Александр Смирнов - Чернокнижник
— А кто тебе сказал, что твои бабки до него дошли? Ты же не ему лично их в руки дал?
— Староста! Вот сволочь! — Пётр в сердцах сплюнул. — Развёл, как последнего лоха!
Молодой человек вдруг подозрительно посмотрел на свою подругу.
— А откуда ты это знаешь?
— На, почитай на досуге. — Девушка вытащила из сумочки сложенные листы бумаги и отдала Петру.
— Чернокнижник? — спросил Пётр.
— Он самый.
— Ну, и как он?
— Пристёгнут ко мне намертво — не оторвёшь.
— Точно?
— Точно, точно.
— Чем же ты его так приворожила?
— Я его познакомила с Жу-жу.
В это время двери гаража открылись, и на пороге появился элегантный молодой человек с сигарой во рту.
— Ой, господин Смит! Проходите пожалуйста. — Пётр поставил на середину гаража единственный стул и накрыл его газетой.
Господин Смит, который, к слову сказать, господином стал совсем недавно, и всего год назад его можно было увидеть в обществе фарцовщиков, которые обращались к нему не иначе, как Серый, лениво сел на предложенный стул.
— Одну минуточку, мы сейчас всё подготовим, — извиняясь сказал Пётр.
— Ничего, ничего, я подожду.
Смит посмотрел по сторонам, взял с бывшего верстака какие-то листы бумаги и стал читать их.
Наконец Пётр с подругой закончили свою работу и облегчённо вздохнули.
— У нас всё готово, господин Смит, — сказал Пётр.
Однако Смит не реагировал на их слова.
— Пожалуйста, посмотрите, — повторила Катя.
Но Смит так увлёкся чтением, что ничего не слышал. Просидев в полной тишине минут двадцать, он наконец оторвался от чтения и с удивлением посмотрел на хозяина гаража.
— Господин Смит, — опять сказал Пётр. — мы всё достали, что вы заказывали.
Пётр рукой показал на расставленные иконы.
— Да, да, это потом, — сказал Смит. — Это чьё? — спросил он, показывая на листки.
— Моё, — непонимающе ответил Пётр.
— И ты с этим занимаешься продажей икон?
— Каждый делает деньги, как может.
— Вот деньги, причём настоящие деньги, — гость указал на то, от чего не мог оторвать взгляда.
— Неужели это хоть что-нибудь стоит?
— Сейчас идёт война двух идеологий, двух сверхдержав. За твоего Павку Корчагина такие деньги дадут!
— Кто? — не выдержала Катя.
— Да кто угодно! Хоть радиостанция «Свобода», хоть «Голос Америки», хоть «Немецкая волна»! — восхищался Смит. — Посмотри, ведь от их коммунистического идола живого места не осталось!
Смит вдруг подозрительно посмотрел на Петра.
— Так это ты написал?
Пётр, хотел сказать, что нет, но вместо этого сказал:
— Там написано, кто автор.
Смит посмотрел на последнюю страницу и улыбнулся.
— Вижу. Пётр Сапожников.
— И сколько же за это могут заплатить?
— Да уж побольше, чем за этот хлам, — гость пренебрежительно посмотрел на иконы. — Старые иконы давно все проданы, а этим грош цена.
— К сожалению, ни на радиостанцию «Свобода», ни на «Голос Америки», ни на «Немецкую волну» входа у меня нет.
— Это у тебя нет, — хихикнул Смит, — а у меня есть. Ты будешь выполнять их заказ, а я с тебя поимею маленький процентик.
— Договорились, — сказал Пётр и почему то посмотрел на Катю.
— Договорились, — подтвердила та.
Гость правда не понял, при чём тут была девушка, но ему хватило и того, что согласен был автор.
Смит забрал рукопись и, забыв про иконы, ушёл. А для чего эти картинки были нужны, ведь они действительно гроша ломаного не стоили?
— Ты решил присвоить его имя? — хихикнула Катя.
— Он же присвоил моё, когда поступал в политех!
— Не забудь поделиться с Жу-жу. Без неё он ничего не напишет.
Освободившись от ярлыков и перешагнув из возраста детского в возраст юношеский, душа и тело молодого человека, будто проснувшись от спячки, брала всё от этого мира и впитывала, как губка без всякого разбора то, что совсем недавно было запрещено. И если душа тянулась к Наташе, то тело целиком и полностью принадлежало Кате.
