Павел Генералов - Война олигархов
Толпа пристыжено молчала.
— Зарплата у нас самая высокая по отрасли. И вы это знаете. Но у нас нет таких сверхприбылей, как у нефтяников. И это вы тоже знаете. Мы производим конкурентоспособный металл даже по мировым меркам, а не выкачиваем из нашей земли народное богатство. Нам есть чем гордиться. Я абсолютно откровенен с вами. Мы можем повысить зарплату. Да, мы можем её повысить. Если уволим треть работников завода. Вы этого хотите?
— Нет, нет, — пронеслось по толпе.
— И я не хочу, — Боков говорил с народом, словно великий и ужасный волшебник Гудвин, невидимый и всемогущий. — Тем не менее я готов выслушать ваших представителей. Прошу организаторов митинга подняться ко мне в кабинет. Завтра до сведения каждого будет доведено, какие убытки мы вместе понесли за два дня забастовки. Рабочую смену прошу приступить к работе, а остальные — расходитесь. Что вам, дома нечем заняться?
Надо ли говорить, что в кабинете Бокова так и не появился никто из зачинщиков беспорядков.
— Что и требовалось доказать, Пётр Семёнович, — сказал Боков Гаврюшину. — Сам что ли не мог дятлов приструнить?
Директор в ответ лишь развёл руками. Его лысина, такая прежде блестящая, как–то разом потускнела.
— А зачинщиков выявить и уволить. К чёртовой матери! — Боков стукнул по столу ладонью.
Более не обращая внимания на поникшего директора, Виктор Викторович вызвал секретаршу:
— Людмила Петровна! Соедините меня с «Севернефтью», с Чукановым. Надо начинать вправлять мозги этому козлу, — последнюю фразу он сказал уже исключительно самому себе.
Глава седьмая. Пр–роехали!
7 октября 1998 года
— А баба эта, когда летела, перевернулась и каблуками прямо в клумбу!
— Ну, и выжила?
— Прикинь, ни царапины! Что значит, пьяная была! И каблуки десять сэмэ. А вот пенс с пятого этажа…
— Кто?
— Пенс, ну, пенсионер, значит, он увидел, как мимо окна бабец просвистала. Нарядная, в причёске. Так его на месте паралич разбил. Его–то труповозка и забрала.
— Прям паралич? Может, инсульт?
— Инсульт, инфаркт, какая разница! Главное — бригада из морга без дела не осталась. Бабу с царапинами на скорой увезли, а пенса — прямо в морг! А ты говоришь! Слышь, Ань, сгущёнки хочешь?
Нюша открыла глаза. Перед ней стояла Наташа, соседка по палате в розовом стёганом халате. Она с утра развела бурную деятельность: что–то бесконечно ела, рассказывала байки третьей их «сокамернице» — кудрявой Оле, которая охала и ахала на все лады. Оля была здесь старожилкой — лежала на сохранении уже вторую неделю, а вот Наташу привезли ещё позже Нюши, примерно с тем же диагнозом. Только у Наташи срок был побольше — почти пять месяцев, поэтому её случай считался более тяжёлым. Но вот Нюша лежала пластом, меняя только лёд в грелке, а Наташа скакала козой, узнав, похоже, диагнозы чуть ли не всей больницы.
— Не буду, спасибо, — отказалась Нюша и снова закрыла глаза.
Пахло лекарствами и жратвой.
Почему она не героиня мыльного сериала? Почему у неё не амнезия? Забыть обо всём: о предательстве Нура, о потере ребёнка, которому она уже придумала славное имя Артём, забыть о несчастных и растерянных Гошкиных глазах. Амнезии просило сердце, но вместо спасительного забытья лишь звенел Наташкин голос.
— А в травме женской Светлана лежит. Ей, прикинь, муж…
— Избил? — ахнула Оля, скрипнув кроватью.
— Хуже! Нос откусил!
— Как? Совсем?
— Успели пришить, — веселилась Наташа. — У неё муж с язвой здесь же, на пятом этаже лежит. Она пришла его навещать. А муж ревнивый — жуть! Твой ревнивый?
— Вроде не очень…
— Ань, а твой?
Нюша демонстративно засопела.
— Ну ладно, дрыхни, я тебе потом расскажу. Так вот, язва его гложет, а он мучается — Светку ревнует. А от переживаний язва обостряется, но он всё равно дёргается. Как же так — он тут валяется, а жена дома, одна, кого хошь, того и принимай! Светка пришла его навещать, жратвы наготовила, язвенникам ведь всё пареное нужно, а он ест и говорит: признавайся — изменяешь? Она — нет, что ты, дорогой, — Наташа то пищала, то говорила басом, это когда за мужа.
— Ну?
— Гну! Он ей: нагнись, я тебе в глаза хочу посмотреть! — басила Наташа.
— Ну и, дальше!
