Александр Щелоков - Живым не брать
Галина Федоровна стала страховать его, придерживая за ноги. Потом она передвинула руки к его ягодицам.
У многих из нас под влиянием прессы, описывающей и показывающей престарелых спортивных тренеров, которые возбуждают себя и пускают тягучие слюни, когда поглаживают ноги и попы своих подопечных спортсменок, сложилось впечатление, что такое действо доставляет удовольствие только мужчинам и чаще всего далеко не молодого возраста. Увы, все мы человеки – и мужчины и женщины.
Коснувшись пальцами тугого тела парнишки, Галина Федоровна внезапно даже для самой себя стала утрачивать контроль над эмоциями и действиями. Чувства, толкающие лиц разного пола к совращающим действиям, имеют одинаковый механизм.
Галина Федоровна вдруг стала поглаживать бедра Максима при этом бормоча первые приходившие на ум слова:
– Какой ты… хочешь пива? Эти мускулы у тебя… Да ладно, Максик, вещи снимем потом. Ты слезай…
Не понять, что происходит, Макс не мог. К тому времени он уже попробовал все, что считалось запретным – самогон, водку, курил сигареты, начинал баловаться «травкой», и, как говорилось в среде мальчишек, имел собственное «мясо». В роли «мяса» выступала Люська – чернявая вертлявая малолетка, дочь дамского портного Ильи Бару, который обшивал всех модниц Красноборска и даже в полной темноте мог угадать кого из своих клиенток общупывает и обмеряет.
Люська пошла по рукам лет с двенадцати и не по чьей то злой воле, а только в силу собственного великого стремления освоить процесс, окруженный таинственностью, разукрашенный вымыслами и ставший фундаментом российского сквернословия.
Сделав первые шаги по пути постижения неизведанного, Люська тут же поняла, что процесс этот не имеет границ, и каждый новый шаг будет открывать ей в уже известном нечто новое, сладостно волнующее.
Все это делало Люську упорным экспериментатором, за что в силу испорченности нравов, косности и лицемерия многие бабы в поселке именовали её «шалавой».
Макс на единоличное владение Люськой не претендовал, да и она не считала себя однолюбкой, но некоторый опыт общения с женским телом он получил, знал, как и с чего такое общение начинается, что и куда вставляется и какие из того проистекают ощущения. Так что насчет внезапного изменения настроений Галины Федоровны он не ошибался, допустить оплошности на этот счет не боялся и, слезая со стремянки, обеими руками уперся в мощные женские груди, чем вызвал у хозяйки немалое удивление:
– Ой, какой ты шустрый! – Но это прозвучало не осуждающе, а восхищенно, и Галина Федоровна поощряюще притянула, прижала Макса к себе.
Ни опомниться, ни дернуться Макс не успел. События развивались стремительно, и финал приближался неотвратимо. Дядя Иннокентий Шаров, сосед Чикиных по дому, к случаю и без него любил повторять фразу «Не долго билася старушка в гусарских опытных руках». Так вот Макс тогда мог бы с полным правом переиначить слова и сказать: «Не долго дергался парнишка в умелых женщины руках».
Коля Дурдыга – великовозрастный лоб, которого не взяли в армию после того, как обнаружили в нем изрядную придурь, был душой хулиганистой компании малолеток, не расставался с гитарой и пел песни, которых никто другой не пел. Он первым раскрыл секрет отношений Макса с «мадамой» Расторгуевой. Однажды вечером, когда хевра молодых волчат собралась на мусоре у костра, Дурдыга брякнул по струнам и тошнотворным голосом на мотив хорошо известной в советские времена песни, запел её с новыми словами:
По аллеям центрального парка,
С пионером гуляла старуха-вдова.
Пионера вдове стало жалко,
И вдова пионеру дала.
Почему же вдова пионеру дала?
Потому что у нас каждый молод сейчас.
В нашей юной прекрасной стране…
Волчата радостно заржали. Потоптать кого-то из своих, хевре всегда доставляло немалое удовольствие. Все уже знали, что речь шла о их кореше Максюте, но в присутствии Дурдыги смеяться над ним не боялись.
Однако «пионер», которого пригрела вдова, нисколько не потерял в авторитете. Наоборот, его вес в глазах малолеток вырос: Расторгуева была настоящей бой-бабой, не то, что Люська Бару, дешевка и шалава, готовая пойти с любым пацаном, который поманил её за собой и улечься где угодно – на травке, на куче мусора, на куртке, брошенной на холодную землю.
Галина Федоровна жила в стандартной пятиэтажке в однокомнатной квартире на втором этаже. Дьякова нажала звонок, и в глубине квартиры что-то невнятно прощебетало. Вскоре открылась дверь, и на пороге возникла дама в желтом халате, расшитом яркими жар-птицами. О далеко немолодом возрасте хозяйки квартиры лучше всего свидетельствовала кожа на шее – дряблая и морщинистая, как у черепахи.
