Владимир Орешкин - Камикадзе
Вечер подступил рано. В Москве приход сумерек незаметен, здесь же небо на глазах потемнело, лес покрылся непроницаемыми тенями. Мы зажгли свет, у крыльца установили долгожданный мангал и предались блаженству... Березовые чурбачки превратились в уголья, сияли жаром, длинный ряд шампуров источал сумасшедшие запахи. На столе в большой комнате нас ожидали закуски и зелень, стояли бутылки с красным сухим вином, работал цветной телевизор "Электрон", но без звука, чтобы не мешать нашей будущей задушевной беседе. - Прекрасный вечер, - сказал Тихон Иванович, заглядывая в темное окно.Прекраснай компания... В конце концов, приходить к мнению: это самое главное в жизни, чтобы тебя окружали люди, которых ты хочешь видеть. Я был рад, конечно, что он обо мне высокого мнения, но скромно посчитал, что это лишь приятный аванс. - Не жалко будет бросать все это? - спросил я. - Там - чужой мир. - Люди с головой нужны везде,- улыбнулся мне Тихон Иванович.- По крайней мере, я надеюсь на это... И потом, я достаточно пожилой человек. И мне грех появляться там с пустыми руками. Я имею в виду голову. Хотелось бы верить, что моя голова стоит дорого. - Ностальгия не замучает? Он почувствовал в моем голосе упрямство. - Есть реальности, - сказал он и замолчал. И посмотрел на меня. Было в его взгляде тяжелое что-то, поучающее, что-то такое-выше моего понимания. Но я встречался уже с такими взглядами. Так смотрели на меня мои редакторы, если хотели, перед тем как выпереть меня, поговорить по душам. Чтобы окончательно уяснить себе, что я из себя представляю. Есть реальности. От них никуда не деться. И сражаться с ними - все равно, что с ветряными мельницами... Я, честное слово, не завидую тем, кто этого не понимает. - И сядете там у родственников на шее. Ни языка, ни денег. - Да дядя Тихон богаче моего папы, - рассмеялась Кира. - А у папы свой бизнес на побережье. - Сейчас многие хотят уехать, - сказал я. - Да,- согласился хозяин.- Они бегут... - Да.- Теперь пришлось соглашаться мне. Он рассмеялся и сказал уже в шутку: - Вам на роду написано: не учиться на собственных ошибках. Ни на своих, ни на чужих. Это не так часто встречается. Но, по крайней мере, с вами интересно. И мне было интересно с ним. Он притягивал мое журналистское внимание. Мы были на пороге большого неспешного разговора, и я продлевал удовольствие. Шашлыки подошли, Тихон Иванович внес их и положил грудой на большое блюдо. В этот момент мне и пришла мысль позвонить Степанову. Намекнуть, что я еще на ногах. Что понедельник не за горами. Кира сняла фартук и уселась рядом. Она была истинным украшением нашего стола. Я потянулся, взял трубку и приложил к уху... Там была тишина. Я постучал по рычагам... Тишина... Еще постучал, еще. - Это случается иногда, - заметил мое недоумение Тихон Иванович.Что-нибудь на станции. Починят. Не обращайте внимания. Я бы хотел не обращать внимания, я бы хотел... Тихон Иванович открывал бутылку красного сухого. Кира сидела, подперев голову руками, и смотрела, как он это делает. Все было бы хорошо, если бы не этот телефон. - Да черт с ним, - сказал я. - Все у нас ломается, когда не нужно. Я бы выразился покрепче, но мешали условности. Если бы не они - отвел бы душу. - Момент,-сказал я и встал. Что-то меня ЕЩЕ ЗАДЕЛО во всей этой незначительной истории. Был в ней еще какой-то нюанс, который я никак не мог уловить, Я вышел на терраску, прикрыл за собой дверь и открыл сумку, которую бросил на летнем стареньком диване. В сумке было пусто. Пистолета не было... Я покопался в ней: сломанный мой зонтик был, пустой пакет, еще один пакет с пачками денег, кепка на случай резкого похолодания, пара газет - и больше ничего. В жар меня бросило, вернее, в какой-то нездоровый пот. Я почувствовал: спина становится мокрой ни с того ни с сего. Шторы на террасе в одном месте разошлись, мне показалось, на меня кто-то смотрит из темноты. Кто-то с холодным интересом разглядывал меня. Мне нечем было ответить на этот взгляд. Я по возможности спокойно застегнул сумку, выпрямился и сделал несколько обыкновенных шагов по террасе, как будто прогуливаюсь невзначай. Когда оказался под защитой шторы и понял, что меня невозможно разглядеть снаружи, дернул ее, закрывая окно. Взгляд исчез. Больше не следил за мной. Я отгородился от внешнего цира. Надежнейшей преградой!.. - За стол, - сказал Тихон Иванович при виде меня. В руках у него-открытая бутылка, на усах самая радушная из возможных улыбка.