Патриция Корнуэлл - В объятиях смерти
- Это зависит от того, что я ему скажу, - ответил Марк.
Я вручила ему пластиковый стаканчик со скотчем.
- Тогда спрошу по-другому: что ты собираешься поведать ему, Марк?
- Ложь.
Я села на край кровати.
Он придвинул стул поближе и начал медленно размешивать янтарную жидкость. Наши колени почти соприкасались.
- Я скажу ему, что пытался вытянуть из тебя какую-нибудь информацию, произнес Марк, - что пытался помочь ему.
- Что пытался использовать меня? - сказала я. Мои мысли стали невнятными, как плохая радиопередача. - Что ты мог это сделать, благодаря нашему прошлому.
- Да.
- И это ложь? - спросила я.
Он засмеялся, но я уже забыла, как любила, когда он смеялся.
- Не вижу ничего смешного, - огрызнулась я. В комнате было тепло, и от скотча мне стало жарко. - Если это ложь, Марк, то что тогда правда?
- Кей, - сказал он, все еще улыбаясь, не сводя с меня глаз, - я уже сказал тебе правду.
Он немного помолчал, затем наклонился и прикоснулся к моей щеке, и я испугалась, почувствовав, как хочу, чтобы он меня поцеловал.
Он откинулся на стуле.
- Почему бы тебе не задержаться завтра, по крайней мере до полудня? Может быть, было бы не лишним завтра утром нам вдвоем поговорить со Спарацино?
- Нет, - сказала я. - Это как раз то, чего бы он от меня хотел.
- Как скажешь.
Через несколько часов после ухода Марка, я лежала без сна, уставившись глазами в темноту и всем существом ощущая холодную пустоту другой половины кровати. И прежде Марк никогда не оставался на ночь, и наутро я обходила квартиру, собирая предметы туалета, грязные стаканы, тарелки, бутылки и вытряхивая пепельницы. Тогда мы оба имели пристрастие к сигаретам. Засиживаясь до часу, двух, трех часов ночи, мы разговаривали, смеялись, ласкали друг друга, выпивали и курили. Кроме того, мы спорили. Я ненавидела эти дебаты, которые очень часто превращались в злобные нападки, удар за удар, око за око, статья Кодекса с одной стороны против философии с другой. Я всегда ожидала от него слов любви. Он никогда их не произносил. А по утрам во мне было такое же опустошение, как в детстве, когда кончалось Рождество и я помогала матери собирать разбросанную под елкой оберточную бумагу от подарков.
Я не знала, чего хочу. Возможно, никогда не знала. Духовная разобщенность не окупалась близостью, и все же я так ничему и не научилась. Ничего не изменилось. Стоило ему протянуть руку, и я теряла всякую осмотрительность.
Желание и разум несовместимы, и потребность в близости никогда не исчезала. Я многие годы не вызывала в своем воображении образы его поцелуев, его объятий, необузданности нашего желания. Теперь меня мучили воспоминания.
Я забыла попросить, чтобы меня разбудили, и не побеспокоилась о будильнике. Поставив свои "внутренние" часы на шесть, я проснулась как раз вовремя. Села прямо, чувствуя себя весьма паршиво, и выглядела не лучше. Горячий душ и тщательный макияж не скрыли темных отечных кругов под глазами и бледности лица. Освещение в ванной комнате было безжалостным. Я позвонила в авиакомпанию и в семь постучала в дверь Марка.
- Привет. - Марк выглядел поразительно свежим и бодрым. - Ты передумала?
- Да, - сказала я. Знакомый запах его одеколона вновь привел в порядок мои мысли, которые сложились, как яркие кусочки стекла в калейдоскопе.
- Я в этом не сомневался.
- Почему ты был так уверен? - поинтересовалась я.
- Не помню, чтобы ты когда-нибудь уклонялась от драки, - ответил он, наблюдая за мной в зеркало туалетного столика, заканчивая завязывать галстук.
Мы договорились встретиться с Марком в представительстве "Орндорфф и Бергер" вскоре после полудня. Вестибюль фирмы представлял собой просторное бездушное помещение. Из черного ковра вырастала массивная черная консоль, над которой сияли ряды блестящих медных светильников. Между двумя черными акриловыми стульями располагался сплошной, тоже медный, куб, служивший столом. Удивительно, но не было больше никакой мебели, растений или картин, ничего, кроме нескольких перекрученных скульптур, раскиданных, как шрапнель, призванных разрушить обширную пустоту помещения.
- Чем могу вам помочь? - Секретарша улыбнулась мне заученной улыбкой из глубины своего поста.
Прежде чем я успела ответить, тихо отворилась неразличимая на темной стене дверь, и Марк взял мою сумку и провел в длинный широкий коридор. Мы проходили дверь за дверью, за которыми обнаруживались просторные кабинеты с зеркальными стеклами окон, обращенных на серую перспективу Манхеттэна. Я не видела ни души. Видимо, все были на ленче.
