Оса Ларссон - Солнечная буря
— Прекрати, — сухо ответила Ребекка.
— Что? Что я такого сделала?
— То, что делала всегда, сколько я тебя знаю. Ты приманиваешь кучу каких-то придурков, а потом говоришь, что они, возможно, подошли бы мне. Спасибо, конечно, за заботу, но я обойдусь.
— Прости, — проговорила Санна с оскорбленным видом. — Мне жаль, что люди, с которыми я общаюсь, недостаточно хороши для тебя. И как ты можешь называть его придурком? Ты ведь его совсем не знаешь!
Ребекка подошла к окну и посмотрела во двор.
— Он сидит на своем скутере, в принципе — среди ночи, и охраняет дом, в котором ты живешь, не пытаясь войти. Мне нечего добавить.
— Ну я ж не виновата, что нравлюсь некоторым мужчинам. Возможно, ты, как и Томас, считаешь, что я б…
— Нет, но можно попросить тебя в дальнейшем не комментировать мою внешность и не предлагать мне своих отвергнутых поклонников?
Схватив свой чемодан, Ребекка скрылась в туалете и с грохотом захлопнула за собой дверь, так что деревянная табличка с сердечком закачалась на гвозде.
— Попроси его подняться, — крикнула она в сторону кухни. — Не может же он сидеть на холоде, как брошенная собака.
«Боже мой, — подумала Ребекка, запирая за собой дверь туалета, — сумасшедшие поклонники Санны. Ее развязная манера одеваться. Это теперь не моя проблема. Но как все это злило Томаса Сёдерберга! В те времена, когда мы с Санной вместе снимали квартиру, я по каким-то загадочным причинам несла за нее ответственность».
— Я хотел бы, чтобы ты поговорила с Санной по поводу ее манеры одеваться, — говорит Томас Сёдерберг Ребекке.
Он недоволен ею — она ощущает его недовольство всеми порами, и это прижимает ее к земле. Когда он улыбается, небеса раскрываются перед ней и она ощущает любовь Господа, хотя и не слышит Его голоса. Но когда в глазах у Томаса появляется выражение разочарования, все в ней как будто гаснет и появляется чувство опустошенности.
— Я пыталась, — оправдывается она. — Я не раз говорила ей, что к одежде надо относиться серьезно, что ей не пристало ходить в джемперах с таким глубоким вырезом, что надо носить лифчик и юбки подлиннее. И она понимает, но… Такое ощущение, она не видит, что надевает на себя по утрам. Если меня там нет и я не слежу за ней, она словно обо всем забывает. Потом встречаешь ее в городе — а у нее вид как у…
Она замолкает, пропускает слово «проститутка». Томасу не понравилось бы, если бы она это произнесла.
— Как бог весть у кого, — продолжает Ребекка. — Спрашиваешь, что на ней надето, — и она смотрит на себя с изумлением. Она не нарочно.
— Мне плевать, что она делает это не нарочно, — сурово отвечает Томас Сёдерберг. — Пока она не начнет одеваться прилично, я не могу предоставить ей сколь-нибудь серьезное место в общине. Как я могу позволить ей свидетельствовать, или петь в хоре, или быть ведущей в молитве, когда я знаю, что девяносто процентов мужчин, которые ее слушают, пялятся на ее соски, выступающие под джемпером, и думают только о том, как бы запустить руку ей между ног.
Он замолкает и смотрит в окно. Они сидят в молитвенной комнате позади церковного зала миссионерской церкви. Жесткий весенний свет падает через высокие сводчатые окна. Церковь расположена в доходном доме, построенном архитектором Ральфом Эрскином.[8] Жители Кируны называют коричневое бетонное здание табакеркой. И церковь, соответственно, именуется в народе Чих Господний. Ребекка думает, что церковный зал раньше выглядел красивее. В суровом спартанском стиле. Как монастырь — бетонные стены, бетонный пол, жесткие деревянные скамьи. Но Томас Сёдерберг велел убрать каменную кафедру и заменить ее деревянной, а в передней части церкви положить деревянный пол, чтобы не вызывать у паствы депрессию. И теперь церковный зал напоминает все остальные свободные церкви.
Томас поднимает глаза к потолку, на котором проступает большое влажное пятно. Оно всегда появляется там по весне, когда начинает таять снег на крыше.
Именно благодаря его молчанию и нежеланию встречаться с ней взглядом Ребекка все понимает. Томас Сёдерберг злится на Санну, потому что она и его самого вводит в искушение. Он сам один из тех мужчин, который мечтает запустить руку ей в трусики и…
Гнев расцветает в груди у Ребекки, как огненная роза.
«Проклятая Санна, — ругается она про себя. — Чертова шлюха!»
