Надежда Зорина - Приговор, который нельзя обжаловать
Мобильник зацепился за что-то в кармане и никак не желал вытаскиваться, он с силой рванул – обиженно треснула материя.
«Скорую» – это будет долго, нельзя терять ни минуты. Андрей убрал телефон, бросился к своей машине, открыл дверцу заднего сиденья, зажег свет и побежал назад к Аграфене Тихоновне.
… Все оказалось совсем не так: инфаркт, а никакое не ранение. Врач, седовласый пожилой мужчина с какими-то грязно-серыми мешками под глазами (пьет после смены спирт, с неприязнью покосившись на него, подумал Никитин, дай Бог, чтобы только после смены!), отчитал его за то, что он нарушил все правила перевозки больных с таким диагнозом и чуть ли не стал причиной гибели больной. Медсестра, вульгарная дева в неопрятном халате, с самодовольной обстоятельностью, совершенно противоречащей ее внешнему облику, выпытывала из него все данные о больной и возмущалась, если он чуть дольше обдумывал ответ, и стыдила за то, что он так равнодушен к своей «теще». Аграфена Тихоновна лежала на каталке в пальто – распахнутые полы свисали вниз, – серая, старая, страшная, и Андрей злился на весь медперсонал, на всю эту чертову больницу за то, что не оказывают ей помощи, а вместо этого отчитывают его и выспрашивают всякую ерунду. Не выдержав в конце концов, он встал, яростно оскалился на медсестру и подошел к своей клиентке. Она пришла в сознание (без всякой их медицинской помощи), открыла глаза, посмотрела на Андрея с затуманенной осмысленностью, хотела что-то сказать – не смогла, предприняла новую попытку…
– Дом… – разобрал он наконец, – в кармане… позвоните.
Осторожно, чтобы не потревожить больную, достал из кармана ее пальто мобильник. Аграфена Тихоновна еле заметно кивнула и, превозмогая боль, улыбнулась глазами. Но тут подскочила медсестра, накинулась на Андрея, оттеснила его в сторону. С гордым видом медицинского светила прошествовал к каталке врач.
Никитин сел на кушетку, взглядывал по временам на медицинский дуэт, вслушивался в их надменную абракадабру.
Запищал телефон у него в кармане. Он вспомнил, что звонил Насте из офиса, сказал, что сейчас приедет, а прошло уже больше часа. Подумал почему-то, что вот так и рушится семейная жизнь, растерялся, расстроился и сдуру ляпнул, что находится в больнице, испугал Настю до полусмерти и никак не мог успокоить, не мог объяснить, что на самом деле произошло – слова не выстраивались в предложения, расползались в стороны, ломались и рассыпались. С ненавистью оглядывался на врача – раз, другой, а потом уже и взгляда отвести не мог: разговаривал с Настей, а смотрел на доктора.
Только в машине он немного отошел. Перезвонил Насте, нормально, по-человечески, а не языком идиота объяснился. Теперь нужно было выполнить наконец просьбу Аграфены Тихоновны. Он достал ее телефон, отыскал в записной книжке слово «дом», сообразил, что ведь это, судя по всему, ее домашний номер телефона, удивился, зачем он ей нужен, если она живет одна и звонить ей некому, нажал на кнопку и стал ждать ответа, нисколько не надеясь, что дождется. Ответ последовал немедленно.
– Добрый вечер, – поздоровался. – С кем я говорю?
В трубке напряженно помолчали, послышался отдаленный вскрик.
– Софья Королева. – Голос словно бросился в пропасть. Именно так она читала тогда свои стихи – сжигая за собой мосты, не оставляя надежды вернуться.
Соня, Сонечка, значит. Андрей отчего-то вдруг разволновался, и опять слова разбрелись, опять приступ косноязычия поразил его.
– Ваша бабушка, – залепетал он, – Аграфена Тихоновна…
– Попала под машину? – разбился о дно пропасти голос Сони. И увлек за собой: на какое-то мгновение ему представилось, что это действительно так: он увидел, как грузят в «скорую» изуродованное окровавленное тело, встретился взглядом с холодными глазами гаишника. С трудом прогнал наваждение.
– Нет, что вы?! – испуганно запротестовал он. Но Соня настаивала на смерти. Тогда он нашел спасительную формулу, доказательство жизни: тридцать седьмая городская больница, кардиологическое отделение. Он все повторял и повторял ее, как заклинание, пока не убедился, что Соня поняла: бабушка жива, доставлена в больницу, к ней можно и нужно приехать. Тогда Андрей свободно вздохнул, нажал на кнопку отбоя и поехал домой, к Насте, встречать Новый год, до которого осталось совсем немного.
