Михаил Соколов - Враг в зеркале
Кто так поработал надо мной? Неужели тот "браток", которому я оторвал ухо? Пять джипов, милицейская форма, автоматы, долгое преследование от Москвы - и все ради того, чтобы оплатить счет за утерю куска (пусть и собственного) мяса!
Почему я жив, если это так? И где я?
Медленно-медленно, чтобы в случае чего не рухнуть в ещё более глубокую трясину, трясину отчаяния, я вытянул руку перед собой. Уже сантиметров через пятьдесят пальцы наткнулись на шершавый потолок. Я ощупал - камень, может быть, бетон... И чуть не соскользнул в трясину, которой только что так боялся. С большим трудом я взял себя в руки и, с все более яснеющим сознанием, попытался изучить пространство вокруг себя.
Какое счастье! Это не был... Конечно, руки свободно раскинулись в стороны, прежде, чем наткнулись на стены... Все что угодно, но не то, что теперь кажется смешным. Какой, к черту, гроб, когда каменных гробов не делают.
Я несмело крикнул, попробовал позвать тюремщиков, может быть, даже одноухого. Слышать человеческий голос приятно даже в аду. Хотя здесь не ад, не могила, даже не гроб - просто каменный мешок, где я оставлен на хранение, пока за мной не придут.
Я вытянул руки вперед и изо всех сил попытался сдвинуть каменную крышку. Руки чуть не лопнули, чуть не хрустнули кости... что-то заболело в спине... я не смог ничего сдвинуть ни на миллиметр, ни на толщину волоса!..
...Я обессиленно откинулся на своем ледяном каменном ложе. Вспомнил, как только что, потеряв власть над собой, охал, бормотал что-то, взмахивал руками, как те, кто сопротивляются во сне неведомой силе, которая хватает их, тащит куда-то...
Холодно, как же холодно! Я осознал, что лежу совершенно голым. Прежде, чем бросить меня сюда, они сняли всю одежду. Даже саван не надели, подумал я и обрадовался тому, что, впервые высказав страшное предположение, принял его спокойно. Все то дерьмо, что аккумулировалось во мне несколько дней: наркотик, влитый Семеновым, та дрянь, которую использовали стражи порядка на джипах - медленно покидало мое тело, позволяя сознанию начать трезво и хладнокровно оценивать ситуацию.
Я обрадовался. Главное, перейти барьер. Даже смерть не страшна, когда она неизбежна. Пусть будет так, как будет, и лучше я ошибусь, чем, обманывая себя надеждой, погибать много раз.
Итак, меня уложили в каменный мешок, и что-то зыбкое, интуитивное подсказывало мне, что это не банальное, лишенное творческой фантазии построение из бетона. Запах ли?.. Остаточное ли ощущение в кончиках пальцев?.. Мне казалось, я укрыт шершавым гранитом. И это навевало мысль о кладбищах, склепах, отпевании...
Не буду об этом.
Я решил передохнуть, подумав о другом. О чем? Конечно, о событиях последней недели, сунувших меня в этот склеп. Теперь я многое стал понимать, кусочки головоломки незаметно стали складываться в более-менее ясную картину. Ну а по порядку...
Я вспомнил: солнечное марево, встретившее меня на аэродроме, когда я прилетел из Москвы; мои слепые блуждания, когда я шагал по пыли собственного незнания, по слепящей пыли тех солнечных дней, во власти страха перед прошлым, - прошлым, детством и неведомым ужасным братцем, каким-то образом выдернувшим из моих рук обретенную Таню.
Нет ничего более живого, чем призраки, в которые начинаешь верить!
Я стап вспоминать все то, что узнал в наркотическом полубреду, в том кабаке, затем в бане, в гостях у Лома... Итак, Семенов Юрий Леонидович явился в Нижний Новгород, где нанял моих детских приятелей для какой-то работы, которая, по словам этого лощеного мафиози, может принести миллиарды долларов. Потом кто-то стал убивать нанятых им людей, а когда я начал толкаться среди этой дряни, Семен использовал Таню, накачал меня сверхсекретным наркотиком и отправил в Москву, чтобы меня вразумили на определенном уровне. Может быть, меня хотели вообще отделить, оставить в Москве, и нынешнее возвращение в Нижний заставило Семена (а может, кого покруче?) затолкать меня в этот каменный гроб?
Но разве я могу быть кому-то так опасен, чтобы предпринимать столько усилий? Или, может, мое нахождение здесь результат идиотской случайности дорожное столкновение с гипертрофированным самоуважением мелкого бандита, которого я лишил украшения на голове?
Не знаю. В любом случае этот одноухий - мелочь, которую не стоит принимать во внимание. Пока главное - Семенов Юрий Леонидович, и когда я доберусь до Нижнего Новгорода, мне придется заняться им вплотную. А также семейкой моего отца, у которого был сынок моих лет, может, чуть старше, насколько я помню. Я его никогда не видел, но, возможно, это и был Лютый, с моим приездом испытавший рецидив своего кровавого извращения. Но почему? В чем причина? И почему меня включили в систему этих нечеловеческих забав? Может быть, это все из-за деяний юности?..
