Евгений Сухов - Дверь, ведущая в ад
– А вы не задавались вопросом, что тот, кому проломили в нескольких местах голову и наполовину сожгли в запущенной части Измайловского парка, вовсе не Филипп Бузько, а кто-то другой? – посмотрел я прямо в бесцветные глаза бывшего следователя прокуратуры. – И это просто ловкая махинация маньяка, подставившего вместо себя другого человека? Ведь события девяносто седьмого года, когда в Измайловском парке возобновились убийства и изнасилования женщин, причем в той же последовательности и тем же самым способом, что в девяносто третьем и в девяносто пятом, явно указывали на то, что Филипп Бузько жив! И, скорее всего, подставил вместо себя кого-то другого, присвоив его имя и фамилию.
– Представьте себе, я задавался таким вопросом! – обиженно произнес Николай Павлович. – Но на дворе только-только закончился девяносто пятый год, и до девяносто седьмого года, когда возобновились нападения маньяка на женщин с тем же почерком, было еще два года. Ведь после нахождения наполовину сгоревшего трупа с письмом на имя Филиппа Бузько в кармане убийства и изнасилования в Измайловском парке совершенно прекратились! На тот момент вполне могло быть, что убит все-таки настоящий Бузько, которого выследили и прикончили родственники загубленных им женщин. Такое в моей практике случалось. К тому же начальство успокоилось и потребовало в приказном порядке закрыть дело маньяка Филиппа Бузько и сдать все материалы в архив. Что и было мной исполнено…
– А как шли дела у вашего товарища майора Томилина, что занимался розысками вялотекущего шизофреника Ильгиза Карабаева? – на всякий случай поинтересовался я.
– Он его нашел, – сказал Знаменский. – В Казани. Карабаев из города выехать то ли не смог, то ли не захотел и начал промышлять своими прежними занятиями в местном парке культуры и отдыха имени Горького. Это большой старинный парк, испещренный оврагами, и там также имеются запущенные и заросшие места, которые редко кто посещает. Недаром же до революции парк этот из-за гористой и овражистой местности назывался Русской Швейцарией. Кстати, он находится совсем недалеко от той самой психиатрической больницы, из которой Карабаев и сбежал. На той же улице, буквально по соседству. Так вот, Ильгиз Карабаев в парке выслеживал женщин, желающих уединиться для отправления естественных надобностей, шел за ними, и потом, когда они находили укромное место и садились справить нужду, подходил к ним в самый для них неподходящий момент и душил. После чего насиловал и уходил, забрав деньги, драгоценности и так далее. Забирал он и дамские сумочки. Иногда снимал с женщин приглянувшуюся одежду и уносил с собой. Было зафиксировано два таких случая. В третий раз была задействована сотрудница милиции, на которую «клюнул» Карабаев. Когда она присела, он подошел, но только попытался накинуть на ее шею веревку, как она вскочила, нанесла ему удар в область паха, а потом собственноручно скрутила его и доставила в отделение милиции. Снова был суд, Карабаева опять поместили в эту казанскую психушку, где он через год умер от расстройства дыхания и остановки сердечной деятельности после проведения очередного сеанса электросудорожной терапии.
– Ясно, – констатировал я. – Значит, возвращаемся к вашему маньяку… Итак, пришел девяносто седьмой год…
– Да, – кивнул старик Знаменский, – пришел девяносто седьмой год. И на тебе – убийство в Измайловской лесопарковой зоне восходящей звезды эстрады Лады Акюдаг.
– Имя какое-то странное.
– Это сценический псевдоним. Настоящее ее имя Ада Подрабинек. Она гуляла по парку одна, сочиняя свою очередную песенку на ходу. Была у нее, как мы позже выяснили, привычка сочинять тексты и мелодии, как бы «вышагивая» их. Акюдаг, очевидно, увлеклась сочинительством, свернула не на ту тропку, и все… Преступник напал на нее сзади и сначала удушил веревкой, а потом изнасиловал. После чего сорвал с певицы серьги, снял два дорогих кольца с бриллиантами и платиновые часики, что подарил ей ее продюсер Юрий Штуцер. Случилось это восемнадцатого апреля. А одиннадцатого мая нападению, удушению и изнасилованию подверглась официантка ресторана «Аут» Галина Козурина, двадцати девяти лет…
– Кажется, я знаю этот ресторан, раньше он назывался «У Вована».
