Вит Ценёв - Протоколы колдуна Стоменова
Вит Ценев
Противоположность — не противоположность, не знаю, прав Кривошеев или не прав, да только насчет немцев он не обманул. На дворе десятилетиями было холодно, была «холодная война», и мы все это время жили в неявном страхе, что когда-то война начнется, когда-то империалисты ее развяжут… Но на дворе 1996 год, когда я пишу эти строки, немец действительно сыт и миролюбив, имперских планов не вынашивает, и приходится признать, что это объективный факт. Кривошеев сказал, что еще до двухтысячного года постепенно начнется обратный процесс, но до этого еще четыре — шесть лет, не меньше…
А вот что за врача он подразумевал — я так и не узнал. Наверное, не было такого…
Примечание переводчика: Мне пришлось дерзко вторгнуться в пространство этой книги. Автор был поставлен в известность и дал добро на прямую ссылку. София, видимо, не очень интересуется известными преступлениями в России. Такой лекарь действительно существовал, это был известный детский хирург, доктор медицинских наук Алексей Сударушкин, казненный в 1981 году за половое надругательство и убийство детей…
Двенадцатый день допроса, 6 августа 1978 года
Стоменов: — Самым занятным, Сергей Дмитрич, то будет, что Магом Силы Смертной чаще всего люди сами по себе становятся. Я этим не то имею в виду, что Магов этих рыщет по планете неисчислимые тысячи, нет, нас мало, может, пятьдесят будет на землях всех, а может, и того меньше… А то имею, что науку эту преподаем мы исключительно редко. Вот я один разик попробовал, да только не вышло у меня, Никола одному науку полную дал, да еще одна, Никитовская Дарья, мужика одного в разумение привела великое… А так — семя Кривошеевское по миру ход имеет, вот иногда к третьему колену плод ладный и делается. Никакой науки от нас он не ведает, а просто жизня его так укладывается, что приходит он к нам вольно или невольно. С ним, пока он еще хранителей не ведает, все равно они незримо рядом будут, от смерти его сохраняют и от калекства — но ни от чего более. Муки у него будут душевные и физические — пускай, трудности всякие и удерж разный — хорошо, потому как через это он к нам и прийти сможет. Мы этого нарочно не делаем, а так — само как-то все устраивается, как надо… Если не сдюжил такой из роду нашего, руки на себя наложить вздумал — то хранитель его никогда не остановит, потому как: чему быть — тому и быть. Был и другой еще, Кириллом звали, семя земель Алтайских, — да только не сдюжил он на году двадцать четвертом, ума лишился напрочь, как первый ваш докучник, который со мной калякал…
Следователь: — Суровые вы люди будете…
Стоменов: — Это если по-людски, по-обычному кумекать, то, может, и суровость есть, да только по нашим понятиям нету здеся никакого, о котором толкуете вы так много. Природности нашей земной — хоть Кирилл ентот в дом душевный попал, хоть муха на взгорке бзднула — никаких трагедиев не будет. Думаешь, слезу кто-то по нему пустил? Пустое все это… Родители его — те, конечно, убивались шибко, а нашему роду Кривошеевскому да Никитовскому — прок один, и ничего иного, потому как род крепок быть должон и слабости внутренней в себе не иметь…
Следователь (перебивая): — Стоп! Стоп! Секундочку, Андрей Николаевич! Это что выходит — если я ребенку своему кровь дал, чтобы его жизнь спасти, — я что, род свой ослабил?..
Стоменов: — Ты, Дмитрич, холм с горой не путай… Какой у вас род-то? Потеха одна… Семью царскую или больно знатную уразумей — нешто род силен их, если семя они друг дружке дают в строгости? Мы знание друг дружке передаем и Силу великую, а они? Богатства свои да чинства с лаврами — разве сильным этот род будет? Уважать его будут людишки мелкие — это да, да дохторов знатных нанять можно, чтоб пеклись о хворях их многочисленных… Вот и вся сила их худая…
У меня, Дмитрич, да и у каждого из Никитовских и Кривошеевских по девять хранителей будет у каждого. Мои Андрюши заботу имеют, чтобы со мной смерти случайной не вышло или еще какой оказии. Но даже случись так, что не смогут хранители тебе подмогу оказать, — неужто ты думу имеешь, что кто-то из рода нашего подсоблять мне будет? Никогда этого не случится, потому как все необходимое дано тебе родом твоим, и боле никто о тебе персонально не печется. Сгинул ты — никто не обрадуется, но и никто не закручинится, а выжить смог в минуту тяжкую, сдюжил — так ведь и тогда никто открытку проздравительную не шлет и поклон уважительный не бьет… Мы целое единое есть — и в то же время каждый сам по отдельности будет, так заповедовано, так наказано, таковы Законы наши… Ты только не подумай, что я могу вот так запросто людьми лихими в переулке убитым быть иль, положим, под машину грузовую попасть насмерть… Это я так, для слова красного сказал, чтоб ты, Сергей Дмитрич, меня уразумел лучше, но только не бывать такому в жизни нашей. Сами мы в царство мертвое уход делаем, когда время нужное настает, — и никому другому вместо нашего не сделать смерть семю Кривошеевскому…
Следователь (прищурившись): — А что, Андрей Николаевич, скажешь ты мне, если сообщу я, что бумага одна на тебя из Москвы прислана, где приказ имеется расстрелять тебя в ближайшие дни за преднамеренное убийство с отягчающими обстоятельствами? А?
