Ольга Володарская - Его величество случай
Из парфюмерного отдела она переместилась в хозяйственный, из хозяйственного в кожгалантерейный, а деньги все не кончались… Тогда она пошла на крайние меры: отправилась в магазин «Бытовая техника», где чуть было не смела с прилавков половину ассортимента, но вовремя одумалась, представив, как она будет выглядеть в глазах соседей, знакомых, а главное, в глазах Петра и Эдуарда Петровича, когда они увидят, что в ее убогом жилище появились чудеса современной техники. Скажут, притворялась бедной сироткой, а сама в чулке бешеные тысячи прятала… Или того хуже – обвинят в краже мифических фамильных драгоценностей, ведь никто не знает, что у бабули в неказистом кухонном ящичке хранились такие богатства, как вазочки каких-то Танов и яйцо Фаберже.
Так что из этого магазина Аня вышла налегке – купила только две чудные сковородки, которые, как говорилось в рекламе, всегда думают о нас, и чайник, обязанный изменить нашу жизнь к лучшему. Тут ей на глаза попался ларек с косметикой. Зайдя внутрь, Аня порадовалась широте ассортимента (тюбики с «Голди роуз» батареей выстроились вдоль прилавка) и неказистости продавщицы – у такой можно, не стесняясь, попросить показать дешевую помаду. Только Аня не стала мелочиться, выбрала самую дорогую и с гордостью выложила за нее триста рублей.
На этом она решила закончить шопинг и отправиться домой, а на оставшиеся деньги заказать Элеоноре Георгиевне мраморный памятник.
И вот, наконец, она дома! Живая и здоровая – грабители, как видно, разучились читать надписи на лбах! Руки, правда, болели, ноги ныли, а голова гудела. Руки болели потому, что Аня перла все сама, боясь доверить драгоценную ношу (три сумки с одеждой, парфюмерией, бытовой химией, коробка с чайником, один спортивный рюкзак со сковородками) постороннему человеку. Ноги – из-за того, что от метро бежала бегом: на такси не поехала, побоялась сесть в машину к незнакомцу, маршруткой не воспользовалась, так как в них полно ворья, троллейбус проигнорировала из-за близости остановки к забегаловке «Армэн», где тусовались весьма подозрительные личности. А тут еще на выходе из подземки к ней подлетел жутко нахальный парень и стал тянуть руки к сумкам. Когда Аня уже собралась заорать «Караул, грабят!», оказалось, что нахал вовсе не грабитель, а обычный студентик, подрабатывающий раздачей рекламных листовок – как раз одну такую он ей пытался вручить, но, видя, что руки у девушки заняты, сунул прямо в пакет. Вот этот «инцидент» и довел Аню до головной боли. Зато заставил припустить бегом – весь путь до дома она неслась аллюром, позвякивая на скаку сковородками, как лошадь подковами…
Доскакала, слава тебе господи! Теперь можно перевести дух и спокойно себя рассмотреть – а то в магазине, стесняясь продавцов и покупателей, перед зеркалами она не задерживалась, брала все, почти не глядя.
Аня не стала разуваться и снимать куртку, прошла в комнату одетой. Поправ шапочку, встала перед зеркалом… Х-м-м… Красиво… Ботиночки замшевые на «манной» подошве, джинсы в обтяжку, куртка легкая, невесомая (продавец сказал, «не перьевая – пуховая»), яркая и модная, ей в тон шапочка и шарфик… Вещи отличные и так хорошо сидят! Да что там хорошо – роскошно сидят! Теперь она выглядит не хуже этой злючки Фроси…
От зеркала Аня оторвалась с сожалением – уж очень она себе в новых тряпках нравилась, но, так как планы у нее на день были грандиозные, процесс самолюбования пришлось завершить досрочно. А планы были таковы: сначала попить чаю, вскипятив воду в новом «Филипсе», потом пожарить котлет на «Тефале», затем разобрать (понюхать, пощупать, примерить) новые вещи и, наконец, позвонить с нового телефона кому-нибудь… Кому звонить, Аня еще не решила, но выбор у нее был: как-никак две визитки имеются…
Но грандиозным планам не суждено было реализоваться: в тот момент, когда Аня начала распаковывать чайник, в ее дверь кто-то позвонил.
Испустив стон отчаяния, Анюта поплелась открывать.
– Кто там? – настороженно прислушавшись к звукам за дверью, спросила она.
– Анечка, деточка, открой, это я, Лизавета Петровна…
«Этого еще не хватало!» – сердито подумала Аня, а вслух произнесла:
– Сейчас, только форточки закрою, я знаю, что вы боитесь сквозняков…
Последнее слово она прокричала уже из комнаты – надо было спешно запрятать обновки в шкаф. От греха подальше!
Затолкав сумки под кровать (в шкафу места оказалось недостаточно), Аня вернулась в прихожую. Открыла дверь.
