Леонид Словин - Ночь, прожитая трижды
«У Скубилина еще будет шанс! Всего через несколько часов!»
— Где заявление о разбое?! — раздалось пронзительное.
— О разбое? — Майор держался с невозмутимостью бравого солдата Швейка. — Первый раз слышу, товарищ генерал…
Дежурный был уверен, что играет обычную, хорошо известную обоим игру.
Вокзал запросто давал процент раскрываемости, о котором могли только разве мечтать передовые европейские страны, оснащенные первоклассной полицейской техникой. Добиться этого можно было лишь укрывая, большую часть заявлений о совершенных разбоях и кражах.
Оба хорошо это знали.
Скубилин вроде требовал полной регистрации преступлений, грозил страшными карами, а дежурный делал вид, что убоялся и с чистым сердцем отшивал потерпевших, за что начальник Управления в душе был ему благодарен.
«Не для себя же я рискую погонами, пенсией, а то и свободой!»
За месяц, если следовать тому, что им внушалось вслух, дежурные московских вокзалов могли похоронить всю официальную статистик — каждый не регистрировал в день от одного до трех десятков заявлений.
— Значит, не было разбоя?
— Нет, — майор ничего не знал о Коллегии, к которой готовился Скубилин.
Игумнов не мог им не залюбоваться:
«Сама невинность. Рот дудочкой. Круглые выпученные бельма известной телеведущей…»
— Тогда я тебе скажу…
— Слушаю вас, товарищ генерал…
— Как у тебя со слухом?
— Пока не жалуюсь…
Разбой в электричке! Двое… Под угрозой ножа…
Скубилин уже еле сдерживался.
— Ничего не слыхал… Слово офицера!..
— «Слово офицера»! Да в министерстве уже все знают! Замминистра звонил мне домой. Куда вы после этого?!
— А у нас все в ажуре, товарищ генерал… — Дежурный перекатил во рту леденец.
Так уже случалось не раз. Приедут, наругают, насуют матюков, а сами довольны: молодец, дежурный, этого не расколешь! Сказал «нет!» и на этом стоит! А одним незарегистрированным разбоем меньше!
На этот раз было подругому: Скубилину необходимы были виновные!
Майор так ничего и не уловил — играл все ту же игру.
— Им там наверху и не такое привидится… Знаете, когда коту делать нечего… — Он не волновался. За дежурство в него было влито не менее поллитра разного сорта спиртного в пересчете на водку.
— Заместителю министра привидилось?!
Скубилина понесло:
— Где заявление потерпевшего?!
— Ничего не знаю, товарищ генерал!
— Я тебе дам «не знаю»…
Укрытые заявления обычно прятали не в дежурке, Скубилин обернулся к начальнику розыска:
— Игумнов!
Тот блеснул блатными фиксами:
— Слушаю….
— Ключи от сейфа. Живо! — Начальник Управления больше не сдерживался. — Службой тяготитесь, а не один не подал сам рапорт об увольнении…
«Прямо не в бровь, а в глаз!»
— Открывай!
Игумнов молча шагнул к сейфу.
Замок щелкнул.
— Бумаги на стол…
Это был акт бессилия.
— Все? — Игумнов не был напуган.
— Все до одной!
— Вот…
— Клади сюда!
Как и следовало ожидать, все бумаги — входящие и исходящие, все заявления — были официальные, надлежащим образом зарегистрированые. Заявления подполковника Черныха о разбое в электропоеде и его расписки среди них не могло быть.
Скубилин лично просмотрел каждую бумагу, перекочевавшую из металлического шкафа на стол. Потом перешли к содержимому самого письменного стола.
Игумнов был невозмутим. Ни один стоящий оперативник за последние лет сорок — после усиления борьбы за высокую раскрываемость преступлений никогда не не стал бы хранить компрометирующие документы и записи у себя в сейфе.
Тем более в столе.
Не дожидаясь, пока Игумнов уберет последние бумаги, Скубилин круто выматерился, не прощаясь, пошел к двери.
4
Следы патрульной машины, помотавшей Качану нервы в Домодедово, так и не обнаружились.
Качан бросил трубку.
«Никаких концов. Как призрак. „Летучий голландец…“»
Игумнов взглянул вопросительно.
— Машины с таким бортовым номером никто не видел… — Качан покачал головой. — Старшего лейтенанта с конопушками и сержанта тоже никто не вспомнил…
— Может они из ГУВД Московской области?
— Сейчас проверяют…
— Как у них вообще проходит ночь?
— В области? Более или менее спокойно. Пьянь, бомжи. Семейные скандалы…Все обычное.
