Ольга Хмельницкая - Няня для принцессы
Повисла неловкая пауза.
Кроки снова обнюхал стену, а потом лег и задумался. Принцесса ласково гладила ему холку и чесала за ушком.
– Разве что вверх? – сказал крокодил вслух.
Он приподнялся на лапах, подпрыгнул и ударил хвостом по низкому потолку. Посыпались замшелые кирпичи. Медуза запрыгнул на руки принцессе, втянув жалящие присоски. Принцесса сунула его за пазуху и взяла также бабушку.
– Спасибо, внученька, – прошамкала пожилая медуза, – добрая девочка, только шапки красной не хватает и пирожков.
– Ой, как тут хорошо, – проговорил Медуза, устраиваясь у принцессы за пазухой, – что я вижу!
– Тщщщщ, – сказала принцесса, – ты же не хочешь, чтобы Кроки ревновал.
– Эх, молодо-зелено, – пискнула бабушка.
Кроки тем временем подпрыгнул снова и опять ударил в потолок. Кирпичи падали с глухим стуком, как перезрелые яблоки.
– Кроки, если обрушится весь потолок, нас завалит, – прокричал Медуза из-за пазухи принцессы.
Кроки снова подпрыгнул, ударил, кирпичи посыпались, и над головой крокодила появилось черное отверстие. Он расширил его и, легко подпрыгнув, нырнул в проем.
– Эй, а мы? – закричала бабушка.
– Погодите, он на разведку, – сказала принцесса и стукнула Медузу, который как-то недостаточно скромно вел себя у нее за пазухой.
– И вообще, вылезай, – она вытащила распоясавшуюся соплю. – Нечего ко мне клеиться. Причем в прямом смысле этого слова.
– Плохо я тебе воспитывала! – вспылила бабушка. – Как ты ведешь себя у девушки под майкой?
– Вот-вот, – кивнула принцесса.
Из проема появилась голова Кроки, и он легко приземлился на груду кирпичей.
– Ко мне на спину, – сказал он. – И пойдем, тут есть еще камеры. Мы заберем всех.
Дождь барабанил по машине. Было уютно, как в палатке в пионерлагере в Крыму, когда на десятки километров вокруг никого, только горы, ветер, ковыль и тушканчики иногда шуршат в траве.
– Спаси меня! – сказал следователь. – Ты же спасатель. Окажи мне помощь!
– Я храню верность погибшему мужу, – ответила няня. – Но мы можем дружить.
– Давай назовем это так, если тебе так больше нравится, – легко согласился следователь и подвинулся поближе.
– Ты не о том думаешь, – проговорила Елена Варфоломеевна, – лучше давай подумаем, откуда взялся цианистый калий. Даже если Нинель Петровна делала его сама из косточек горького миндаля, то… должны же были остаться какие-то следы. Я не представляю, как произвести…
– Цианистый водород, а не калий, – подсказал следователь.
Он расслабленно полулежал на водительском сиденье. Его белое лицо со светлыми ресницами выглядело почти красивым.
– Неважно, – сказала Елена Варфоломеевна, – все равно где-то его делали. Кроме того, я все меньше и меньше верю в то, что Нинель Петровна отравилась сама. Я же психолог, ты знаешь. Эта женщина не производила впечатления человека, склонного к сантиментам. Думаю, неверный муж был бы бит сковородкой и выгнан из дому, но чтобы она сама отравилась в такой ситуации… трудно себе представить.
– Не забывайте, дорогая, – произнес следователь, – что такие сильные на вид люди часто оказываются очень ранимыми. Подумайте, а что, если Нинель Петровна его по-настоящему любила. Это меняет всю ситуацию. Бит сковородкой? Выгнан из дома? Нет, если там были чувства.
– Ты прав, – кивнула няня, – любовь способна поранить даже самое сильное сердце.
– Именно, – согласился следователь и со значением посмотрел на Елену Варфоломеевну.
Дождь барабанил все сильнее. В его мерном стуке было что-то убаюкивающее. За окнами клубился туман.
«Подходящая погода для Джека-потрошителя», – некстати подумала няня.
– Надо искать следы цианистого водорода, – сказал следователь. – Получу сегодня ордер на обыск.
– Квартира Маши и Нинель Петровны.
