмутимым, можно было бы его назвать и сонным, поза в кресле казалась расслабленной, почти ленивой, пальцы с некоторым равнодушием барабанили по подлокотнику кресла, а голова, склоненная к одному плечу, выдавала неспешные раздумья. И даже человек, хорошо его знавший, а такого человека, в общем-то, и не было на земле, так вот, будь такой человек рядом, и он вряд ли бы догадался, что Пафнутьев находится в крайней степени гнева и нет сейчас в мире сил, которые остановили бы его, заставили бы от чего-то отказаться. Ни одна статья уголовного кодекса, ни одно соображение нравственности или совести не могло его остановить. Если говорить откровенно, в кресле сидел уже не Павел Николаевич Пафнутьев, над которым могли и посмеяться при случае, ничем не рискуя, сидело некое чудовище, готовое на самое страшное, чудовище, не знающее пощады, не знающее сомнений и колебаний.
