Энтони Горовиц - Мориарти
Я застал Мортлейка врасплох, хотя он постарался скрыть удивление.
— Он самый, — воскликнул он. — Вижу, Пинкертон, вы времени зря не теряете. Или вы член клуба? Один из наших гостей-американцев? Но едва ли мы вам по карману.
Я пропустил его слова мимо ушей.
— Может, у вашего скромного предприятия есть ещё один партнёр — Кларенс Деверо?
— Никакого Кларенса Деверо я не знаю.
— А я думаю, что знаете.
— Ошибаетесь.
Это было уже слишком.
— Я знаю, кто вы, Эдгар Мортлейк, — объявил я. — Ваш послужной список мне известен. Ограбление банка. Взлом сейфа. Год в тюрьме за вооружённый налёт. И это только за последнее время.
— Советую быть со мной поосторожнее! — Мортлейк сделал два-три шага в мою сторону, и его свита сплотилась вокруг него нервным кольцом, не зная, чего от него можно ожидать. — Это всё в прошлом! — прорычал он. — Сейчас я в Англии… я гражданин Америки, у которого здесь респектабельное дело, и ваш долг — не беспокоить меня, а защищать. — Он кивнул в сторону покойника. — В случае с моим усопшим партнёром этот долг вы явно не исполнили. А где женщина?
— Если вы о Генриетте, она наверху, — ответил Джонс. — Её тоже убили.
— А остальные?
— Все домочадцы были убиты.
Кажется, впервые Мортлейк опешил. Он взглянул напоследок на лужу крови, губы презрительно скривились.
— Мне здесь делать нечего, — фыркнул он. — А вы, господа, оставайтесь и вынюхивайте.
И прежде чем кто-то успел его остановить, он вылетел вон с той же наглостью, с какой влетел. Три хулигана устремились за ним, и было ясно, что их главная задача — защитить его, отделить живой стеной от его недругов и окружающего мира.
— Эдгар Мортлейк. Шайка выходит из тени, — подытожил я.
— Возможно, оно и к лучшему.
Джонс глянул в открытую дверь.
Мортлейк прошёл по саду, открыл калитку. Мы видели, как он забрался в ждущий его экипаж в сопровождении своих стражей… Взмах кнута — и он умчался в сторону Хайгейт-Хилл, а мне подумалось: если Скотчи Лавелля и всех его домочадцев убили, чтобы кому-то что-то сообщить, сообщение дошло до адресата.
ГЛАВА 8
СКОТЛЕНД-ЯРД
Если «Гексам» и мог чем-то похвастаться — список в любом случае был недлинным, — так это близостью к центру Лондона. В комнате, где кормили завтраком, я снова оказался в одиночестве, быстро разделался с едой и, расставшись с сердитой горничной и мрачным Бутсом, отправился в путь, намереваясь последовать совету Джонса и прогуляться по набережной.
По ту сторону длинной шеренги деревьев, так украшавших бульвар, поблёскивала Темза. Я вышел из гостиницы навстречу свежему весеннему ветерку и увидел, как в направлении лондонского порта скользит трёхмачтовый парусник. Я остановился посмотреть, как он плывёт — и вдруг почувствовал, что за мной наблюдают. Было ещё рано, людей вокруг немного… женщина с коляской, мужчина в котелке прогуливает собаку. Я оглянулся на гостиницу. И тут в окне второго этажа увидел человека, который смотрел на улицу. Я быстро прикинул: этот номер находится рядом с моим! Значит, это его кашель я слышал ночью. Он был слишком далеко, да и окна в саже, так что разглядеть его я не мог. Волосы тёмные, одет в тёмное. Он стоял, застыв, словно манекен. Я готов был побиться об заклад, что он смотрит прямо на меня. Тут он шевельнулся, и рука задёрнула занавеску. Я постарался выбросить его из головы и продолжил путь, но прогулка уже не доставляла удовольствия, на какое я рассчитывал. Так бывает, когда на душе неспокойно вроде бы без видимой причины.
Через пятнадцать минут я дошёл до места назначения. Скотленд-Ярд — этот адрес был в городе хорошо известен — выглядел впечатляюще и располагался между набережной королевы Виктории и Вестминстерским дворцом. Мне также показалось — когда я пересекал бульвар и искал главный вход, — что есть в этом здании какое-то уродство. Будто после начала строительства архитектору пришло в голову что-то поменять. Два этажа из строгого гранита вдруг уступали место красно-белому кирпичу, оконным створкам с украшениями и башенками на фламандский манер, и казалось, что ты смотришь на два разных здания, сидящих одно поверх другого. Чем-то Скотленд-Ярд смахивал и на тюрьму. Четыре крыла здания держали в кольце внутренний двор, куда почти не доходили солнечные лучи. Наверное, обитатели Ньюгейтской тюрьмы получали от прогулок на свежем воздухе больше удовольствия, чем томившиеся здесь несчастные полицейские.