– Да, – кивнул Знаменский. – Оба преступления имели один и тот же уже известный нам почерк, как две капли воды похожий на почерк маньяка, что убил и изнасиловал восьмерых женщин в девяносто третьем и девяносто пятом годах. И я уже не сомневался в том, что это вернулся настоящий Бузько. Только вот почему он вернулся? Возможно, не выдержал длительного бездействия, ведь его черная душа требовала острых ощущений и крови. А может, считал себя неуловимым, поскольку без особого труда завел следствие в тупик в декабре девяносто пятого, подставив вместо себя чужой обгорелый труп. Так или иначе, но маньяк снова вышел на тропу убийств и изнасилований. И его надлежало остановить во что бы то ни стало. Старое дело достали из архива, присовокупили к нему два новых эпизода и снова поручили его производство мне, поскольку я глубже всех был в теме. Но одно дело – желать остановить преступника и наказать его, и совсем другое – изловить и изобличить. Да, у нас имелся его портрет. А если он изменил внешность, тогда как быть? Где искать маньяка, убийцу и насильника? Ведь к каждой молодой женщине, имеющей привычку прогуливаться в Измайловском парке, охранника не приставишь! И засад на всех тропинках такой огромной территории не выставишь… – Николай Павлович замолчал, со значением посмотрел на меня и медленно произнес: – Вот вы, молодой человек, что бы предприняли в первую очередь в такой ситуации?
«Я бы постарался выяснить, кому принадлежало наполовину обгорелое тело, что было найдено в запущенной части Измайловского парка с письмом на имя Филиппа Бузько в кармане. То есть выяснить его имя и фамилию. Ведь Филипп Бузько теперь наверняка так и прозывается», – хотел ответить я, поскольку в данной ситуации это был бы единственно оправданный ход, но промолчал, ибо посчитал такое заверение с моей стороны бестактным и довольно наглым. Ведь этим я мог попросту обидеть старика. И он бы замкнулся и, возможно, не рассказал бы мне, что же произошло дальше. Нет уж, пусть старик Знаменский считает, что он самый умный следователь.
И я, скромно потупившись, произнес:
– Я не знаю, Николай Павлович.
– Вот то-то и оно, – удовлетворенно кивнул бывший следователь прокуратуры. – А я знал, что надо делать. В первую очередь надлежало установить, чей это труп. А чтобы это сделать, надо было установить, не пропадал ли кто без вести в декабре девяносто пятого, поскольку этот пропавший вполне мог оказаться человеком, которого убил Бузько и имя которого присвоил себе. Я стал работать в этом направлении, и более всех для нас подошел некто Игорь Петрович Симоненко. Он бесследно исчез именно тридцатого декабря девяносто пятого года. Родных, кто стал бы бить по нему тревогу, у него не было. Его же девушка, которая и заявила о его пропаже – а они должны были вместе отмечать у нее на квартире Новый год, – в мае девяносто шестого года вышла замуж, и уже ничего не хотела о нем ни знать, ни слышать. Она ведь и с нами разговаривать не желала, но я настоял. Эта девушка и дала нам описание Симоненко. А еще она нашла единственную сохранившуюся фотографию, где он и эта девушка были засняты вместе. Оказалось, Симоненко и Бузько во многом похожи: рост, телосложение, лицо… Потом я вышел на следователя, который вел дело о пропаже Симоненко в январе – феврале девяносто шестого года. Поговорил с ним, полистал дело в архиве и выяснил, что последний раз Симоненко видели как раз тридцатого декабря садящимся с каким-то парнем, его возраста и телосложения, в трамвай, шедший в сторону Измайловского парка. Этого хватило, чтобы Игорь Симоненко стал подозреваемым. Вернее, не Симоненко, а Бузько, который выдавал себя за Симоненко…
– Надо полагать, Бузько не очень-то афишировал, что он Симоненко, – заметил я.
– Именно так, – охотно согласился со мной Николай Павлович. – Как потом выяснилось, он нигде постоянно не работал, снимал квартиры и часто их менял. А квартиры все он снимал напрямую у владельцев, минуя риелторские агентства. Так что найти его в огромной и все время растущей Москве было довольно затруднительно.
– Но вы нашли, – уважительно произнес я.
– Но мы нашли, – кивнул бывший следователь прокуратуры. – Через полтора месяца. Он «засветился», когда сбывал одному барыге платиновые часики, снятые с руки убитой и изнасилованной им певицы Лады Акюдаг. После сделки с часами Симоненко-Бузько договорился с барыгой, что на следующий день принесет ему еще два кольца с бриллиантами. Барыга был нашим осведомителем и сдал Симоненко-Бузько с потрохами. Когда тот пришел к барыге, мы уже были там и взяли его вместе с колечками убитой певицы.