Разговор у Дьяковой с Галиной Федоровной не сложился. Та выслушала рассказ о преступлении, совершенном Максимом Чикиным в полном молчании, сурово поджав губы. Когда же пришел говорить её черед, стало ясно – Расторгуева человек властный, волевой и каждое свое слово вбивает как гвоздь, считая, что именно на нем держится правда.
– Я мало верю в то, что вы рассказали. Если на то пошло, Максика знаю с детского сада. Он мальчик спокойный и на такое не мог пойти.
– Пошел.
– Отвергаю.
– Но это факт.
– Пусть отвечают за все, те, кто парня испортил. Нынешняя армия – банда хулиганов, а все начальники – воры. Лично я никогда своего сына не отдала бы в их руки.
– У вас есть сын?
– Я сказала «если бы».
– Как вы думаете, к кому Чикин зайдет искать укрытия, если появится в поселке?
– Не хочу даже гадать. Пусть за все отвечают те, кто его испортил.
Хотя от Расторгуевой Дьякова ушла ни с чем, она уже знала, где в Красноборске придется ждать появления убийцы и дезертира.
***Воспоминания – груз, который каждый человек тащит с собой до конца жизни. И никакими усилиями сбросить его с плеч или хоть немного облегчить людям не удается.
Макс шел, стараясь как можно быстрее уйти от опасных для него мест. Но чем дальше он уходил, тем сильнее его одолевала усталость. Это действовал известный психологический парадокс, когда одно и то же расстояние кажется более длинным и утомительным, если маршрут тебе не знаком, и сокращается, в случаях, когда он пройден тобой хотя бы один раз.
Ко всему вместе с обострявшимся чувством голода портилось настроение, и в голову приходили мрачные мысли.
Нередко случается, что в запале азарта человек, никогда не нырявший с вышки, вдруг по лестнице лихо взбирается на десятиметровую высоту, смело подходит к краю платформы, смотрит вниз и тут начинает понимать, что только моча, ударившая в голову, заставила его совершить необъяснимую глупость. И, проклиная себя, он думает: и на хрена мне все это было нужно?
Предприятие, которое Максу поначалу казалось простым и легко исполнимым, оборачивалось стороной, которая теперь выглядела труднопреодолимым препятствием, а расстояние, измеренное по топографической карте, оказывалось несоизмеримым с тем, что надо было пройти по местности. Знать бы заранее, что все так пойдет, Макс сто раз подумал бы – рисковать или нет. А вот теперь, когда все сделано, путь к возврату ему отрезан. Раскаяние не поможет. Прощения никто не даст.
Как битый пес, легко догадывающийся, кто из встречных может дать ему пинка по ребрам, Макс безошибочно угадывал встречи с кем ему надо бояться особо. Этим человеком был Леонид Андреевич Гусь.
Прапорщика Гуся Макс не любил и побаивался. Они столкнулись в первый же день, когда Макс появился в строю новобранцев. Он стоял в середине шеренги, такой же как и все остальные пятнистый – в зеленом камуфляже, забрызганном коричневыми кляксами; в казенных, как и у других ботинках, но взгляд Гуся сразу нашел слабое место строя, как опытный кузнец находит в цепи слабое звено, которое готово треснуть первым и разомкнуть всю цепь.
Один шаг и Гусь остановился перед Максом. С минуту его разглядывал, зафиксировал взгляд на двух сережках в левом ухе, отметил глубоко таившуюся в глазах и плохо скрываемую наглость.
Заскорузлый палец с засохшей болячкой на суставе и квадратным толстым ногтем воткнулся в грудь Макса. Воткнулся довольно сильно, но главное с железной неотвратимостью.
– Кто?
– Чикин, – ответил Макс, стараясь всем видом походить на солдата, которому не страшна даже война.
– Звание? – Гусь спрашивал со вкрадчивостью, которая в любое время могла обратиться в рык. – Разгильдяй или рядовой?
– Рядовой Чикин, – поправился Макс, преодолев свое естественное отвращение к необходимости считать себя рядовым. В стае таких вот большеухих и смущенных новой обстановкой ребят, в которую его затолкала непреодолимая сила воинской повинности, быть рядовым он не собирался. Рядовые – это бараны. Скотинка, которую готовят на убой. Он – молодой волчонок.
Тем не менее Макс сразу понял: если кто и помешает ему занять доминирующее место в стаде, – называется оно отделением, взводом или ротой, так это не его сослуживцы, а прапорщик-монумент с тихим голосом проповедника секты истинных христиан.