— Ну, понятно, она и нагнулась, а он — хрясть! — Наташа щёлкнула зубами.
— Да ты что!
— Вот именно! Прям за нос! Напрочь откусил! Хорошо врачи рядом — сразу пришили. Вот теперь лежат в одной больнице. Он её навещать ходит, — веселилась Наташа.
— И она его простила?
— А что ей остаётся! Кому она теперь нужна такая — с приставным носом! Разве что Майклу Джексону. Он и сам такой — весь из кусманчиков, как лоскутное одеяло.
— Ну, ему вряд ли, он мальчиков любит…
Нюша, поняв, что новый виток трёпа будет о гомосексуалистах, решила встать и спуститься вниз. Гоша обещал прийти не поздно. Лучше подождать его внизу, на кожаном диванчике, а то от девичьих разговоров пухнет голова. Слушать палатные саги не было сил — хватит того, что примерно о том же она пишет в обещающих стать бессмертными «Диких розах».
Она спустилась со второго этажа и села на кожаный диван возле пальмы в кадке. Пальма была немного пыльной и развесистой, как клюква. Голова кружилась. Нюша прикрыла глаза и, кажется, немного задремала. Во всяком случае, когда она глаза открыла, ей показалось, что она видит сон: перед нею стоял Нур с букетом неприятно красных тюльпанов. Кровавых тюльпанов — может, именно так начинается заветная амнезия?
— Привет, — пробормотал Нур и, криво улыбнувшись, сел рядом. Это был, оказывается, не сон.
— Привет, — спокойно ответила она. — А где Гоша?
— Он с утра в банке, позже приедет, — пояснил Нур и спросил осторожно: — Нюш, это ты сама?
— Нет, — покачала она головой. — Это он — сам.
— Он? — удивился Нур.
— Он, — подтвердила Нюша и положила руку на живот. — Он сам.
— Понятно, — Нур взял её руку и поцеловал в ладонь.
— Не надо, — Нюша отдёрнула руку.
— Нюш, выходи за меня замуж, — глаза Нура были совсем светлыми и ужасно несчастными.
Нюша смотрела на него долго–долго, будто не решаясь ответить.
— Нюш, — начал было он снова, но она прервала:
— Нет, — сказала она твёрдо.
Он всё смотрел, будто не желал понимать.
— Нет, — повторила она.
Если бы он сказал ей это тогда… Но он сказал: «нож в спину». Теперь ножа нет. Нет и любви. Напрочь. Будто не было. Вышибло её, как пробки от слишком высокого напряжения.
— Ты иди, а то у нас обход скоро, — сказала она, и Нур послушно поднялся.
Она смотрела ему вслед, а на кожаном диване лежали тюльпаны. Обычные красные тюльпаны.
Нюша хотела заплакать, но почему–то засмеялась. Может, так она и начинается, желанная амнезия?
***Часы на башне Киевского вокзала показывали без пяти двенадцать. Константин Сергеевич Петухов, отхлебнув горячего кофе, только–только собрался ублажить себя долькой шоколада, как раздался звонок. Это был главбух Виктор Степанович:
— Константин Сергеевич! Только что фирма «Царь» расплатилась по кредиту.
— Замечательно! И чего только кочевряжились? Обошлись безо всякой пролонгации. Документы принесите мне после обеда. Подпишу вместе с остальными бумагами.
— Да, конечно, Константин Сергеевич. Но…
— Что–то не так? — насторожился Петухов. Главный бухгалтер, специалист старой формации, редко говорил загадками.
— Да нет, формально всё в порядке.
— Так что же, что же? Говорите яснее, что вы как сфинкс темните?
— Извините, Константин Сергеевич, мне кажется, что вам лучше спуститься в хранилище.
— Ладно, сейчас буду.
Петухов заглотнул подтаявшую шоколадную дольку и, промокнув губы краешком шёлкового платка, отправился в подвальные банковские закрома.
В подвале было прохладно и, казалось, пахло деньгами. Хотя как банкир Петухов прекрасно знал, что деньги не пахнут. А если и пахнут, то никак уж не озонированным воздухом.
Виктор Степанович в вечных нарукавниках приветствовал Петухова стоя:
— Вот, Константин Сергеевич, взгляните!
На стойке аккуратно были сложены долларовые пачки, скреплённые банковской лентой.
— Здесь ровно пятьсот тысяч, — пояснил Виктор Степанович.
— Так в чём проблемы?
— А вот в чём, — Виктор Степанович наклонился, поднял картонный ящик и поставил его на стойку перед Петуховым.
В ящике лежали использованные банковские упаковки — будто огромная денежная змея сбросила на время свою очередную шкуру.
— И что? — Петухов озадаченно потёр переносицу.
— А вы взгляните, — Виктор Степанович достал одну из использованных банковских лент из коробки и развернул её перед Петуховым.