Он невольно представил:
«Меня выгонят, а служба все также будет катиться дальше. Но без Качана. Та же пьянь, бомжи. Семейные скандалы…»
— А что Коржаков?
С Коржаковым было тоже неясно. В компьютере адрес не значился.
По второму аппарату — через коммутатор — чтобы не занимать линию, Качан вызвонил Центральное адресное бюро, старшую. Представился, назвал пароль.
— Линейное управление… «Коржаков Евгений Иванович»…
Обычное «Ждите» зафиксировало то, что заказ принят.
Сотрудница картотеки на минутудругую исчезла, потом раздался ее сонный голос:
— «Коржаков…»Записывайте адрес… Она назвала улицу, дом…
— Спасибо. Где работает?..
— Сейчас… — Внезапно она запнулась. — Ваша фамилия?
— Качан.
— Ваш телефон?..
Качан удивился, но продиктовал.
— Что насчет работы Коржакова?
— Сведениями не располагаю…
— Сторожевого листка нет на него? Не разыскивается?
— Нет сведений.
Они положили трубки одновременно.
Качан остался озадачен. В ответах сотрудницы Адресного чувствовалась поспешность и растерянность.
«Попросила почемуто повторить мой телефон…»
Причина могла быть одна.
На переломе бессонной ночи старшая расслабилась, на минуту потеряла контроль. Звонок застал ее врасплох. Коржаков не был рядовым гражданином. Давать сведения о нем она не имели права.
«В конце решила подстраховаться. Уточнила телефон. На случай, если начальство узнает о промахе..».
Качан повторил адрес для Игумнова:
— Варсонофьевский переулок…
— Самый Центр.
— Очень странно. У меня попросили номер телефона…
— В Адресном?! — Игумнов тоже удивился.
Качан привел объяснение, показавшееся ему наиболее вероятным.
— Пожалуй, — Игумнов подругому взглянул на роль, которую Коржаков играл во время задержания нигерийских наркокурьеров в международном аэропорту «Шереметьево». — Повидимому, в прошлом большая шишка из спецслужб.
Это наводило на размышления.
Тем временем в коридоре раздались шаги. Потом громкие голоса.
Это примчал заместитель Игумнова. Дежурный вышел в коридор его поприветствовать.
— Цуканов… — Майор не был обескуражен разносом, который устроил генерал. Редкое дежурство заканчивалось мирно. Вот кто мне сегодня поставит бутылку!..
— Только за этим меня вызвали! А мокруха?!
— Наговоришь еще!
Шуточки были одного толка.
Оба возвращались с ярмарки «в проженных кафтанах» с многочисленными выговорами и последними предупреждениями. Оба — кандидаты на «выкинштейн», которых как «штрафнков» использовали в самых сомнительных и явно противозаконных ситуаиях.
— Ладно…
Давай… — они, наконец, оторвались друг от друга.
В следующую минуту Цуканов уже входил в кабинете Игумнова.
— Привет…
Изрядно обрюзгший, с выкатившимся из под куртки брюшком, Цуканов был свеж, жизнерадостен — ему хватило времени, чтобы выспаться.
— Я уж думал, тут вас положили всех… — Он бросил на стол свернутую трубкой газету. Подтащил себе стул.
— Пока нет… — Игумнов подвинул к нему чайник с заваркой. Стакан. Пей. И сейчас поедешь. Времени нет рассиживаться…
— Уже пью…
Чай был не самый горячий, не самый крепкий.
— «Чай жидок, хозяин — русский»… — Сострил Цуканов. — Ладно. Куда ехать?
— В Домодедово.
— Чего там?
— Дело стремное…
Цуканов ничего не записывал. У него была цепкая память оперативника.
Он достал ручку только когда речь дошла до номера патрульной машины.
— Выходит, милицейский патруль в связке с нигерийцами и видновской группой. Я правильно понял?
— Да.
— Нападавших мы тоже не знаем?
— Нет. Они приехали вчетвером в «джипе». На станции их уже ждали. Двое. Похоже, частные охранники. Перед тем они чистили последнюю электричку…
Цуканов запыхтел.
— А чего сами домодедовцы не займутся? Им чего? Не судьба?
— Нам судьба.
Отвертеться не удалось.
— У них всегда не понос, так золотуха…
— Теперь конкретно. Там есть коммерческая палатка на площади…
— Я вроде все знаю.
— «Азас».
Цуканов ее знал.
— Торгашки там из Шатуры. Торфушки. Сама палатка под крышей кавказцев. Азербайджанцы держат…
— Запиши. Неделю назад к ним заходил некто Коржаков… — Игумнов познакомил его с подробностями. — Оставил эту карточку…
