Димитр Начев - Неуловимый
— Конечно.
Глаза ее испытующе смотрели на меня. Я ответил ей пристальным взглядом, потом с любопытством оглядел комнату. В ней почти не было вещей — лишь пианино, высокий книжный шкаф, полный книг, и длинный стол возле глухой стены. А также кресло, в котором я сидел, и инвалидная коляска. Больше ничего. Это для того, чтобы она могла свободно передвигаться, — догадался я. Это ее территория, весь ее мир плюс пейзаж за окном. Немного, черт побери!
— Человек ко всему привыкает, — произнесла она, глядя на меня сквозь табачный дым.
Я смутился, словно вор, которого поймали на месте преступления.
— Нет, я не ясновидица, — мягко добавила она, — но знаю, что вы сейчас думаете. То же, что думают все, приходящие ко мне впервые. Мы, дорогой Ваньо, только воображаем, что все мы очень разные, что каждый из нас — неповторимая вселенная, мне как-то попалось подобное выражение, но, по-моему, все это слишком преувеличено. Так как природа отняла у меня свой самый ценный дар — способность двигаться., наблюдательность моя обострилась; по лицам, жестам, интонации я могу определить почти все, что таится у человека в душе. Сейчас вы подумали: се комната — это ее клетка. Немного, черт побери! Так ведь?
— Почти, — я опустил глаза.
— Действительно, почти, потому что в хорошую погоду муж выносит меня в сад, и я езжу в коляске по аллеям… Это не бог весть что., но для меня — много. Правда, природа меняется медленно, и я вижу обычно то, что мне хорошо знакомо… Через тысячу лет эти вершины останутся все такими же. Сколько вам лет?
— Двадцать пять.
— А почему вас называют Профессором?
— В шутку… Я заканчиваю юридический факультет. Мы играем в шахматы со служащим банка Трифоновым, и я называю его доктором Эйве по имени голландского гроссмейстера, и он меня — Профессором. Как вы понимаете, и он — не доктор, и я — не профессор.
— Я знаю Трифонова. Он влюблен в Петрову. А ты — в Лелю. Можно, я буду обращаться на «ты»? Спасибо! А ты называй меня Любой. Леля — странное имя. Оно не болгарское. Может, она русского происхождения? Нет? А ты не красней, Леля — девушка что надо, я рада за тебя.
— Но, товарищ… но, Люба, мы с Лелей — хорошие друзья, наши отношения совсем нормальные.
— Ваньо! — резко и с. некоторым апломбом перебила она меня. — Самые чистые и самые нормальные отношения существуют именно между влюбленными. Запомни это! Во всей природе любовь — культ, торжество, симфония, только люди стыдятся ее и подло скрывают. Разве не так?
— Не совсем, — попытался я возразить. — Если есть любовь, зачем же скрывать ее… Но между мной и Лелей…
— Знаю… Я говорю не о вас конкретно, а вообще. Твой доктор Эйве влюблен в Петрову, Фифи в Симеонова, ты в Лелю… Мне, Ваньо, все известно. Когда смены бывают полными, мое внимание привлекают пять-шесть отдыхающих. Сейчас вас мало, и я не могу вас не заметить. Это получается как-то невольно. Будь ты на моем месте, и ты вел бы себя так же. Ты пьешь? Не отказывайся, пожалуйста! Ваш директор, уехал на вокзал, время у нас есть — больше часа. Возьмите, то есть возьми, со стола розовую коробку. Там под пряжей находится то, что нам нужно.
На стол был накинут кусок полотна, я снял его и замер от удивления. На столе стояли тесными рядами куклы — Пижо и Пенда, фракийская красавица е потупленным взором, добруджанский молодец, пляшущий рученицу, — совсем; как на картине Мырквички. В конце стола стояли картонные коробки. Я взял в руки розовую. Женщина кивнула. Сняв крышку, я засунул руку под розовую пряжу и извлек оттуда плоскую бутылку шотландского виски.
Она подбадривающе смотрела на меня.
— Стаканы в шкафу.
Я нашел и стаканы.
— А лед — на кухне!
От соседнего помещения, служившего столовой, кухню отделяла декоративная решетка. Она была прекрасно обставлена: холодильник фирмы АЭГ, современная мебель, газовая влита и другие предметы — все из валютных магазинов «Кореком». Когда я вернулся со льдом, мое лицо, наверное, выдавало меня, потому что Люба сказала:
— Когда у тебя отнят внешний мир, стремишься как-то это компенсировать. Я люблю, когда у меня все, как надо. Не хожу по ресторанам., парикмахерским, значит, имею право на некоторый комфорт. Хорошо, что муж меня понимает.
Я подкатил к коляске сервировочный столик, она налила виски, положила лед и, подняв свой стакан, улыбаясь произнесла:
— За наше здоровье!