- Наступила минута истины! - Отлично! - согласился я. - Отлично отдыхаем. Мне нравится. - И мне,-согласилась Кира. - Я мечтала о таком вечере. Таком простом и приятном. Мне кажется, я даже во сне видела его. Когда-то. - И чем кончился твой сон? - с жадным любопытством поинтересовался я. - Не помню, - сказала Кира, - но, кажется, я уже видела во сне наш вечер. Тихон Иванович разливал вино. Стаканы были большие и тяжелые. Он удивительным образом умел устраивать свой быт. Как он догадался, что стаканы для этого красного вина должны быть такими, ума не приложу. - Ножа нет? - заволновался я. - Привык шашлыки разрезать. - В буфете. - Кира легко приподнялась и принесла мне обыкновенный кухонный нож. Я страшно обрадовался ему. Он был неуклюж и излишне острый. - Удивляюсь,- сказал Тихон Иванович.- Никогда бы не подумал, что ты способна ухаживать за кем-нибудь. - Он - мой мужчина, - сказала Кира и посмотрела на него. - Откровенно, - сказал Тихон Иванович. - Вы хотели услышать что-нибудь другое? - спросила Кира. Я был горд за нее. За себя - тоже... Но за нее - больше. - Так выпьем,-сказал Тихон Иванович. - За нашу встречу. По праву старшего в компании хочу сказать тост. Все, что вы видите вокруг, добыто человеком. Поэтому умный человек - это звучит гордо... Но вместе с возможностью созидания каждому из нас дано другое великое свойство. Оно по справедливости наделяет каждого из нас. Свойство это - ВОЗМОЖНОСТЬ ВЫБОРА. Более того, его необходимость... Молодые, люди, хочу поведать вам некую истину. Жизнь наша сходится обязательно в неких узловых точках. К камню, на котором написано знаменитое: "Налево пойдешь... направо пойдешь..." Но в отличие от сказки в реальной действительности никогда не знаешь,, что приобретешь и что потеряешь. Вообще, потеряешь ли, или найдешь... Приходят счастливые моменты в жизни, когда следует выбирать. Потом от нас уже ничего не зависит... Вот такой у меня несколько расплывчато-философский тост. Давайте выпьем. За правильный выбор. Потом от нас ничего не зависит. Я не стал уточнять, что он имел в виду: свой грядущий отъезд в Америку или наше с Кирой знакомство, или то, что мы все собрались у него на даче. Или что другое. Мы выпили и накинулись на еду. Я аккуратно разрезал шашлык ножом, на симпатичные такие кусочки. И затем отправлял их в рот. - Вы обещали рассказать какую-то детективную историю,-сказал через некоторое время Тихон Иванович,- которая с вами произошла. Я не забыл. - Да, случилось кое-что,- бросил я скупо,- но как-то уже неинтересно вспоминать. Такие мелочи. Больше на уровне подсознательного. - Как угодно,-согласился хозяин и предложил: - Может, по второй? Я был не против. - Первый тост,- приподнял он стакан,- был настолько важен, что я предлагаю выпить за это еще раз. Итак: за безошибочный выбор... - Ужас! - воскликнула вдруг Кира.- Я вспомнила!.. Мы разом посмотрели на нее. Я успел заметить: взгляд хозяина был, пожалуй, СЛИШКОМ ВНИМАТЕЛЬНЫМ. Тут же понял: переборщил. Так скоро я начну бояться собственной тени. - Что ты вспомнила, Кира? - спросил заботливо Тихон Иванович. - Мне сегодня к одиннадцати нужно обязательно быть в посольстве. Я обещала Ричарду себя в качестве переводчицы. - Какому Ричарду? - спросил быстро Тихон Иванович. - Помощнику атташе по культуре. У них сегодня прием. Что-то на тему: проникновение американской кинопродукции на советский рынок. - Так не к стати, - воскликнул сочувственно Тихон Иванович, - так не к стати... Но ничего не поделаешь, это святое... Ничего не поделаешь. Он посмотрел на часы. - У нас еще есть немного времени, минут тридцать, потом тебе нужно ехать... Я думаю, мы с Владимиром продолжим наше застолье? - с большим тактом, но твердо, сказал он. Конечно же мы не договорили на философские темы. А это была очень важно... И не все вино, которое мне так понравилось, выпили. И это тоже значило много. - Мне страшно, - сказала зло Кира - как я поеду одна?.. Володя, тебе придется меня проводить. Что-то здесь было не так, я не мог ничего понять, но готов был дать голову на отсечение: что-то во всем этом было не так! - Хорошо, - словно нехотя согласился Тихон Иванович и добавил: - Но выпить нам все-таки нужно. И закусить... Впрочем, первое без тебя. Кира довольно кивнула. И в этот момент погас свет. Мы молчали. Странно, никто из нас не произнес ни слова. - Часто это бывает? - наконец спросил я. - У меня есть керосиновая лампа, - сказал Тихон Иванович. - Володя, не дадите мне спички? Я передал ему свою коробку. Спичка вспыхнула в его руках, поплыла по комнате, погасла. Вспыхнула другая, загорелся фитилек, стало немного светлее. Лампу Тихон Иванович поставил на середину стола. - Очень романтично,- сказал он. - Мне