Полина Дашкова - Питомник
— Скажите, к Ласточкиной приходил кто-нибудь? — ловко вклинился в паузу капитан.
— А как же, постоянно эта наведывалась, подруги ее школьной дочка, Лиля. Беленькая такая, стриженая. Фрукты приносила, конфеты, «тетя Юка, тетя Юка», — пропищала дама фальшивым тоненьким голоском и сделала сатирически-сладкое лицо. — Однако ничего не вышло. Ох, она потом бесилась, эта Лиля, всю комнату перерыла, видно, не могла поверить, что труды ее пропали напрасно и никакого завещания нет.
— Простите, не понял, — кашлянул капитан.
— Да чего же непонятного, — дама нахмурилась, — десять квадратных метров на улице не валяются.
Следующим собеседником капитана оказался тщедушный мужчина лет сорока, с круглой лысинкой на макушке и хвостиком на затылке. Косицкий тут же про себя назвал его «шибзиком». Шибзик заглянул в дверь и, покачав головой, произнес высоким надтреснутым фальцетом:
— Сюзанна Ивановна, вам должно быть стыдно врать, а еще верующая женщина! Через стенку все слышно, — объяснил он капитану, — уши вянут от ее гадостей.
Под оглушительную брань цветастой дамы капитан удалился вместе с шибзиком. Тот представился Федей, признался интимным шепотом, что на самом деле зовут его длинно и странно: Фердинанд Леопольдович Лунц, и предложил выпить водки.
— Нет? Вы уверены? Ну, а я выпью, с вашего позволения, — он плеснул в стакан из бутылки, которая стояла на табуретке посреди комнаты.
Кроме табуретки и матраса в углу, мебели не было никакой. Капитан сел на подоконник, хозяин на пол, у табуретки.
— Я переезжаю, — объяснил Фердинанд, — женюсь и сматываюсь наконец из этого клоповника. Юлия Сергеевна тоже смоталась, но по-своему. Извините за грубость. Слушайте, а почему вы вдруг заинтересовались покойницей?
— Меня интересуют все знакомые Лилии Коломеец. Она дочь школьной подруги Юлии Сергеевны и довольно часто навещала ее. Вы были с ней знакомы?
— А что случилось? — по худому небритому лицу пробежала тень.
— Ее убили.
— Кого? Лилю? О, Господи! — Он налил себе еще водки, выпил залпом, закурил, и руки его заметно дрожали. — Нет, погодите. Вы что-то путаете, господин капитан милиции. Этого не может быть.
— Очень сожалею. Лилию Анатольевну Коломеец три дня назад обнаружили мертвой в ее квартире. Восемнадцать ножевых ранений. Я попрошу вас подробно рассказать, когда вы видели ее в последний раз, при каких обстоятельствах, о чем говорили. Все, что сумеете вспомнить.
— Восемнадцать ножевых ранений… Боже мой… — Фердинанд, сидя на полу, обхватил колени и уткнулся в них лицом. Капитан заметил, что плечи его крупно вздрагивают, столбик пепла сорвался и осыпал ветхие джинсы. — Простите, — выдавил он хрипло, — мне надо немного прийти в себя. Мне надо осознать, справиться.
— Да, пожалуйста, я не тороплюсь. — Косицкий открыл форточку, закурил и уставился в окно. «Он такой впечатлительный? — думал капитан, наблюдая за двумя девушками, играющими в бадминтон на маленьком пустыре. — Или у него что-то было с убитой? Ведь плачет мужик, рыдает, как ребенок. Конечно, восемнадцать ножевых любого нормального человека впечатлят, особенно если речь идет о молодой симпатичной женщине, никак не связанной с криминалом, но чтобы так сильно… Или это я отупел, нормальные человеческие чувства кажутся мне фальшивыми и подозрительными? На смерть каждый по-своему реагирует, кто столбенеет, кто рыдает, некоторые начинают прыгать, суетиться. Реакция зависит не столько от обстоятельств, сколько от нервной системы. Этот Фердинанд слабенький, чувствительный, что-то в нем детское, несмотря на лысину и водку. Имени своего стесняется, как школьник. Ладно, послушаем, что скажет».
Девушки за окном прервали игру и, размахивая ракетками, гонялись за драным здоровенным псом, который утащил воланчик.
— Все, — Фердинанд поднял голову, жадно затянулся, загасил окурок, — еще раз извините. Просто это так неожиданно, так страшно.
— Не стоит извиняться, — пожал плечами капитан, — вспомнили что-нибудь?
— Даже не знаю, с чего начать. Их было две сестры, Лиля и Ольга. Ольга вас вряд ли интересует, она покончила с собой десять лет назад.
— Вы о ней тоже можете рассказать?
— Кое-что могу. Однако зачем? Рана давно затянулась, стоит ли ковырять?
— А была рана? — тихо спросил Косицкий.
