Анна Данилова - Бронзовое облако
– Он не бросил… – вырвалось у Жени, но она поздно спохватилась: какое это уже сейчас имеет значение? Сейчас главное – вытолкать их из квартиры и запереться на все замки, чтобы больше уже никого не пускать. Абсолютно никого! – Хорошо, я подпишу… Но я не вижу сведений о моей машине, ни марки, ни номера…
– Подписывай же! – вдруг завизжала Ира и сунула ей документ прямо в лицо, а ручку – в пальцы.
Женя расписалась и только потом уже подумала, что могла бы изменить свою подпись, поставить какую-нибудь закорючку, хотя Ирина же знает ее подпись, она наверняка подготовилась к этому спектаклю… Они ее чуть не изнасиловали! Возможно ли это? Разве такое бывает? Среди бела дня… Да нет, ранним утром – вырвали ее из теплого сна, из постели и содрали, как кожу, рубашку… Конечно, она обратится в милицию. Сразу же, как только за Ирой захлопнется дверь. И что будет тогда? Иру задержат вместе с Семой, и что дальше? Они скажут, что она все придумала, что никого-то у нее утром не было, что у нее очередное нервное расстройство, вызванное пропажей мужа и неожиданно открывшейся беременностью. Она так ясно представила себе недоверчивого представителя прокуратуры (это был собирательный образ следователя с серым, неинтересным лицом и усталыми глазами), глумящегося над ее бедой, что охота кому-то звонить и на что-то жаловаться сразу пропала; к тому же она не знала, какую именно доверенность подписала…
…Она слышала, как захлопнулась дверь, потом вторая. Они ушли, а она продолжала сидеть на кровати, закрыв ладонями лицо и пытаясь понять, как же ей дальше жить, как себя вести и чего ожидать в следующее мгновение ее несуразной, искалеченной внезапным одиночеством жизни. Как относиться к людям, которые на самом деле – оборотни! Воры! Мошенники! Может, позвонить Биму? Но если и он выкинет что-нибудь подобное, скажет, к примеру, что он не знает никакой Жени Кропоткиной, не говоря уже о долге в двести тысяч долларов (ха-ха-ха!!!), выдержит ли она тогда очередное предательство, очередной обман? Обложили, как зайца в степи, разве что красных флажков не видно, но они есть, она их чувствует внутренним, боковым зрением…
В спальню осторожно вернулась утренняя тишина. Женя подошла к зеркалу с желанием погрузиться в него, провалиться, а вернувшись, обнаружить себя в постели – сонную и спокойную, пусть даже и побледневшую от кошмарного сна, но чистую, не оскверненную грязными лапами мучителя, в целой рубашке, но, увидев себя с опухшим от слез лицом, в разорванной рубашке, она разрыдалась… Не чувствуя тела, она двинулась в сторону кухни, где, икая и содрогаясь, выпила, стуча зубами о край чашки, воды и решила позвать Лару. Последнее, что она помнила, – это Лару, стоящую на пороге квартиры в халате и шлепанцах. Потом во рту как будто появилась кровь, и Женя потеряла сознание…
Она пришла в себя только вечером, в больничной палате, где стоял густой лекарственно-тяжелый запах с примесями крови, мочи и испортившихся продуктов. В окно светила луна, на подоконнике на индиговом неспокойном фоне ночного неба чернел профиль вульгарного гладиолусного букета. Рядом кто-то дышал, спал, кисло пах.
– Эй, кто-нибудь, – позвала она темноту. Но никакого ответа или движения не последовало. Спустя некоторое время Женя поняла, что лежит с капельницей, за которой, как ей казалось, никто не следит, в палате, где, помимо нее, находилось еще пять больных. Пять голубых кроватей с голубыми одеялами и голубыми выпуклостями…
– Да позовите же кого-нибудь! – Ей показалось, что она крикнула, но на самом деле произвела на свет жалкий писк.
– Девчонки, новенькая очнулась, надо позвать сестру…
Тотчас кто-то поднялся и на цыпочках подошел к Жене.
– Ну что, оклемалась? – Над ней склонилось невидимое лицо. – Долго ты была в отключке… Сейчас позову Марину, сестричку…
Пришла Марина, вспыхнул свет, Женя увидела желтые стены и нестерпимо огненные волосы красивой, ярко накрашенной сестрички Марины. У нее было доброе и открытое лицо, глядя на которое хотелось жить – перешагнуть через все сволочное, страшное и мерзкое и продолжать жить, дышать, искать что-то чистое, красивое, свежее, цветущее, солнечное…
– Как дела? Выглядите вы неплохо… – Она улыбнулась так, как научилась улыбаться всем своим пациенткам, – как актриса, привычно растягивая рот и испытывая при этом самые разные чувства.
– Что со мной случилось, почему я в больнице?