- Кто, во имя Господа, придумал ваш вестибюль? - спросила я шепотом.
- Человек, которого мы собираемся навестить, - ответил Марк.
Кабинет Спарацино был в два раза больше тех, мимо которых я проходила. Его стол представлял собой великолепный куб черного дерева, уставленный полированными пресс-папье из драгоценного камня и окруженный стенами книг. Не менее пугающий, чем вчера вечером, этот адвокат знаменитостей и литераторов был одет во что-то, походившее на дорогой костюм от Джона Готти, носовой платок в его нагрудном кармане добавлял контрастирующий кроваво-красный штрих. Когда мы вошли и расположились на стульях, он не переменил небрежной позы. Повисла натянутая пауза, во время которой он даже не смотрел на нас.
- Как я понимаю, вы собирались позавтракать, - сказал он наконец. Он поднял на нас холодные голубые глаза, его толстые пальцы закрыли папку. Обещаю, что долго не задержу вас, доктор Скарпетта. Мы с Марком изучали некоторые детали, имеющие отношение к делу моей клиентки Берил Медисон. Как у ее адвоката и душеприказчика у меня имеется несколько вполне очевидных вопросов, и я уверен, что вы сможете помочь мне в исполнении ее воли.
Я промолчала. Мои поиски пепельницы были безрезультатны.
- Роберту нужны ее бумаги, - сказал Марк лишенным выражения голосом. Особенно рукопись книги, которую она писала, Кей. Перед твоим приходом я объяснил ему, что отдел медицинской экспертизы не имеет отношения к хранению личных вещей, по крайней мере, в данном случае.
Мы отрепетировали эту встречу за завтраком. Предполагалось, что Марк "обработает" Спарацино перед тем, как приду я. У меня же было ощущение, что это меня "обрабатывали".
Я посмотрела прямо на Спарацино и сказала:
- Предметы, полученные под расписку моим отделом, имеют статус улик, и среди них нет бумаг, которые могут вам понадобиться.
- Вы хотите сказать, что у вас нет рукописи? - сказал он.
- Совершенно верно.
- И вы не знаете, где она, - произнес Спарацино.
- Понятия не имею.
- Ну, что ж, у меня есть кое-какие сомнения на этот счет.
Его лицо ничего не выражало, когда он открыл папку и достал копию, в которой я узнала полицейский отчет по делу Берил.
- Согласно этому отчету, рукопись была найдена на месте преступления, - сказал он. - Теперь мне говорят, что рукописи нет. Вы можете мне помочь в этом разобраться?
- Страницы рукописи были найдены, - ответила я, - но я не думаю, что это то, чем вы интересуетесь, мистер Спарацино. По-видимому, они не являются частью последней работы и, более того, я никогда не получала их под расписку.
- Сколько там страниц? - спросил он.
- Но я их в деле не видела, - ответила я.
- А кто видел?
- Лейтенант Марино. С ним вам и нужно поговорить.
- Я уже разговаривал с ним, и он сказал, что своими руками передал эту рукопись вам.
Я не поверила, что Марино действительно такое сказал.
- Это какая-то ошибка, - ответила я. - Я думаю, Марино, скорее всего, имел в виду, что он передал в судебную лабораторию часть рукописи, которая может быть более ранней работой. Бюро судебных исследований - отдельное подразделение, хотя оно и располагается в том же здании, где находится отдел медицинской экспертизы.
Я посмотрела на Марка. Его лицо покрылось испариной, и на нем появилось жесткое выражение.
Заскрипела кожа, когда Спарацино зашевелился в своем кресле:
- Я собираюсь говорить с вами начистоту, доктор Скарпетта, - сказал он. - Я вам не верю.
- Я никак не могу на это повлиять, - спокойно ответила я.
- Я уделил этому делу достаточно много внимания, - сказал он так же спокойно. - Суть в том, что эта рукопись - всего лишь большая куча бумаги, не имеющая стоимости до тех пор, пока вы не поймете ее ценность для конкретных сторон. Я знаю по крайней мере двух людей, не считая издателей, которые заплатили бы высокую цену за книгу, над которой она работала все последнее время.
- Все это не имеет ко мне никакого отношения, - ответила я. - В моем отделе нет рукописи, о которой идет речь. Более того, у нас ее никогда не было.
- У кого-то она все-таки есть. - Он уставился в окно. - Я знал привычки Берил гораздо лучше, чем кто-либо другой, доктор Скарпетта. Ее не было в городе довольно долго, и прежде чем ее убили, она была дома всего несколько часов. Рукопись явно находилась где-то рядом. В ее кабинете, в ее портфеле, в ее чемодане, - голубые глаза снова сверлили меня. - У нее нет сейфа в банке либо другого места, где она могла бы держать ее. Да это и не важно в любом случае. Когда Берил не было в городе, рукопись была с ней она над ней работала. Очевидно, что рукопись должна была быть с ней, когда она вернулась в Ричмонд.