— Ну, когда молодая женщина ни с того ни с сего выбрасывается из окна, оставляя четырехлетнего ребенка, это, знаете, больно, тяжело страшно.
— Ни с того ни с сего? Разве Ольга Коломеец не употребляла наркотики?
— Ну вот, и вы туда же, — вздохнул Фердинанд, — да, был период в ее жизни, когда она кололась. Ее уже десять лет нет на свете, но если поминают, то непременно с клеймом «наркоманка». Это несправедливо.
— То есть, вы хотите сказать, ей удалось бросить? — уточнил капитан.
— Ну да, да. Собственно, Юлия Сергеевна ее и вытащила.
— Разве она была врачом?
— Нет. Она была педагогом, — в голосе Фердинанда прозвучало легкое раздражение, — вот вы работаете в милиции, вы сыщик, вам приходится сталкиваться с самыми дикими, нелепыми мотивами человеческих поступков, и вы вроде бы должны понимать, что в жизни нет стандартов, нельзя мыслить штампами, это абсолютно тупиковая логика. Спасти от наркотической зависимости может только человек с медицинским дипломом. Наркоманы все сумасшедшие и запросто кончают с собой. Волга впадает в Каспийское море, а две параллельные прямые никогда не пересекутся.
— Я всего лишь спросил, была ли Ласточкина врачом, — пожал плечами Косицкий, — при чем здесь Волга?
— Да, — Фердинанд выразительно закатил глаза. — Волга совершенно ни при чем. Мы говорим сейчас о сестрах Коломеец. Ну что ж, начнем с Оли. Она иногда жила здесь, по два-три дня, по неделе. А в последний раз, незадолго до смерти провела в нашем клоповнике почти месяц. Было лето восемьдесят девятого. Ольга готовилась к экзаменам, собиралась поступать в пединститут. Не ахти какой вуз, но все-таки высшее образование.
— А почему она не могла готовиться дома? — спросил капитан.
— Они с Лилей и тетей Маней жили в маленькой квартирке, ребенку тогда было четыре года. Знаете вы или нет, у нее родилась больная девочка из-за наркотиков. Лиля и тетя Маня взяли ребенка на себя и отпустили Ольгу сюда, чтобы она могла спокойно заниматься.
— И что, она поступила?
— Да, на вечернее отделение. И была очень счастлива. Все-таки сдать экзамены, когда тебе под тридцать, все, что учил в школе, давно забыл, к тому же за плечами такой жуткий наркостаж! А через неделю выбросилась из окна.
— Однако вы неплохо все помните, — заметил Косицкий, — об отце ребенка никогда не заходила речь?
— Никогда. Наши коммунальные кумушки, конечно, приставали с вопросами, но так ничего и не выяснили. Был какой-то человек, с которым Ольга жила два года. Но я даже имени не знаю. Вероятно, ребенок от него. И наркотики тоже — от него. Когда Ольга покончила с собой, все сразу стали говорить, будто это из-за наркотиков, забыли, что она к тому времени уже полтора года как завязала. На Лилю, конечно, было страшно смотреть. Она прямо прозрачная стала. А тетя Маня слегла, из крепкой сильной женщины превратилась в развалину и вскоре умерла. Лиля осталась совершенно одна, с больным ребенком на руках. И она вынуждена была сделать то, что сделала. — Фердинанд встал и прошелся по комнате. Худые плечи согнулись, байковые рваные шлепанцы болтались на тонких босых ногах, и он все время спотыкался. Аптечная резинка сползла с жиденького хвостика, серые, тонкие, как пух, волосы растрепались.
— Что именно она сделала? — осторожно спросил капитан.
— Если вы расследуете убийство Лили, должны уже знать, — быстрым, свистящим шепотом проговорил он и подошел к капитану почти вплотную, — я не могу вам этого сказать. Я поклялся, понимаете?
— Понимаю, — кивнул Косицкий, — но если эта информация имеет отношение…
— Нет! — выкрикнул Фердинанд. — Никакого отношения к убийству эта информация иметь не может! Прошу вас мне поверить, — добавил он уже спокойней.
Капитан решил пока оставить тему, дать нервному собеседнику расслабиться. Клятва — это, конечно, серьезно, однако убийство еще серьезнее и сообщить, что такое ужасное сделала Лилия Коломеец, бедному Фердинанду все равно придется. Не сейчас, позже.
— Да не волнуйтесь вы так, — мягко произнес капитан, — просто расскажите мне о сестрах. Какие они были?
— Они были разными, — отчеканил Фердинанд почему-то с вызовом в голосе. — Внешне похожи, но только на первый взгляд. Лиля сильней, жестче, разумней. И не потому, что старшая. В ней чувствовалась определенность, надежность. Она с детства знала, чего хочет. А Ольга витала в облаках, у нее глаза всегда были туманные, еще до наркотиков.
— Если я правильно понял, вы знали обеих сестер с детства?