– Я сейчас приглашу доктора, и она вам все объяснит… А пока я освобожу вас от всех этих трубок, от пластыря…
– Капельница… Скажите мне…
Марина проворно удалила иглу, оставив на ее месте холодный влажный тампон, согнула руку в локте, даже, как показалось Жене, погладила ее по руке каким-то заботливо-виноватым жестом.
– Уже ночь… Что случилось?
– Хорошо, я скажу, тем более что доктор спит… Она заменяет Галину Викторовну, неожиданно уволившуюся… А у нее сегодня были операции, я тогда не стану ее будить… Понимаете, ничего страшного не произошло…
Уже от этих дежурных слов стало нехорошо, страшно, холодно.
– Операция прошла успешно, без осложнений… – И снова Жене показалось, что сестричка словно извиняется. Или просто жалеет ее?
– Операция?..
– Понимаете, реанимация переполнена, вы были самой благополучной, поэтому мы перевели вас сразу в общую палату, но положили на жесткую кровать… Вы молодая, шов быстро заживет…
– Какой шов, я ничего не чувствую… Только тошнит…
– Говорю же, вы крепкая девушка. Другие долго приходят в себя после наркоза, некоторые даже бредят, галлюцинируют…
– Почему мне делали наркоз?
– Я все же разбужу доктора, она придет и все расскажет, она сама делала вам операцию… – Марина быстрым шагом вышла из палаты. Вместо нее возникла худенькая светловолосая девушка в черно-красном халатике с незажженной сигаретой в губах.
– Привет, меня зовут Галя. Тебе повезло, новенькая, что ты так легко перенесла наркоз, ты не представляешь себе, какую гремучую смесь в нас закачивают во время наркоза… Я, к примеру, курицей была и кудахтала в курятнике… Чуть с ума не сошла… Все, я пошла в туалет, слышишь шаги? Это твоя Елена Дмитриевна идет…
Она едва успела выскользнуть из палаты, как в дверях появилась высокая красивая брюнетка в белом халате. Посмотрела на Женю усталым сонным взглядом и слабо улыбнулась:
– Ну вот и славно, что мы очнулись… Как дела?
– Что со мной случилось?
После слова «операция» Женя не успела даже провести рукой по своему животу – так было страшно и не хотелось верить…
– Все отлично. Операция прошла успешно, у вас от шва не останется даже следа, я сделала вам горизонтальный разрез, понимаете? Вы сможете спокойно носить бикини…
– Какая еще операция?
– Понимаю, вам сейчас тяжело, как всякой женщине, которой удалили матку, да еще и в таком возрасте… Но опухоль, понимаете ли, она не выбирает…
– Где мой ребенок? Я была беременна, у меня срок почти три месяца… какая опухоль!!! Что вы наделали?
– Беременность, вы о чем? Ваша фамилия Филатова? Вас зовут Маргарита?
– Меня зовут Женя. Кропоткина Евгения Борисовна. Я была беременна, я ждала ребенка… – Она попыталась подняться, но почувствовала сильную боль в паху, настолько сильную, что чуть не задохнулась, из горла вырвался вопль.
Где-то в углу послышался металлический лязг, кто-то переворачивался на кровати, и вдруг тихий женский голос произнес:
– Это я Филатова, у меня операция назначена на завтра, на десять утра…
Елена Дмитриевна резко повернулась и замерла, глядя мутным взглядом куда-то в угол. Женя не могла видеть женщину, назвавшуюся Филатовой, не могла от боли даже повернуть голову. Ей казалось, что любое движение, даже движение глаз, причинит ей невыносимую боль.
– Это у меня большая опухоль…
Елена Дмитриевна тяжелым шагом вышла из палаты, тихо притворив за собой дверь.
– Ни х… себе, – сказал кто-то из проснувшихся женщин. – Вместо опухоли удалила ребенка… Сука! Ни дня без коньяка прожить не может, от нее постоянно разит… Большой специалист по удалению и швам… Сука… Ты на нее в суд подай…
– А что суд, ребенка-то все равно не вернешь…
– Девочки, – послышался голос Филатовой, – а мне-то теперь что делать? Я ей лично в руки такой аванс отвалила… Это я с ней договаривалась о шве, чтобы незаметно было, внешне он горизонтальный, а внутри-то вертикальный… Она такой только за деньги делает, ее надо заранее предупредить, все обсудить, заплатить…
– Новенькая, тебя Женя зовут?
– Женя, – прошептала оглушенная известием о своем отчаянном бесплодии и потере ребенка Женя, глотая слезы, которые стекали из уголков глаз к ушам, впитывались в подушку и холодили шею.
– Ты обязательно должна подать на нее в суд… Если она удалила матку с плодом, значит, вообще лыка не вязала, пьяная в соплю была… Это подсудное дело, ей срок впаяют…