страшно... - прошептала Кира. - Володя, мне нужно ехать. - Так жаль, - сказал я, вставая, - все так хорошо начиналось. - И мне жаль,- согласился Тихон Иванович. Ни малейшего давления, все в высшей степени тактично: нет, у этого человека совесть спокойна. Мы чокнулись с ним и выпили стоя свое вино до дна. За дружбу между поколениями. Оно было терпкое и совсем не имело крепости. - Вы еще поцелуйтесь, - нетерпеливо сказала Кира. Но нож я украл. Когда Тихон Иванович поднял лампу и пошел с ней к дверям, я сунул его за голенище сапога. А когда переодевался в свое-переложил в куртку. Совесть мучила меня, потому что воровать-нехорошо. Тем более у людей, которые встретили тебя с распростертыми объятиями... Машина завелась сразу, ни одно колесо спущено не было. Это меня несколько удивило - я готовился к худшему. Ворота тоже открылись легко. На земле не было канав, колея к асфальту была утрамбована, и я не разглядел на ней взрыхленности - знака того, что нас поджидает противотанковая мина. Слишком легко мы удалялись из этого пустынного места, в этом таилась главная странность. Тихон Иванович взмахнул рукой, провожая нас. Ему не страшно было оставаться одному, с молчащим телефоном, с погасшим внезапно светом. И без кухонного ножа, который я увел у него. - Как жизнь? - спросил я Киру, когда мы тронулись. - Ничего себе, - ответила она. Она мне ничего не говорила про посольство. Целый день... Свет фар вонзался в проселочную дорогу, теряясь в темноте подступающего березняка. Кира конечно же была увлечена движением и вдобавок боялась опоздать, но я уловил: что-то она скрывала от меня. - Что случилось? - спросили. - Сама не могу понять... Может быть, и ничего. Я просто что-то неправильно поняла. - Что неправильно поняла? - попытался я задать наводящий вопрос. - Кое-что,- ответила она мне. Я обиделся и немного разозлился: мы были на пороге первого семейного скандала... Смешно. Дача осталась позади, а вместе с ней и треволнения. Мы мчались навстречу посольству, куда зайдет Кира. Я же собирался заночевать на вокзале. До понедельника. Я рассмеялся. И тут же оборвал смех. Потому что впереди, прямо перед нами, возникла из темноты стоящая поперек дороги черная "Волга". Ни в ней, ни рядом никого не было. Но какие-то человеческие фигуры маячили по обочинам. - Тормози!.. - закричал я. - Поворачивай. Давай назад!.. Кира и сама все поняла, но удался нам только первый маневр - торможение. Как только наш "Москвич" замер и Кира стала переключать скорость, смутные фигуры по сторонам превратились в отчетливые: взвились в их руках блестящие палки, наверняка не осиновые, брызнуло осколками ветровое стекло, следом хлопнуло заднее, дверца открылась, кто-то ударил меня по голове, так что я услышал тихий протяжный звон, заполнивший все вокруг, Я боялся за Киру и, невесомо кружась, ругал себя, что она связалась со мной, что с самого начала была вблизи и что мне не хватило мужества остаться одному. За то, что я втравил ее во все это... Я надеялся, что им нужен только я, только я, я один... Меня держали за руки. Еще раз ударили. Я нашел в себе силы сплюнуть тягучей кровавой слюной вместе с осколками зуба... Жалеть меня никто не собирался. Массаж получался совсем другой. Кира стояла невдалеке, мужик какой-то придерживал ее. Но ее не били. И вообще не обращали на нее внимания. Так что у меня появилась хоть какая-то надежда. - Она ничего не знает, - сказал я разбитыми губами. - Чего? - переспросил Модник, стоявший рядом. - Она ничего не знает,- повторил я. - Гриш, он говорит что-то! - позвал Модник.- Только ничего не понятно. Подошел еще кто-то. Я смотрел на землю - валялась на ней палка, но далеко, не дотянуться - и в свете фар заметил, что Модник поменял желтые шнурки на зеленые. Должно быть, из Парижа повеяло очередным свежим ветром, - Что ты говоришь? - спросили меня. Меня отпустили, чтобы я поотчетливее мог выговорить заинтересовавшие их слова. - Она ничего не знает,- повторил я почти по слогам, а сам в это время нащупал в кармане рукоятку ножа. Они, суперы, даже не снизошли до обыска. - Кто не знает? - ернически переспросил Серьезный. Он-то все понял, но, видно, решил поиграть со мной, несколько развлечься игрой в вопросы и ответы. Но диалога не получилось. Я вытащил руку, занес над головой нож и кинулся на Модника. Наверное, его новые шнурки так взбесили меня. Я кинулся на него, этого подонка, с занесенным ножом. Но меня опередили. Что-то чмокнуло во мне вместе с уходящим сознанием и дикой исступленной болью. И последнее, что я услышал, был крик Киры. Бедная девчонка. Она жалела меня...