Когда же я наконец смогу оторваться от всего, стать независимым человеком? Почему я вынужден всю сознательную жизнь существовать среди волков?
Ладно детство, где зыбкое самосознание подчинено простейшим приказам: есть, когда голодно, бить, когда бьют тебя, бежать, когда противник сильнее. И самому быть зверем, чтобы оградить свое ничего ещё в жизни не понимающее "я" от неистощимого насилия, коим богато наше равнодушное, лишь силу и признающее, Богом возлюбленное отечество!
Покинув дом родной, я думал: вот жизнь начинается! Здесь все ясно, чисто, понятно. Армия, училище, война - и Золотая Звезда Героя России, торжественно ввинчиненная в мою судьбу. Я думал... а были трупы, трупы и трупы. Я думал, что стал героем во славу России, всего того, к чему я повернулся лицом после грязного помойного, насыщенного карканьем воронья детства. Я думал...
Оказалось, такие, как я - лишь прикрытие для Ленчиков, Семеновых и Абдурашидовичей, сообща пополняющих счета в зарубежных банках под энтузиазм и быстрые подвиги дураков вроде меня.
Когда же что-нибудь изменится?! Когда же?!.
И вдруг мои мысли смешались, озарились вспыхнувшим пониманием: я лежу в каменном гробу - ловушке, из которой мне уже не выйти. И весь холодный поток моего сознания вскипел от жара, от ужаса, который столько времени я успешно загонял в самые глубины сознания. Каменная клеть, уменьшившись, сжала меня, надавила на грудь, стало трудно дышать, и нечеловеческое отчаяние бесконтрольно, стихийно разлилось, задушило... Вцепившись руками в то, что было когда-то моим телом, словно борясь с самим собой, я подтянул колени к груди, уперся в крышку-потолок и через короткое мгновение обмяк под тяжестью век, как под действием очередной дозы наркотика. Но беспамятство не было полным; я чувствовал, как тяжело дышать от недостатка воздуха, и руки беспокойно двигались вверх-вниз по телу; ноги - по очереди и вместе - все ещё упирались коленями в потолок, кончики пальцев лихорадочно щупали горло, чтобы вырвать из него огонь, который жег нутро; и в полузабытьи я начал, как рыба, выброшенная на песок, ловить ртом воздух, лизать холодный воздух сухим языком; хотелось кричать. И уже совсем очнувшись от беспамятства, но ещё не придя в себя от горячки, я стал кричать, напрягаясь изо всех сил - сильно-сильно! - чтобы услышали. Камень глушил крики. Я бил кулаками в стену, давил коленями, испускал вопли, превратившиеся скоро в сплошной вой... Воздуха, воды, света, неба, звезд!..
ГЛАВА 16
МЕРТВАЯ ЛЕСТНИЦА НА СВОБОДУ
Вновь меня обняла тишина, и по расслабленным рукам и ногам, раскинутым по сторонам света, я понял, что лежал без сознания. Что же сделало меня таким слабым: наркотики, впервые усвоенные моим организмом, мое положение живого трупа, или все в совокупности играет злую шутку надо мной?..
Я знаю, давно, Ярослав Мудрый заточил последнего из своих братьев просто так, ради спокойствия власти, - в каменный сидячий мешок. На двадцать с чем-то лет. На всю жизнь, конечно.
А сколько я нахожусь здесь? Несколько часов, недель, месяцев, может, лет? Человек должен жить на свету; подземелье делает из него животное. Я животное, выросшее в подземелье сна и завершившее, наконец, судьбоносный круг, попав живым в могилу.
Я горько рассмеялся: герои и бандиты живут ярко, но недолго.
И что же - это все?
Ну нет! Кто это... словно бы голос Тани. Горюя о себе, я забыл о ней и сейчас, вдруг, она оказалась рядом... зеленые глаза... и вкус её речи, вкус её губ, вкус её кожи... Ее тело, - словно скрипка, перетянутая в талии и которую, - не дай бог! - кто-то может терзать смычком... О-о-о, нет! Замерев, я плыл вместе с ней по волнам синего-синего, неведомого моря, в облаках, в тумане, в музыке...
И я ощутил Таню рядом с собой, в соприкосновении, жарком и жадном, чувствовал её, слышал, гладил пальцами, прижимал к своим ребрам, трепетавшим, как ресницы влажных глаз...
И вдруг - её ли образ, или желание жить, восставшее вместе с ней? возродилось это зыбкое ощущение, почти исчезнувшее в момент возникновения... Когда это было? И что?.. Я только чувствовал, что все неспроста - и мое отчаяние, моя жажда жизни, Танин сладостный образ, так несвоевременно измучивший меня - все это, конечно, неспроста, все имело цель...