С Наташей можно было гулять много часов подряд и обсуждать любые темы. Споря с ней, Пётр часто замечал, что они, приводя в защиту своих доводов доказательства, зачастую, с пеной у рта, отстаивали одну и ту же позицию. Молодые люди замечали это и начинали звонко смеяться. Однако их объединял не только смех. Сознавая, что они думают одинаково, и Пётр и Катя ощущали себя не двумя людьми, а как бы одним человеком. И хотя голов у них было две, им казалось, что в этих двух головах находился один мозг. Чувства, которые привадили в негодование или наоборот вызывали умиление, тоже были одни на двоих и жили в двух сердцах, которые даже бились синхронно. Казалось, будто чудо уже произошло и где-то там, на верху, какой то волшебник произнёс заклинание, чтобы два совершенно незнакомых человека превратились вдруг в одно целое. Заклинание действительно было произнесено, и даже волшебная палочка взмыла вверх, чтобы поставить последнюю точку в этом деле, но точка не была поставлена из-за Кати.
Каждому, кто хоть единожды в этой жизни написал что либо, хорошо известны чувства автора. Ему известно, какую часть в жизни писателя занимает читатель. И если представить писателя и читателя, как единый организм, то можно понять, что разделив эти две части одного организма ничего кроме летального исхода получить невозможно. Это всё равно если отделить сердце от мозга или мозг от сердца, в результате всё равно получим две разрозненные и мёртвые материи. И совершенно неважно, что читатель не согласен с автором, не важно, что он всё время спорит с ним, важно, что читатель есть, и что он ждёт очередного труда писателя. Писатель не может не писать, но писать имеет смысл только тогда, когда есть читатель, хотя бы один. Если у писателя исчезает последний читатель, автор умирает, либо как писатель, либо как личность.
Гуляя как-то с Наташей Пётр рассказывал ей своё новое сочинение, которое он знал наизусть. Запнувшись на середине, молодой человек посмотрел на свою слушательницу и понял, что она думает о чём-то другом и лишь из вежливости делает вид, что слушает. Пётр тогда специально взял и изменил тему разговора.
— А ты знаешь, что голову знаменитого Медного всадника изваял не Фальконе, а его ученица.
— Не может быть!
— А ещё члены академии художеств очень резко критиковали автора.
— Если так, то почему же памятник был поставлен?
— Потому, что он очень понравился императрице.
Пётр долго ждал, когда Наташа вспомнит о прерванном рассказе, но у той словно выключили память. Молодой писатель ещё несколько раз провёл свой эксперимент и понял, что его девушку совершенно не волнуют его сочинения.
Что касается Кати, то с ней не было споров. Здесь была пища не духовная, а скорее телесная. Но, какая это была пища! Это был деликатес, шедевр, триумф. Это был наркотик, попробовав который однажды, человек отдаст всё, что угодно, лишь бы только получить заветную дозу дурмана. Однако, какой бы сладкой ни была пища телесная, она ни на миллиметр не способна приблизиться к гармонии без пищи духовной. Более того, если эти две силы вдруг вступают в противоречие, духовная близость, хоть и не сразу, но всё равно одержит победу. Так бы было и в нашем случае, если бы у Кати не было одного качества, которого так не доставало Наташе — она умела слушать. Рассказывая ей свои сочинения, Пётр погружался в вымышленный, понятный только ему мир. Он жил в этом мире, умирал в нём и снова рождался, он радовался и грустил, любил и ненавидел. Однако шизофренией или другим психическим заболеванием это было назвать нельзя, так как рядом находился другой человек, испытывающий такие же чувства. (Это ведь только коммунизм строят все вместе, а с ума сходят в одиночку). Справедливости ради, надо признаться, что слушая рассказы нашего писателя, Катя зачастую улыбалась там, где надо было грустить, и наоборот, чуть было не плакала, когда впору было разразиться смехом. Однако, стоит ли быть такими придирчивыми? Стоит ли обращать внимание на такие мелочи? Ведь самое главное, что автора слушали, самое главное, что он был востребован, самое главное, что слушатель или читатель ждал продолжения.
Совсем не удивительно, что встречи с Наташей становились всё реже, а встречи с Катей всё чаще. И дело вовсе не в головокружительной Жу-жу, хотя сбрасывать со счетов её было бы неразумно, дело в том, что писатель не может существовать без читателя или слушателя, пускай он даже будет один.
Уходя к своей Катеньке, Пётр не видел, что его всегда провожали полные слёз глаза Наташи.
— Ещё хочешь?
Пётр поворачивает голову на коленях молодой нимфы и кивает головой. Бархатная ручка отрывает виноградную ягодку и кладёт в рот молодого человека.
— А ещё?
— Позже. Я принёс тебе предложение. Будешь слушать?
