Акиф Пиринчи - Кошачьи
Когда я вытаращил глаза, Мендель стоял передо мной и странно улыбался. Я хотел закричать, когда в следующий момент осознал, что передо мной не танцующий монстр, а мой товарищ Густав. Он присел рядом со мной на пол и нежно гладил меня. Я же дрожал всем телом, словно переночевал в морозилке.
Между тем наступил вечер. Ураганный ветер завывал вокруг дома. Оконные ставни — задвижки давно отлетели — бились снаружи о стены и вызывали ужасающий грохот. Густав зажег в комнате четыре свечи, дрожащий свет которых только усиливал тревогу. Когда он ненадолго исчез из комнаты и вернулся потом с переносным телевизором в одной руке и раскладушкой в другой, я понял, что сегодня за день. Была суббота — священное время вечернего просмотра Густавом фильма. Из-за всех ужасных событий, прежде всего сегодняшнего дня, я потерял всякое чувство времени.
Густав еще не раз выходил, притащил в комнату постельное белье, всевозможные подушки и свое вечернее субботнее огромное эскимо, четвертую часть которого по традиции я мог слизать. Он хотел соблюдать вместе со мной свою ставшую с годами любимой, чтобы не сказать, необходимой, привычку, прежде чем как обычно отправиться в страну сновидений на середине фильма. Так как я только что очнулся от кошмара, то вовсе не горел желанием провести вечер по заведенному порядку. Тем не менее я оказал ему услугу, пока он не задремал точно на середине «Ребекки», которую я видел уже сотый раз. Потом я повернулся спиной к ящику и тихонько выскочил из комнаты, чтобы заняться тем, чем занимаюсь всегда, когда хочу вернуть ясность мысли и срочно сбросить стресс: а именно ловлей крыс!
Вот небольшое объяснение по этому поводу для любителей животных: для многих одно только зрелище представителя моего вида такой бестией, простите, с грызуном в зубах, — разрывающая сердце картина. Вы испытываете сочувствие к этим бестиям, пардон, грызунам, и выражаете свое недовольство по поводу жестокой философии пожирания и пожираемых. Но и этого мало, некоторые даже содержат этих бестий, пардон, грызунов, как домашних животных. Не стоит упрекать таких людей. Откуда же им знать, что их «домашние друзья» испытывают манию величия? Она лежит на поверхности: крысы стремятся к всемирному господству! И статистика свидетельствует, что они достигнут своей цели в ближайшем будущем. Предубеждение? Бесчисленное преувеличение? Фантазия разума? Ну, вот, пожалуйста, пара беспристрастных чисел: только сто крыс поедают в год до полутора тонн зерна. Во всем мире ущерб, нанесенный крысами, оценивается ежегодно более чем в пятьдесят миллиардов долларов. Еще цифры? Только в Федеративной Республике Германии живут в настоящий момент около сто двадцати миллионов крыс. На каждого жителя Нью-Йорка приходится по десять крыс. При девяти миллионах жителей это составляет только на город Нью-Йорк девяносто миллионов крыс. Я хочу избавить себя от доклада о бестиях и о милых инфекционных заболеваниях, которыми осчастливливают мир наши друзья-чистюли. С давних пор человек размышляет о возможности избавиться от этих разносчиков заразы. Но даже чудо-оружие, кумариндеривате, как и чистейшие химические препараты, которые вызывают у крыс внутренние кровоизлияния, в последнее время бессильны, потому что появились популяции с иммунитетом к разрезам! Но горе тому из нас, кто хотя бы словесно попытается положить конец претензии крыс на мировое господство. Если бы преодолеть эту глуповатую чувствительность и дать нам свободу, вопрос был бы моментально решен. Бог видит, я не любитель идеологии Рэмбо, но часто мы в жизни сталкиваемся с проблемами, которые допускают только один выход: закрой глаза и пали![15]
Для экспедиции на верхние этажи мне не хватало, честно говоря, мужества. Так что на этот раз я решился на подвал — как известно, классический террариум для этих бестий.
Когда я прошел через прихожую к двери в подвал, то должен был с досадой установить, что она заперта. Но в верхней части располагались два застекленных окна. Одно из стекол было разбито и образовывало ровно посередине дыру, через которую я мог бы пробраться вовнутрь, не поранившись о торчащие осколки при условии точно рассчитанного прыжка. Но что ожидало меня по ту сторону? С абсолютной уверенностью предположу — гнилая, очень крутая деревянная лестница, значит, еще около трех метров буду лететь после попадания в дыру. И вероятно, не найдя внизу никакой настоящей опоры, кубарем сосчитаю все ступеньки на этой лестнице.
