Ги Кар - Чудовище
Очень скоро я убедился, что Жак не сможет обойтись без женщины, и поделился своими наблюдениями с господином Роделеком. Мы знали, что Соланж думает только о Жаке... Возможно, и Жак вспоминает о ней с таким же теплом. Правда, у него это могло быть пока только неосознанно... В процессе образования Жак, разумеется, получил некоторое представление о женщине и об акте зачатия, однако ввиду его тройной ущербности проблема оставалась крайне деликатной. Безмятежная набожность господина Роделека позволяла ему пребывать в уверенности, что между двумя любящими существами все уладится, если на то будет благоволение небес. Я же, увы, гораздо лучше осведомлен о некоторых вещах и знаю, что неловкость мужчины при первом физическом контакте с юной девственницей может непоправимо все испортить. Ну, а стесненный своим врожденным недостатком, Жак наверняка совершит все мыслимые и немыслимые промахи.
Долгое время меня беспокоила мысль, что Соланж, единственно возможной подруге жизни для Жака, предстояло сыграть роль подопытного кролика. Не пострадают ли от этого ее неискушенность и целомудрие? Затянется ли потом душевная рана?
Я всегда буду помнить приезд девушки в Санак. Встреча молодых людей состоялась в приемной, в нашем присутствии. Войдя, Соланж тотчас остановилась, окаменев при виде Жака, которого знала ребенком и который предстал сейчас перед ней в облике взрослого юноши. Первые шаги сделал Жак: он медленно приблизился к ней, словно влекомый некой таинственной силой, остановился и глубоко втянул в себя воздух. Позже он признался, что в эту незабываемую минуту вновь обрел "запах Соланж", запах, который он так любил раньше, когда вел почти растительное существование в маленькой комнатке парижской квартиры, запах, всегда являвший собой полную противоположность ненавистному запаху матери... Он вытянул руки и принялся тихонько обводить ими очертания лица, которое уже любил... Соланж, застывшая как изваяние, во время этого своеобразного обследования едва осмеливалась дышать. Внезапно руки Жака схватили руки девушки: шершавые пальцы юноши жадно забегали по ее почти прозрачным пальчикам. Они "говорили" с ней с чудесным проворством, получив возможность высказать непосредственно ей самой все, что Жак годами тайно вынашивал в сердце.
Что это были за слова, мы никогда не узнали. Как бы то ни было, контакт установился - отныне и на всю жизнь...
Постоянное присутствие этой девушки рядом с Жаком поставило меня перед необходимостью посвятить возмужавшего юношу в мучившие его тайны физиологии. Да не покажется вам вольным выражение, которое я вынужден употребить, однако оно точно отражает то состояние, в каком находился Жак: он буквально чуял подле себя женщину. Необходимо было дать ему ясное представление обо всем, иначе его неудовлетворенное любопытство очень скоро стало бы болезненным.
Ивон Роделек предоставил мне в этом полную свободу действий, сознательно ограничив свою роль воспитателя только интеллектуальной и моральной сферами. Совершенно очевидно, что именно врач как нельзя лучше подходил для этих целей, но моя задача оказалась бы неизмеримо труднее, если бы в лице Соланж я не нашел самую ценную и понятливую помощницу. Она согласилась познакомить Жака с анатомией женщины - это является самой обычной вещью, например, на медицинском факультете. Соланж предпочла, чтобы она сама, а не какая-нибудь другая девушка открыла Жаку тайну женского тела... Когда Соланж разделась, я подошел к Жаку и, взяв его за запястья, дал ему ощупать шею женщины, груди женщины, бедра женщины. По мере этого волнующего знакомства он получал необходимые пояснения. Лицо его осветилось. Когда же я описал ему акт любви, соединяющий два существа, он, похоже, нашел его вполне естественным. Этого я и добивался. Нечто библейское было в этом своеобразном уроке естественной истории... Что до меня, то я испытывал такое чувство, будто знакомлю нового Адама, чистого и целомудренного, с извечной Евой... Юношу охватило радостное возбуждение. Его плотские устремления теперь самым естественным образом сосредоточились на Соланж. Так, почти незаметно, низменные инстинкты переросли у Жака во властное желание стать творцом новой жизни совместно со своей идеальной подругой, встреченной им на жизненном пути.
Прошло несколько дней, в течение которых я был свидетелем того, как его все больше мучила неотвязная мысль... Он испытывал острое желание до конца познать женщину. С тревогой ожидал я минуты, когда он разыщет меня и признается, что страстно желает Соланж... Как только это произошло, я немедленно поставил в известность Ивона Роделека. Жаку было в то время двадцать два года, Соланж двадцать пять: ничто более не препятствовало их браку... Спустя три месяца Соланж Дюваль стала госпожой Жак Вотье.
