Беатрикс Гурион - Дом темных загадок
— В общем, вы хотите подумать о Боге, но еда вводит наши слабые тела в искушение! В общем, вы хотите, чтобы ваши мысли очистились, а ваше тело несет вам мерзости. Если вы здесь у нас хотите ощутить предзнаменование рая, нужно духовно очиститься, вы не должны ничего оставлять в себе, нужно все рассказывать мне, чтобы ваши мысли и чувства жили в свете. Для этого вам не стоит ничего утаивать. Ведь тот из вас, кто скрывает свои грехи, передает сатане власть над собственной жизнью.
Лучше и в общем. Агнесса смотрела на Марту, подруга замерла и не сводила с нее глаз. Иногда даже замирала с фотоаппаратом. Конечно, лучше было бы не знать тайн этой девочки, тогда бы Гертруда точно не смогла ничего из нее выбить.
Но Марта единственная, кто не боялся проводить время с Агнессой. И только Марте Агнесса нравилась.
— Что за тайна? — спросила Агнесса.
— Это там. — Марта указала на алтарь и помчалась к нему. — Пойдем со мной!
Агнесса нерешительно последовала за подругой. Алтарь посвящался Деве Марии, и чем ближе девочка подходила, тем больше пропадало желание что-либо выяснять. Что задумала Марта? Агнесса остановилась, наблюдая озорные огоньки в глазах подруги.
— Ты действительно глупая овечка! Неужели ты боишься?
— Нет, — прошептала Агнесса. — И я не глупая. А вот ты глупая, потому что открываешь мне свои тайны.
Марта подошла ближе и взяла Агнессу за руку:
— Ты права. Если не обращать внимания на твою одержимость Девой Марией, ты самый умный человек на этой планете. Я доверяю тебе.
Агнесса невольно спросила себя, может ли она в свою очередь довериться Марте. И очень расстроилась, оттого что не была в этом уверена. Чтобы как-то замять это скрытое предательство, Агнесса сильно сжала руку Марты.
— Тогда открой мне свою тайну.
Глава 15
Пицца, которую подали, как только я пришла, на вкус восхитительна, но я едва ли смогу в себя что-нибудь протолкнуть. И все же я рада: несмотря на сегодняшние предобеденные события, чувствую себя лучше, чем утром. Я могу сидеть в этом зале и просто рассматривать слепого ангела на потолке. При этом немного печально оттого, что красота в таком упадке, — больше ничего.
Прежде чем что-нибудь съесть, необходимо получить ответы на несколько вопросов, от которых так и сводит желудок. И первый — самый важный.
— Зачем Себастиан запер меня в этой камере? — неожиданно выпаливаю я. — Он совершенно не имел на это права, здесь отборочный лагерь или что?
Реакция Беккера поразительна. Я думала, он приведет такие же доводы, как и Николетта: запреты и соблюдение безопасности. Но все иначе. Он слегка кивает и отвечает вопросом на вопрос:
— Ты уже говорила об этом с Себастианом?
Я озадаченно молчу. Нет, я не говорила с ним, просто не было удобного случая. Оглядываюсь, но ассистента Беккера нет в зале. Кажется, он вообще не ходит в столовую. Но Беккер прав, мне следовало бы задать этот вопрос непосредственно ему.
— Если бы ты с ним поговорила, мы охотно обсудили бы это дело еще раз, — предлагает Беккер. — Тем более я запланировал беседу с тобой и Софией после обеда, на улице в саду. Том и Филипп, — кивает он в сторону мальчиков, — ваша очередь вечером.
София и я. Снова вспоминаю молельные четки, которые она носит на шее. Может, после беседы мне удастся разговорить ее.
— А что раньше было в этой камере? Как ее использовали? — спрашивает Филипп.
Беккер пожимает плечами:
— Сам бы хотел это узнать.
Он рассказывает нам то, что мы уже знаем от Себастиана: замок некогда принадлежал Церкви. О нынешнем владельце практически ничего не известно. «Transnational Youth Foundation» нашла это здание через брокерское бюро.
— Обычно они сдают недвижимость для киносъемок, — объясняет Беккер. — «Transnational Youth Foundation» впервые использовала это помещение прошлым летом, но тогда мы находились здесь всего сутки. Проводили последнюю тренировку для отобранных участников. Если я правильно понял, замок уже давно должны были продать, но покупателей не нашлось.
«Неудивительно, — думаю я. — Кто польстится на такие жуткие казематы?!»
— Кажется, я знаю, — говорит Том и улыбается. — Я имею в виду, как использовали эту камеру. Замок когда-то был лечебницей для душевнобольных, над пациентами проводили ужасные эксперименты. А камера служила изолятором — мягкой комнатой.