Для меня все было едино, потому что во мне проснулась жажда охоты. Итак, я долго прицеливался и прыгнул.
Едва я невредимым проскочил через дыру, как сразу же сбылись все мои худшие предположения. Деревянная лестница оказалась даже круче, чем я представлял себе. С каким бы удовольствием я теперь вернулся назад, но было слишком поздно…
Я летел три или четыре метра вниз и сильно стукнулся об одну из последних ступеней. Адская боль пронзила передние лапы до кончиков усов, которые завибрировали как камертон. Я попытался амортизировать удар, но узкая ступень ограничила своеобразную баллистическую точность. Осторожно я поднялся, потянулся, размял ноющее от боли тело, пока постепенно не наступило облегчение. Потом начал интенсивно прислушиваться.
Если мои уши не ошибались, то у бестий там внизу проходил карнавал или что-то в этом роде. Царапанье, чавканье и писк раздавались из всех углов подвала. У меня потеплело на душе. Посчастливится ли мне повстречать одну из по-настоящему жирных, самодовольных, ухмыляющихся крыс? Нет, это будет слишком большое счастье!
Я настроился на «беззвучный режим». Это значит, все мои движения выполнялись так плавно и медленно, что были похожи на движения танцующего в темпе ускоренной съемки балетного танцора. Так как глаза тем временем привыкли к изменившимся условиям освещения, я изучил в деталях все, что меня окружало. Лестница заканчивалась в узком, затхлом помещении, которое было набито до отказа хламом в виде медицинских приборов и инструментов. Все то же. Я постепенно привыкал к этим следам доктора Франкенштейна и сперва даже не обратил внимания на все эти подтверждения. Дверь, которая вела непосредственно в лабиринт подвала, была приоткрыта, и я приблизился к узкой щели так осторожно, словно мне поручили разминировать бомбу. Потом, заняв позицию у дверного косяка, я рискнул бросить взгляд вовнутрь.
Рай! В библейском смысле слова. По крайней мере я углядел четырех крыс, при этом особенно упитанный экземпляр из разряда крыс-пашей восседал на возвышенном месте как на троне ангел верховный и бросал довольно скучные взгляды на своих подданных.
Огромное, мрачное помещение в отличие от других было завалено грудами бумаг. Горы актов, компьютерных распечаток, формуляров и стопок писем образовывали импозантный ландшафт Большого Каньона с настоящими пропастями, кратерами, скальными террасами и долинами из бумаги. И на всех бумагах, под ними и среди них, — повсюду были наши друзья. Всегда усердные, всегда радостные, всегда веселые, терпеливо ждущие часа «икс» передачи власти.
Несмотря на радужные перспективы, на меня вдруг навалилась депрессия. На какое-то мгновение мысли вновь обратились к кошмару, к Феличите и ко всем тем, кого так жестоко унесла смерть. Я жил в кровавом сумасшедшем доме и зло проказничал, чтобы отвлечься от вездесущего террора. Согласно девизу «Хохочи до упаду, хохочи в ответ!» Я не знал, должен ли смеяться над этим девизом или плакать.
Вдруг меня охватила дикая ярость. Нельзя было позволять себе поддаваться таким деструктивным мыслям. Нужно позитивно начинать свой день! Тоже очень милый девиз. Охота была объявлена, и я почувствовал, как первобытный инстинкт охватил все мое существо, как я становлюсь все свирепее, все больше злюсь на крыс, которые думали своими тупыми мозгами (как роботы с дистанционным управлением) только о размножении и о том, что бы еще сожрать. Я захотел их прикончить, показать им, что такое ад. Сейчас!
Как стальная стрела я взлетел на самую высокую груду бумаг и впился клыками в шею крысиного раджи. Парень был настолько удивлен и шокирован, что в мгновение описал стопку бумаг. Но я его только поранил, не сумев применить старый добрый укус в загривок. Теперь он дергался, завывая в моих клыках, пока его товарищи внизу с взволнованным писком удирали в поиске убежища. Но и я должен был быть осторожным, ведь вонючая бестия обладала такими же точно острыми зубами, как и я. Я отпустил его и обработал парой мощных ударов когтями. Окровавленный как заколотая свинья, он пытался бесцельно пуститься наутек и вдруг рухнул вниз со стопки бумаг.
Упав вниз, казалось, он собрал все свои силы и ускорил темп. Я сделал огромный прыжок и упал точно на его спину. Он раскрыл пасть и издал резкий крик. Я укусил его изо всех сил. Загривок паши громко хрустнул, и писк резко прервался. Потом он устало закрыл глаза, словно медленно заснул, и испустил последний вздох своей бессмысленной крысиной жизни.