Старуха Голицына, разряженная в свою лучшую шубу – траченную молью норку, вплыла в прихожую, на ее сухих губах блуждала приторно-ласковая улыбка.
– Мне Петр Алексеевич сказал, что ты переехала… Вот я и решила нанести визит вежливости…
– Проходите, – так же фальшиво улыбнулась Аня. – В кухню. Я вас чаем напою.
Старуха царственно кивнула и, приостановившись у зеркала, дабы поправить кокетливо сдвинутую на одно ухо шляпку, прошла в кухню. Аня, понурив голову, поплелась следом.
– Не испить ли нам чаю? – церемонно спросила Лизавета, угнездившись на любимом Анином табурете (том самом, у холодильника). – Я вот шоколадку привезла, чтобы, так сказать, не с пустыми руками…
Аня удивленно воззрилась на вынутую из кармана плитку – она ни разу не видела, чтобы Голицына приезжала сюда с гостинцем. Должно быть, хитрющая старушенция что-то замыслила… Но раздумывать об этом Ане было некогда – следовало спешно вскипятить воду (раньше начнут чаепитие, раньше закончат). Когда она ставила на плитку помятый по бокам эмалированный чайник, в голове мелькнула мысль, – эх, как бы сейчас «Филипс» пригодился! – которая тут же была изгнана прочь.
Когда чайник был водружен на плитку, Аня села за стол. Но тут вспомнила, что чай пить не из чего – стаканы она по Стасову совету выкинула, а только что купленные керамические кружки еще лежат в сумке. Пришлось извиняться перед старухой, возвращаться в комнату, выуживать из-под кровати котомки, искать в них завернутую в мягкую бумагу посуду, спешно ее протирать и снова возвращаться на кухню.
– Какие миленькие кружки, – промурлыкала Вета, придвигая к себе красную в белый горох посудину. – Конечно, это не то, из чего мы, аристократы, привыкли пить чай… В нашей семье, знаете ли, всегда было принято пользоваться фарфором, даже если мы просто перекусывали… Но сейчас все по-другому…
Аня про себя фыркнула, типа, знаем мы, какие вы аристократы, но ничем не выдала своего веселого удивления, напротив, вежливо улыбнулась и кивнула.
– Это Линочкины кружки? – не отставала от Ани Лизавета.
– Нет, мои.
– Я так и думала. У Линочки никогда не было такой кричащей… то есть, я хотела сказать, яркой посуды… И вообще она любила пить чай из обычных стаканов… Я ее еще за это ругала. Что ты, говорю, как в поезде? Гремишь стекляшками о подстаканники, вульгарно очень… – После этой фразы старуха как-то подобралась, сосредоточилась, посерьезнела и вкрадчиво спросила: – У нее алюминиевые подстаканники были, ты их не видела?
– Видела, – осторожно сказала Аня, – а что?
– Хотела попросить у тебя… – На ее лицо вернулась приторная улыбка. – В память о дорогой подружке… Подари их мне, а? Все равно они бросовые, копейки стоят, тебе ни к чему, а мне память…
Аня чуть не задохнулась от возмущения. Вот старая нахалка! Судя по алчному блеску глаз, она прекрасно знает, что «бросовые» подстаканники сделаны из чистого серебра, знает и мудрит, так как решила обдурить глупую девчонку. И обдурила бы, если бы Аня не взялась вчера подстаканники чистить…
– Ну так как, Анечка? – нетерпеливо вопрошала Вета. – Подаришь бабушке сувенирчик? Линочка была бы рада, мы с ней как сестры были, честное слово, как сестры…
– Боюсь, что не получится, – развела руками Аня.
– Тебе что, жалко алюминиевых безделушек? – окрысилась старуха.
– Не жалко, просто…
– Ты все равно их выкинешь! Я знаю, как вы, молодые, презираете все, что было нам дорого…
– Уже.
– Что «уже»?
– Уже выкинула.
– Как? – ошалела Вета.
– Просто. Сложила в полиэтиленовый мешок и бросила в мусорный бак. Вместе с прочей дребеденью… – с тайным злорадством врала Аня. – А что?
– Да как ты… Как? – старуха не находила слов. – Разве можно… Выбрасывать-то… Как же это…
– Так копеечные же, не жалко! – невинно улыбнулась Аня. – Но вы не расстраивайтесь, я могу в память об Элеоноре Георгиевне вам подарить что-нибудь другое… Например, вот эту сахарницу. – И она достала из ящика ту самую плошку, на дне которой красовалась цена «3-50». – Она самая красивая, я ее оставила… Берите…
– Нет, спасибо, – пролепетала Лизавета Петровна, вяло отмахиваясь от презента.
– Тогда чайку.
– Да, чайку…
– Или кофе.
– Или кофе…
– А вам можно?
– Не знаю… – совсем сникла старуха, вероятно, утрата «бросовых» подстаканников ранила ее в самое сердце.
