Анна Данилова - Саван для блудниц
Корнилов догнал Голубеву, когда она собиралась свернуть в проулок, откуда навстречу ей на бешеной скорости летела машина «Скорой помощи»; и Людмила погибла бы, не подоспей он вовремя и не схвати ее за локоть… Под оглушительный вой сирены они упали на тротуар, и Корнилов, словно защищая от кого-то, прикрыл ее собой, как бы чувствуя вину перед этой обезумевшей от горя женщиной, которой он выдал сгоряча все, что думал по поводу ее погибшей дочери…
– Вы простите меня, ради бога, – говорил он, помогая ей подняться и обнимая ее вялое и непослушное тело. – Я не должен был вам говорить всего этого, простите…
Она взглянула на него так, словно видела впервые; выдернув руку из его руки, резко повела плечами, словно сбрасывая с себя все, что могло бы ей воспрепятствовать двигаться самостоятельно, и вдруг, прислонившись спиной к стене дома, возле которого они остановились, опустила голову и заплакала.
– Не плачьте, не мучьте себя, вы ни в чем не виноваты… – Виктор Львович осторожно взял ее за локоть. – Вы не ушиблись?
Она отрицательно покачала головой.
– Вот и хорошо. Сейчас поедем ко мне, и вы мне все расскажете, хорошо?
Она пожала плечами, как бы не понимая, о чем, собственно, вообще идет речь. А Виктор Львович, воспользовавшись ее безвольным состоянием, остановил первую попавшуюся машину, посадил туда находящуюся в трансе Голубеву и попросил отвезти их на Посадского, к рынку, где он уже полгода жил один.
* * *Игорь Сергеевич Сперанский третий вечер подряд играл в преферанс в обществе Петра Перепелкина, но затеять с ним разговор о его дочери, Тамаре, так и не смог. Он понимал, что Петр очень занятой человек, руководящий несколькими предприятиями, и что такие люди не могут позволить себе встретиться даже с друзьями детства, чтобы просто выпить и расслабиться. А тут вдруг согласился с первого раза, отложил все свои дела и вот уже третий раз приезжает на квартиру Сперанского, чтобы поиграть в преферанс – одну из азартнейших и ДОЛГИХ игр… Это было по меньшей мере удивительно. А ведь они, живя в одном городе, не виделись (шутка ли!) около десяти лет, и за это время в жизни обоих произошло немало изменений, которые запросто могли бы отдалить друг от друга бывших дворовых друзей, но, к счастью, этого не случилось.
Перепелкин разошелся со своей пьющей женой, красавицей Кларой, которая уехала лечиться к тетке в Геленджик, да там и вышла еще раз замуж, а Сперанский, приняв в качестве конкурсного управляющего практически обанкротившуюся фабрику пластмассовых изделий, поднял ее и теперь на новом швейцарском оборудовании выпускал европейского качества шикарный упаковочный материал для местных товаропроизводителей.
Друзья встретились так, словно и не было тех долгих лет, что они варились в собственном соку, устраивая свою, мужскую, полную забот, успехов и поражений жизнь, – обнялись, как водится…. И если Сперанский все это время, что их пути не пересекались, жил один, так и не женившись по причине своей нерешительности, а может, и чрезмерной разборчивости, то Перепелкин, не вступая в брак, встречался со своей секретаршей, которая, как поговаривали, уже ждала от него ребенка, и, конечно же, воспитывал свою единственную и любимую дочку Тамару, которая после развода родителей захотела жить только с отцом. Сперанский, увидев ее в первый же вечер дома у Петра, куда тот пригласил друга отметить собственное сорокалетие, был просто поражен красотой этой девочки и, насколько это было возможно, всячески старался попасться ей на глаза.
– Какая красивая у тебя дочь, – сказал он, когда Тома, накрыв на стол, удалилась в свою комнату, откуда вскоре стали доноситься звуки фортепьяно. – Это она так играет?
– Если честно, то она не играет, а бренчит, но я не заставляю ее ходить в музыкальную школу, зачем тратить время на то, что никогда не пригодится?
– И сколько же ей лет?
– Скоро будет пятнадцать, а что?
– Да она же у тебя совсем взрослая… Никогда бы не подумал, что она почти ребенок.
– В том-то и беда, что никто так и не думает. Я же пасу ее, как козочку, даже гувернантку ей нанимал, но что-то у них там не заладилось… Тамара, скажу тебе, – не подарок, характер у нее материнский, она анархистка в душе, но для меня она все равно самый послушный и милый ребенок… Жаль, что ты стар для нее, а то бы мы как-нибудь договорились…
Он, как показалось Игорю, сам оборвал себя, чтобы не показаться смешным, но Сперанский понял, что Петр обеспокоен судьбой так быстро развивающейся дочери. Конечно, девушка, обладающая такой внешностью, не может долго противостоять мужскому натиску, и уже очень скоро перед отцом встанут вполне конкретные и серьезные проблемы, связанные с ее созреванием.