Мы отпили по глотку, и, надо признать, хоть я и предпочитаю вино, виски было превосходным, оно пришлось мне по вкусу.
— Ну как? — засмеялась Люба. — Может, я тебя напугала? Да, я все сбиваюсь, то на «ты» тебя называю, то на «вы». Давай решим окончательно — «ты» или «вы»?
— «Ты», — сказал я, желая ей угодить.
— За десять минут — два преступления, в которых ты являешься соучастником! Сигареты и алкоголь. Но запретный плод так сладок! Ваш директор не хочет этого понять. Итак, дорогой Ваньо, рассказывай! Я слушаю.
— Что рассказывать?
— Все! Ты уже убедился в том, что перед тобой старая несчастная женщина, которая пьет, курит и обманывает мужа. Ты не спросил, что это за куклы?
Я должна чем-то заниматься, иначе сойду с ума. Вот и делаю куклы. Сначала это было хобби, но сейчас их покупают и очень хорошо платят. Но и с ними не всегда весело. Так что сейчас я жажду новостей. Расскажи, как вы нашли повариху, о чем тебя расспрашивали в милиции, что случилось этой ночью с твоей девушкой. Я все утро ждала моего доверенного, но он как сквозь землю провалился.
— Твой муж?
— Мой муж никуда не денется, — чуть раздраженно ответила она. — Мой доверенный — Выргов, но сегодня он дезертировал.
А вот это было для меня новостью.
— Я видел его в столовой, за обедом.
— А ко мне не зашел! Ну, ничего, пет худа без добра. Бог послал мне тебя, а ты во стократ интересней. Как ты считаешь, найдете вы преступника?
— Найдем преступника?
— Ну да! Разве Леля не из милиции? Как и ты, мой дорогой Ваньо. Я видела сегодня утром, как ты прилежно изучаешь место происшествия.
Я смущенно заморгал: у этой женщины потрясающая наблюдательность, а наблюдательность плюс любопытство — это лазерное оружие в руках прекрасного пола! Я рассмеялся, но, как мне кажется, несколько искусственно.
— Ты ошибаешься, Люба. Твоему мужу хорошо известно, кто я. А Леля занимается разведением мидий. — И, заметив насмешливый огонек в ее глазах, добавил: — Дело в том, что мы тоже страдаем избытком любопытства. Верно, что сегодня утром я осматривал фасад здания, но разве у меня нет оснований бояться соперника, раз и ты признаешь, что Леля красивая девушка?
Она по-матерински шлепнула меня по щеке:
— Конечно, дорогой, конечно! На твоем месте я бы поступила точно так же. Даже дежурила бы под ее окном целую ночь. Или же поставила бы волчий капкан, чтобы поймать этого эротомана, если он существует на самом деле.
— Волчий капкан?
— Ты не знаешь, что такое волчий капкан? Это две стальные скобы с шипами, захлопывающиеся с такой силой, что могут оторвать ногу, У мужа в сарае есть один капкан, раньше мы ловили лисиц. Почему бы тебе не поставить его сегодня вечером?
— Ты шутишь, да? — недоверчиво спросил я, глядя на нее во все глаза. Она залилась громким, немного неприятным смехом.
— Ну, конечно, шучу! Итак, начни сначала. С того момента, когда вы нашли труп поварихи.
Я вкратце рассказал всю историю, которую повторял уже столько раз, что она у меня в зубах навязла. Люба серьезно слушала и, когда я умолк, произнесла:
— Бедная женщина! Ни дня радости не видела со своим проклятым мужем!
— Ты знаешь его?
— Я, дорогой, живу тут тридцать лет. Всех знаю.
— И Царского тоже?
— Конечно. Вначале я чувствовала себя намного лучше и ходила, как все. Мы переехали сюда ради климата, но это мне не помогло. Болезнь прогрессировала, пока не сломила меня окончательно. Муж Райны — так звали повариху — несколько лет работал в доме отдыха садовником и столяром. А потом связался с какой-то фифой, отдыхавшей здесь, и уехал. Эти дома отдыха, — уже со злостью продолжала она, — надо сделать раздельными, как монастыри, — женские и мужские. Я считаю, что причиной каждого второго развода является какой-нибудь дом отдыха. Бабы как приедут сюда, распоясываются, будто их дома держали на привязи. Выкурим еще по сигаретке, а?
Я протянул ей пачку и спросил:
— Тебе вредно, да?
— Мне уже ничего не вредно, — ответила Люба, закуривая. Она затянулась, глядя куда-то вдаль своими зелеными, немного грустными глазами. В эту минуту я испытывал глубокое сочувствие к ее несчастной судьбе, пытаясь поставить себя на ее место. Нельзя осуждать ее за мелочное любопытство; единственное, что у нее есть, кроме кукол, — этот маленький мир: комната, окно, сад, дом отдыха. И каждые двадцать дней — новая смена. Новые лица, новые характеры, новые сплетни…