Его небрежно брошенная грубая фраза попала точно в цель: я сразу вспомнила о лекарствах, которые мама тайно принимала, — таблетках, которые действуют на психику.
Что, если маме приходилось принимать их, потому что раньше она была в психиатрической клинике? Моя мама? Не могу поверить, что я вообще о таком задумываюсь!
— Психиатрическая больница или нет, но тут точно водятся привидения, — говорит Филипп.
Беккер улыбается.
— У всех домов своя история, и иногда не со счастливым концом. — Потом он вдруг становится серьезным. — Призраки водятся не в домах, а в семьях. Человек их тащит за собой, где бы ни жил.
Я киваю. Слова Беккера мне по душе.
— А вот у меня иное мнение. — Николетта немного раскраснелась, и я удивляюсь, что уже давно не обращаю на нее внимания.
— Значит, ты тоже веришь в привидения? — заинтересованно спрашивает Том.
— Думаю, между небом и землей есть намного больше всяких вещей, чем мы можем объяснить, — вздыхает она.
Хлопает дверь, и входит Себастиан — ангельски красивый и почти невесомый. «Почти как привидение», — проносится у меня в голове. Должно быть, он услышал последнее предложение и теперь обращается к Николетте:
— Скажи, что ты и в Бога веришь! — Он удивленно поднимает брови. — Ты же занимаешься наукой! В своей диссертации ты писала о жертвах. Как же ты все это можешь увязать?
Я удивленно смотрю на Николетту. Люди в камере были жертвами. Неужели поэтому она здесь?
Кажется, Беккер утратил интерес к дискуссии. Он посматривает на часы:
— Эмма и София, встречаемся через пятнадцать минут в саду. Остальные идут с Себастианом, — с этими словами он выходит из столовой.
Я раздумываю, не спросить ли Себастиана о ситуации с камерой, но тут меня словно током бьет. Какая же я идиотка!
Вскакиваю и бросаюсь прочь, в подвал, к душевым. Мои вещи! Я же просто бросила их. К счастью, оказалось, что ворох перепачканных шмоток никто не трогал. В серой комнате он напоминает какую-то бессмысленную авангардистскую скульптуру, которую кто-то пропитал кровью.
Я выдираю из всего этого свои джинсы и лихорадочно обыскиваю карманы. Но мои опасения подтверждаются. Фотография и письмо исчезли.
Очень медленно я вновь поднимаюсь по лестнице, меня мучит вопрос, что все это может значить. Кто вообще знал, что я нашла письмо? Следил ли за мной Себастиан, когда я сунула его в карман? Или это была Николетта? Она принесла мне халат и единственная заходила в душевую. Наверное, она и рылась в моих вещах. Или они шпионили за мной вместе с Себастианом и следили, где я нахожусь?
Банный халат все еще наверху, я решаю отнести его в комнату Николетты и осмотреться там. Сейчас просто необходимо узнать, что же было в том письме. А потом я отправлюсь в комнату Себастиана. Они не могут так со мной поступать!
Я хватаю халат и поднимаюсь на второй этаж, где располагаются комнаты Николетты, Беккера и Себастиана, стучу в дверь к женщине. Никто не отвечает, я собираюсь с духом и осторожно отворяю.
С удивлением обнаруживаю кучу вещей на полу. Постель не заправлена, на столе, под окном, рядом с обычными стопками книг и папками — пустая коробочка из-под шоколадных кексов и смятый пакетик от чипсов. На кровати я замечаю щетку для волос и косметичку. Там я и оставляю банный халат.
Куда же она могла положить вещи из кармана моих штанов? Бумага, наверное, промокла. Значит, ее нужно просушить, между двумя стопками бумаги, салфетками или полотенцами, которые потом лучше спрятать. Я подхожу к письменному столу, на котором стопка бумаги в чудовищном беспорядке.
Я подкрадываюсь к двери и прислушиваюсь, не идет ли кто-нибудь. Но все тихо. Я спешно пересматриваю бумаги. В левой стопке — сплошные газетные вырезки, много на английском языке, текст выделен разными цветами. Я перерываю все сверху донизу, постоянно прислушиваясь к тому, что творится за дверью. В самом верху — статьи о травмирующих отношениях между родителями и детьми, следом сообщения о похищениях и самоубийствах, и внизу я нахожу пару статей о фотовыставках авторитетной женщины-фотографа, о которой я никогда не слышала. Марта Айзеле в Нью-Йорке и Токио.
Я приступила ко второй стопке, в ней — документы о воспоминаниях, их достоверности, а также об объемах человеческой памяти. Но мне что-то не дает покоя и требует, чтобы я внимательнее перепроверила первую стопку.
Одна из фотографий.