Весь вечер Игорь провел как в тумане, его бросало то в жар, то в холод, когда в комнату за чем-нибудь, а то и просто так, чтобы схватить яблоко и убежать, входила эта очаровательная девушка с длинными темными ресницами, обрамляющими ярко-голубые глаза. Движения ее были полны грации, а легкое покачивание округлых стройных бедер, которые обтягивало красное узкое платье, прямо-таки сводило с ума. Все его бывшие пассии, которые в минуты отдыха (но только не страсти) скрашивали его замкнутую в пространстве фабрики и тихой квартиры жизнь, показались ему теперь просто потасканными шлюхами. Уж как бы он оберегал это сокровище, достанься оно ему! Но разве позволит Петя свершиться такому? У него наверняка уже есть на примете кто-нибудь помоложе…
В ту ночь Игорь почти не спал, курил на кухне, пил ледяной лимонный сок и думал только о Томе. Понимая, что добиться ее можно будет только с позволения отца, первое, что он сделал, прийдя утром на работу, это позвонил Петру и пригласил его к себе вечером на преферанс. И тот согласился, даже не спросив, кто будет еще… А партнеры все три вечера были случайные и каждый раз разные.
… – Я пас, – услышал он голос Перепелкина и очнулся.
Все, кто еще недавно сидел за столом, уже давно ушли.
– Я пас, – повторил Петр и плеснул себе еще пива. – Пасую я перед тобой, твоим напором и желанием. Ты думаешь, я не понимаю, зачем ты устроил весь этот цирк? Или ты держишь меня за идиота?
Петр расстегнул ворот голубой шелковой рубашки, и на груди его показался треугольник серебряных волос. Грустные голубые глаза Петра смотрели на Игоря Сперанского с надеждой:
– Я бы рад отдать ее тебе, я же сразу понял, что ты положил на нее глаз, да только боюсь, что у тебя ничего не получится…
– Почему? – Игорь покраснел до самых ушей. Ему было стыдно за все то, ради чего он устроил этот балаган, выставив и Петра, да и себя самого в идиотском свете. Ну в самом деле, на что может надеяться в такой ситуации мужчина его лет, когда речь идет о пятнадцатилетней девочке? – Я слишком стар для нее?
– Разница в возрасте, конечно, существенный аргумент, но, по-моему, у нее уже кто-то есть. И этот КТО-ТО имеет на нее сильное влияние.
– В смысле?
Его едва зародившееся чувство собственника кольнуло и принесло боль: у нее кто-то есть, и этот парень, возможно, уже завладел не только ее умом и сердцем, но и телом?! Впервые ревность показала ему свою ледяную и ироничную усмешку, а ведь как часто он насмехался над своими знакомыми, страдающими из-за этого первобытного чувства. Он презирал их за подобное проявление слабости, а теперь сам, увидев всего лишь раз девчонку, которая на него даже не обратила внимания, был готов просто уничтожить своего невидимого соперника. Сколько силы, сколько страсти, оказывается, дремало в нем до того вечера, когда он встретил Тамару, кто бы мог подумать!
– Давай поступим следующим образом. Я вверяю тебе Тамару, но только на определенных условиях.
– Ты имеешь в виду брак?
– Разумеется, и только брак. Но перед тем как ты решишься на это, ты должен пообещать мне, что примешь ее такой, какая она есть…
Петр говорил полунамеками, очень странно глядя при этом на Игоря, и видно было, как он мучится от того, что не получается у них простого разговора.
– Ты хочешь сказать, что у нее уже был мужчина? – Игорь, в отличие от друга детства, решил пойти по другому пути и заговорил открытым текстом. – Ты думаешь, что у нее по-настоящему был мужчина? Этого не может быть.
– Я не уверен, но и ты должен меня понять… Я целыми днями пропадаю на работе, а Томочка дома одна. Иногда она возвращается домой поздно… Ты же не дурак, Игорь, и прекрасно понимаешь, что мне куда проще было бы промолчать об этом… я имею в виду свои опасения. Но я не хочу, чтобы мне ПОТОМ было стыдно перед тобой. Боюсь, что она стала отбиваться от рук и у меня уже нет на нее никакого влияния. Я виноват перед ней за то, что не сумел создать нормальную семью, что упустил ее мать… Ты же помнишь ее, помнишь, как была она хороша и как пользовалась этим… А Томочка… Видишь ли, она ничего в своей жизни не видела, кроме школы да семейных скандалов. Брошенный, по сути, ребенок. Я никогда не жалел для нее денег, но ведь деньгами не купишь ласку, любовь… Ты понимаешь меня? Ты понимаешь, какого мужа я ей хочу?