- Положа руку на сердце, доктор, - спросил председатель суда, - считаете ли вы этот брак удачным?
- Он был бы еще удачнее, если бы у них появился ребенок...
- Есть какие-нибудь препятствия?
- Никаких. Оба супруга абсолютно здоровы, а слепота, глухота и немота по наследству не передаются. Самое лучшее, что я могу пожелать Жаку и Соланж: когда вся эта печальная история закончится, завести ребенка, который окончательно скрепит их союз.
- Таким образом, вы убеждены в невиновности подсудимого?
- Да, убежден, господин председатель. Когда я узнал из газет о преступлении на борту "Де Грасса", я упорно пытался найти причину, которая могла бы побудить Жака Вотье к убийству. И не нашел ее... Вернее, причина могла бы быть только одна, но она настолько неправдоподобна, что о ней нечего и говорить...
- Все же назовите ее суду, доктор, - посоветовал Виктор Дельо со своей скамьи.
- Хорошо... Жак слишком любил свою жену, чтобы позволить кому-то не оказать ей должного уважения. Не хочу порочить убитого, тем более что ничего не знаю об этом молодом американце, но немалая сила сексуального влечения, полностью сосредоточенного у Жака на единственном существе, могла вызвать порыв устранить не соперника - о сопернике не может идти и речи при столь высоконравственной супруге, как Соланж, - а просто незнакомца, который неосмотрительно рискнул попытать счастья, как любой мужчина при виде красивой женщины...
- Умозаключение господина доктора Дерво, который к тому же выступает свидетелем защиты, - живо отреагировал прокурор Бертье, - заслуживает внимания господ присяжных: оно отнюдь не лишено здравого смысла. Быть может, это и есть, наконец, истинный мотив преступления, который подсудимый упорно отказывается открыть?
- Нет, господин прокурор! - воскликнул Виктор Дельо. В своем похвальном стремлении действовать на благо моего подзащитного свидетель допускает ошибку, пытаясь найти веское оправдание человекоубийственному акту, в котором обвиняют Жака Вотье. Мотив преступления, которое, если уж допустить невозможное, действительно совершил бы подсудимый, гораздо более серьезен. Для защиты не подлежит сомнению, что Жак Вотье и в самом деле имел очень основательную причину убить Джона Белла, и она берется доказать это в любое время. Однако Жак Вотье не исполнил своего намерения.
- Что вы хотите этим сказать, мэтр Дельо? - спросил председатель суда.
- Всего лишь то, господин председатель, что Жак Вотье не совершал преступления, в котором его обвиняют!
В зале на мгновение воцарилась тишина, настолько все были поражены услышанным, затем послышался ропот.
- В самом деле? - воскликнул мэтр Вуарен. - А что же вы намерены делать с отпечатками пальцев, с признаниями подсудимого, дорогой коллега?
- Боже мой, да никто и не спорит, что отпечатки принадлежат Жаку Вотье, но, мне представляется, уголовное расследование не велось со всей тщательностью, какую требует столь необычное преступление. Мы беремся доказать и это в любое угодное суду время... Что же касается признаний, сама готовность Жака Вотье с самого начала признать свое злодеяние заставляет нас хорошенько призадуматься. И мы, несмотря ни на что, не оставляем надежды вынудить подзащитного здесь же, в этом зале, во всеуслышание отказаться от своих слов. Но это может произойти лишь в том случае, если мы представим Жаку Вотье неопровержимые доказательства его невиновности. Ведь мой подзащитный лгал офицерам "Де Грасса", полицейским инспекторам, медикам, следователю, собственной жене и мне самому, на которого возложена задача спасти его. Жак Вотье лгал всем!
- Но с каким же намерением? - спросил прокурор.
- Ах, господин прокурор, здесь-то и кроется ключ к тайне! - ответил Виктор Дельо. - Когда мы узнаем точную причину, по которой мой подзащитный возводит на себя напраслину, чтобы спасти кого-то другого, мы разоблачим настоящего убийцу!
- Обвинение имеет все основания опасаться, что так называемый "настоящий" убийца никогда не предстанет перед правосудием по причине того, что его просто-напросто не существует! - съязвил прокурор Бертье. - Есть только один убийца, господа присяжные, не из царства теней, а вполне реальный, из плоти и крови, - и этот человек перед вами: Жак Вотье!