* * *Новогодние каникулы Никитин сократил своему маленькому коллективу до предела: второго января в десять утра все собрались в офисе. А к четырем версия, которую выдвинула Аграфена Тихоновна, развалилась. Евгения Черносотова, двоюродная сестра Екатерины Васильевны Королевой, была обнаружена в одном из городских моргов и опознана соседкой, которую привез Денис. В морг она поступила двадцать пятого декабря как безымянный труп. Смерть произошла в результате замерзания на улице в состоянии алкогольного опьянения.
– Напилась и замерзла, – подытожил Денис, зачитав Андрею протокол. – Жаль, очень жаль.
– Да чего ее жалеть? – возмутилась Оля. – Сама виновата.
– Нет, ты не поняла. Мне не пьянчужки этой жаль, а того, что версия ёкнулась. Теперь придется по новой что-то выдумывать.
– Выдумывать, – передразнил Вениамин, – придется не тебе, а ему. – Он ткнул пальцем в Андрея. Тот рассеянно покачал головой, он очень задумался и не слышал, о чем идет речь.
С одной стороны, размышлял он, то, что предположение Аграфены Тихоновны не подтвердилось, хорошо. Насколько он мог понять, для нее самым страшным было сознание, что ее дочь – убийца, она скорее могла смириться с ее смертью. И вот теперь появилась возможность на этот счет ее совершенно успокоить. Оставалась, конечно, вероятность, что Екатерина Васильевна подставила вместо себя кого-то другого, например какую-нибудь бомжиху с улицы, но в это Андрей не верил. Все это было настолько сложно выполнимо для такой обычной женщины, как Королева, что вероятность сводилась к нулю.
С другой стороны, вопрос – кто убил Екатерину Васильевну – оставался открытым, и ответа на него у Андрея не было даже приблизительного. Если раньше, до встречи с Аграфеной Тихоновной, какие-никакие версии у него имелись, теперь они окончательно рассыпались. Вот, к примеру, он думал, что убийца и заказчик вполне может быть одним лицом, этакий игрун, любитель загадывать загадки, безусловно, невменяемая личность с замашками сверхчеловека. Но заказчиком оказалась Аграфена Тихоновна, на такую роль она никак не подходила. Вот Артемий Польский, этот прижизненный классик и посредственный поэт, подходил идеально. В случае, если бы он был заказчиком… но, к сожалению… А впрочем… Андрей протянул руку к чашке, которая вдруг возникла перед ним на столе, машинально отхлебнул, обжегся – раскаленный, вероятно, только что сваренный кофе. Причмокнул, подул, высунул ошпаренный язык, получился шепелявый звук. Раздался смех. Он очнулся, поднял голову – Вениамин, Денис и Оля стояли кружком, смотрели на него и просто покатывались со смеху.
– С добрым утром! – приветствовал Вениамин. – Мы счастливы, что ты снова с нами. Ты, дорогой наш товарищ и начальник, незримо отсутствовал, – Балаклав посмотрел на часы, – ровно тридцать пять минут.
– Сидя на собственной шапке, – хихикнула Оля. – Всю норку измяли. Думаю, вашей жене это не очень понравится.
– Профессорская рассеянность, – с нарочито озабоченным видом кивнул Денис, и вся компания опять расхохоталась.
Андрей улыбнулся, вытащил из-под себя шапку, встряхнул ее, похлопал рукой и положил на край стола.
– Ничего ей не сделалось.
Отхлебнул кофе – на этот раз осторожно, закурил.
А впрочем, вернулся он к своим мыслям, Артемия сбрасывать со счетов нельзя, рано его сбрасывать. Пусть даже заказчиком оказался не он. Ничего это не доказывает. Меняет несколько угол уклона, но не доказывает невиновности. Тогда, в баре, вел он себя крайне странно. Он чего-то боялся. Чего? Разоблачения? Вполне возможно. Значит… Ничего не значит, потому что возможно и то, что боялся он не разоблачения, а за свою жизнь. Выходит, сам потенциальная жертва и почему-то знает об этом? Как он может знать? Только в одном случае: если предполагает, кто убийца, и понимает его игру.
Так кто убийца? И что делать с Артемием, куда его зачислить – в палачи или в жертвы?
– Андрей Львович, – над самым ухом раздался раздражающе назойливый голос, он нахмурился, поднял голову – Оля. Опять эта Оля! Улыбается во весь свой зубастый рот. – Вы стол прожигаете. – Снова раздался смех: Вениамин с Денисом потешались над его карикатурной рассеянностью.
– Идите поиграйте, – как детям, которые пристали к усталому, измученному жизнью отцу, махнул он им на компьютер. – Мне нужно обдумать… Наклевывается, но никак пока не растет… – И он сонно прикрыл глаза, снова погружаясь в свои мысли.