Этелни Джонс ждал меня и приветственно поднял руку.
— Получили моё сообщение? Отлично. Совещание скоро начнётся. Предстоит что-то необычное. Я бы сказал, уникальное. Сколько здесь работаю, такого совещания не бывало. Чтобы раскрыть убийства в Хайгейте, собрали сразу четырнадцать старших детективов-инспекторов. Мы такого не потерпим, Чейз. Это за гранью дозволенного.
— Мне разрешено присутствовать?
— Это оказалось не просто, врать не буду. Лестрейд был против, Грегсон тоже. Я вам уже говорил, когда мы только встретились… Многие полагают, что водить дела с частными детективными агентствами вроде пинкертоновского нам не след. А я считаю такую точку зрения глупой — если есть общая цель, надо помогать друг другу. Короче, в этот раз мне удалось их убедить, что ваше присутствие очень важно. Идёмте, сейчас будут начинать.
Мы поднялись по широким ступеням и вошли в холл, там несколько констеблей в форме проверяли рекомендательные письма и паспорта у тех, кто желал попасть внутрь. Для моего прихода Джонс уже всё подготовил и мы стали протискиваться наверх — лестница кишмя кишела полицейскими, клерками и посыльными, которые, энергично работая локтями, сновали в обоих направлениях.
— Мы уже здесь не помещаемся, — пожаловался Джонс. — А ведь и года не прошло, как мы сюда переехали! Во время строительства в подвале нашли убитую женщину.
— А кто убийца?
— Неизвестно. Никто не знает, кто она и как там оказалась. Не странно ли, Чейз, что лучшее полицейское подразделение Европы предпочло разместиться на месте нераскрытого убийства?
Мы добрались до третьего этажа, прошли мимо нескольких равноудалённых друг от друга дверей. Возле одной из них Джонс кивнул:
— Это мой кабинет. Из лучших открывается вид на Темзу.
— А у вас?
— Я смотрю в четырёхугольник двора. — Он улыбнулся. — Возможно, когда мы доведём наше общее дело до конца, начальство решит, что я заслуживаю большего. А пока я радуюсь тому, что сижу рядом с архивами и телеграфной!
Мы прошли мимо открытой двери, и, действительно, я увидел с десяток человек в тёмных костюмах, они сидели за столами или вдоль высокой стойки, согнувшись над телеграфными аппаратами, а всё вокруг было завалено бумагами и телеграфными лентами.
— Быстро ли можно связаться с Америкой? — спросил я.
— Телеграмму можно послать за несколько минут, — ответил Джонс. — Печать займёт больше времени, а если линии перегружены, на передачу может уйти несколько дней. Вам нужно связаться с вашей работой?
— Надо бы послать отчёт, — объяснил я. — Со дня моего отъезда они от меня ничего не получали.
— Если честно, лучше сходите на центральный телеграф, на Ньюгейт-стрит. Там вас встретят вежливее.
Мы миновали ещё несколько дверей и вошли в большую комнату со спёртым воздухом, а окна были так заглублены, что почти не пропускали свет. Почти всё свободное пространство занимал могучий, искривлённый по краям стол, казалось, он предназначался не объединить людей, а разделить. Такой широченной поверхности полированного дерева я не видел никогда. В комнате уже находились девять-десять человек, они негромко переговаривались, кто-то курил трубку. Возраст — примерно от двадцати пяти до пятидесяти. Одежду их никак нельзя было назвать форменной. На многих были элегантные сюртуки, один мужчина щеголял в твидовом костюме, а другой своим нарядом вообще бросался в глаза — зелёная куртка с галстуком.
Именно этот человек увидел нас первым, когда мы вошли, и энергично зашагал нам навстречу, будто собираясь арестовать. Это был типичный полицейский — принять его за представителя другой профессии было просто невозможно. Худощав, деловит, глаза тёмные, пытливые, он окинул меня — как и всех, кто встречался на его пути, — колючим взглядом, будто точно знал: мне есть что скрывать. В голосе его, когда он заговорил, звучали почти намеренно недружелюбные нотки.
— Так-так, Джонс, — воскликнул он. — Вы об этом господине мне говорили?
— Фредерик Чейз, — представился я и протянул руку.
Он ответил кратким рукопожатием.
— Лестрейд, — объявил он, сверкнув глазками. — Я бы сказал, что рад пригласить вас на нашу маленькую встречу, мистер Чейз, да, боюсь, радоваться особо нечему. В диковинные времена живём. Эта история в Блейдстон-хаусе… очень дурно пахнет. Не знаю, как её трактовать.