Она знает, что пасторская доля нелегка. Томас постоянно борется с многочисленными искушениями. Враги только о том и мечтают, чтобы он оступился. А в том, что касается секса, он слаб. Об этом он открыто рассказал подросткам в группе по изучению Библии.
Она помнит: он рассказывал о том, как его посетили две женщины-ангела. Одна из них возбудила в нем страсть, с которой он ничего не мог поделать. И она знала об этом.
— Это самое ужасное, что только можно себе представить, — сказала ему женщина-ангел. — Я стала бы своей противоположностью. Творением тьмы, как сейчас я есть творение света.
Санна робко постучала в дверь туалета.
— Ребекка! — позвала она. — Я пойду скажу Курту, чтобы он поднялся сюда. Ты ведь собираешься скоро выходить? Я не хочу оставаться с ним наедине, а девочки спят…
Когда Ребекка вышла из туалета, Курт Бекстрём сидел за кухонным столом и пил кофе, держа кружку обеими руками. Осторожно поднимал ее со стола, одновременно наклоняясь, чтобы не поднимать слишком высоко. Башмаков он снимать не стал и только скинул верхнюю часть комбинезона для езды на скутере, и теперь она свисала от талии вниз. Он покосился на Ребекку и поздоровался, не глядя ей в глаза.
«Ну и в чем же сходство с Элвисом? — подумала она. — В том, что у него два глаза и нос посреди лица? Разве что шевелюра. И горестный вид».
У Курта были черные волнистые волосы. Толстая меховая шапка придавила их, так что они приклеились ко лбу. Внешние уголки глаз были чуть заметно опущены.
— Вау! — воскликнула Санна, окидывая Ребекку взглядом с головы до ног. — До чего ты классно выглядишь! Как странно — это всего лишь джинсы и джемпер, словно ты выхватила из шкафа первые попавшиеся вещи. Но сразу видно, что все это элегантное и дорогое. Прости, — спохватилась она и, смущенно улыбнувшись, зажала себе рот рукой. — Мне же не разрешается комментировать твой внешний вид.
— Ну, как я сказал, я только хотел узнать, как у тебя дела, — произнес Курт, обращаясь к Санне.
Он отодвинул от себя кружку, словно показывая, что собирается уходить.
— У меня все в порядке. Ну, не то чтобы совсем в порядке. Но Ребекка очень меня поддерживает. Если бы она не прилетела сюда и не пошла со мной в полицию, я не уверена, что смогла бы все это вынести.
Ее рука взлетела и коснулась руки Ребекки.
Ребекка отметила, как мышцы вокруг рта у Курта напряглись, словно оцепенели. Он отодвинул стул, собираясь встать.
«Отлично, Санна, — подумала Ребекка. — Расскажи ему, как я роскошно одета. Как я тебя поддерживаю. И прикоснись ко мне, чтобы он понял, насколько мы близки. Тем самым ты отдаляешь его от себя, и вся его злость обращается на меня. Как пешка, которую ставят перед ферзем, когда ему угрожают другие фигуры. Но я не намерена быть твоим прикрытием. Пешка выходит из игры».
Она поспешно положила руку на спину Курта.
— Пожалуйста, останьтесь! — сказала она. — Составьте Санне компанию. Она достанет хлеб и сыр, так что вы сможете позавтракать. Я должна пойти к машине, забрать телефон и компьютер. Потом сяду на первом этаже, сделаю звонки, проверю почту.
И отправилась в холл, чтобы надеть ботинки. Санна посмотрела ей вслед долгим взглядом, трудно поддающимся интерпретации. Ботинки были мокрые, но Ребекка собиралась лишь пройти десяток метров до машины. Из холла она слышала, как Санна и Курт вполголоса беседуют за столом.
— У тебя усталый вид, — проговорила Санна.
— Я был в церкви, молился всю ночь. Мы установили молитвенную цепочку, так что там теперь все время кто-нибудь находится и молится. Тебе бы тоже надо поехать туда. Запишись хотя бы на полчаса. Томас Сёдерберг спрашивал о тебе.
— Но ты ведь не сказал ему, где я?
— Нет, само собой, не сказал. Но сейчас тебе следовало бы не избегать общины, а, наоборот, искать в ней утешения. Надо вернуться домой.
Санна вздохнула.
— Я уже и не знаю, на кого можно положиться. Так что, пожалуйста, никому не рассказывай, где я.
— Не волнуйся. Уж на меня-то ты точно можешь положиться, Санна.
Ребекка остановилась в дверях кухни как раз вовремя, чтобы увидеть, что руки Курта потянулись к рукам Санны.
— Мои ключи, — сказала Ребекка. — Они пропали. И ключ от машины, и ключ от дома. Должно быть, я выронила их в снегу, когда играла с Чаппи.