Стоменов: — Так нет у тебя такой бумаги, Сергей Дмитрич, и не будет никогда.
Следователь (задумчиво): — Верно говоришь, такой бумаги нету… Но ведь прийти может…
Стоменов: — Не придет, Дмитрич, как я это знаю, так и тебе это известным будет… А потому меня не испытывай понапрасну, потому как сердце у меня крепкое да уверенное, а хранитель всегда или рядом, или придет по моему желанию. Судьбы будущные я многих знаю наперед, а уж свою и подавно, да в превеликих точностях. Только семя третьеколенное Кривошеевское или другое чье редкое, случайное, которое на пути к Магии Силы Смертной находится, сгинуть может, потому как не удержит, не сдюжит. Но если удержит и Магом станет — только своею собственной смертью умрет — и никакой другой…
Восемнадцатый день допроса
Стоменов: — С вами, такими учеными да начитанными, больно ой как не просто разговор весть. Говорю я тебе, Сергей Дмитрич, многое, а сам чую — если б ты вовсе не понимал, о чем толкую я, то и ладно, да вот только ты на свой манер все разумеваешь. Разъяснять мне скушно, да и горя не будет, если ты так и не уразумеешь ничего… Мы, Кривошеевского рода, не спорщиками будем, как многий люд ученый, а умельцами — хошь узнать если, то я поведаю, а твое своим сменять надобности не имею.
Ты вот со мной чего речи уважительные ведешь, а? Знаю, Сергей Дмитрич, знаю. В секретах предполагаемых нужду имеешь великую. Про шапку-невидимку говорил я? Говорил. Как хвори многие одолеть — говорил? Говорил. Как Силу Великую обрести — сказывал? Сказывал… Но только я многое уже сказал, а тебе все мнится — что вот-вот, еще чуточку — и я, глядишь, какой-никакой, а секрет тебе перескажу. Но говорю — многое поведано, да малое принято.
Нешто мне Никола, ты думаешь, сказывал, как до деревни своей добраться, когда в лес меня отвел, ослепил на время да и покинул? Как от зверя отбиться, как ориентир сообразить, как с голоду и жажды не помереть? Ничего из того не было сказано, а только бросил он меня в лесу — а я ему благодарен остался, потому как выжил и науку великую поимел… Ишь, как у людев все просто выходит: ты сказывай, а я исполню в точности. А ты пойди, как в сказке, туда — не знаю куда, да еще найди кое-что — тогда или Магом сделаешься, или разум утеряешь, или сгинешь вовсе… (следователь барабанит пальцами по столу). Есть карты одни для гаданиев — так вот, там первая карточка будет Маг, а последняя — дурак (имеются в виду карты ТАРОТ. — Примечание автора).
Ты, Сергей Дмитрич, не серчай, я тебе не для того это говорю, чтоб обиду тебе сделать, а лишь потому, чтоб слово мое проком тебе было, а не обузой…
Когда удерж я познавал голодом, сна лишение надобное, слово вслух не проговаривал да сдюживал тяги плотские — нет, не о том я думу имел, что, мол, удержусь да и стану Магом великим. Если ты за мыслею этой вслед пойдешь, то, конечно, сдержаться можешь, да только проку от этого будет негусто. Роду же Кривошеевскому да Никитовскому наказано было — удерж познавая, Силу в этом найти сумейте… Найдешь — не найдешь, дело хозяйское, бранить никто не станет, да только старайся все же найти ее. Коли не вышло, сорвался — всегда повтор можно сделать, да вот только хуже будет, если удерж имел, но Силу там не обнаружил. От того и выходит — чуешь, Сергей Дмитрич, — что удерж чаще всего есть цель, а важность вся — перетерпеть, и не более, но для нас до конца дойти не главное будет, а главное — найти пользу великую в процессе ентом. А посему и получается — мается баба весом грузным и голод несет справно, потому как шепнули ей на ушко, дескать, поголодаешь, так и похудеешь враз. Только баба эта дни свои удерживает, а сама — как грузной была, так и есть. Вот я и ведаю — если денькам счет ведешь, ждешь только, когда удерж твой закончится, то и Магом не сделаешься.