– Да. Если Нинель Петровна сама готовила себе яд, она оставила бы следы, ей не было смысла ничего скрывать. Правда, все следы мог уничтожить Федя.
Следователь потянулся и выпрямился.
– Один поцелуй, и поедем, – предложил он.
– Нет.
– В щечку.
– Нет.
– В лобик! По-дружески.
– Исключено. Могу руку пожать.
Он завел двигатель.
– Ну хоть руку.
Они пожали друг другу руки и вырулили на дорогу.
Кроки бил в стену.
– Спасите нас! – кричал выводок летучих ежей, прильнув к зарешеченному окошку. – У нас один больной есть! Нам надо на воздух!
– А их почему держат в камере? – спросила принцесса, глядя на несчастный колючий выводок, сующий в окно длинные мордочки с черными носиками.
– Их фаршируют листьями самопишущего дерева, – пояснил Кроки, переводя дух. – Есть такое дерево-поэт, на его листьях написаны стихи всякие. Листья собирают только безлунной ночью, чтобы дерево заранее не заметило сборщиков и не начало писать частушки всякие матерные. Так вот, если поймать ежа, выпотрошить, вымочить…
Ежи застонали.
– …вымочить, – продолжил Кроки, – а потом нафаршировать листьями самопишущего дерева со стихами о любви, то получается такой вкусный голубец, что многие готовы правое щупальце отдать, чтобы съесть такое блюдо. Это что-то типа наших трюфелей. Или фуа-гра.
– А в домашних условиях дерево такое можно вырастить? – спросила принцесса. – На подоконнике? Чтобы оно писало всякие романтические баллады?
– Можно, – сказал Кроки. – Но на листьях будет одно-единственное стихотворение.
– Сижу за решеткой в темнице сырой, – с чувством продекламировал Медуза.
Кроки снова ударил хвостом по стене. Грохот, пыль, разлетающиеся кирпичи.
– Ты настоящий мужчина, – тихо произнесла принцесса. – Хоть и зеленый.
Крокодил засмеялся, приоткрыв пасть с острыми зубами в три ряда. Медуза втянул носом воздух. Слегка пахло розмарином.
– Давай быстрее! – взвизгнула принцесса.
Хвост со свистом разрезал воздух. Удар был такой силы, что гора содрогнулась. Кирпичи посыпались, в стене появился проем. Радостно запищав, ежи принялись вылетать из отверстия. Двое несли больного ежонка.
– Что с ним? Давайте я его понесу, – предложила принцесса, взяв в руки невесомое колючее тельце.
– Темно, сыро… продуло, – сказала ежиха, и на ее глазах-бусинках заблестели слезы. – Ни врачей, ни солнца, ни лекарств, ни пудинга со сливками.
– Пошли, – позвал Кроки.
Принцесса пустилась за ним, прижимая к груди ежонка. Остальные летели следом, шелестя крыльями. Медузы вели себя у принцессы за пазухой смирно.
На развилке Кроки замешкался.
– Налево! – сказал Медуза, высунув из-под майки принцессы прозрачное щупальце.
Кроки повернул налево, летучие ежи сделали пируэт в воздухе.
– Хэээлп, – послышался стон где-то впереди.
И почти сразу же в воздухе сильно запахло розмарином.
Старушка в клетчатом пальто и голубом шарфике сидела в коридоре, бдительно щуря правый глаз.
– Ульяновна я, – сообщила она, увидев следователя и Елену Варфоломеевну. – Мне девочки рассказали, что милиция приходила.
Старушка причмокнула.
– И я хочу кое-что рассказать!
– Проходите, – пригласил следователь, показывая на дверь.
Ульяновна вошла, мелко семеня, и села.
– Ночью она приходила к нему! – выпалила она. – Какой стыд! Не успели похоронить жену, а Маша уже бежит к нему в постель.
Сухонькие щечки запылали праведным гневом.
– В мое время таких женщин… знаете, как называли, да, – сказала Ульяновна, вскинув подбородок. – Я бы ей руки не подала. Я с ней даже не здороваюсь теперь!
Она поудобнее устроилась на стуле.
– Я думаю, – произнесла она после паузы, понижая голос, – что они ее… убили. Маша и муж Нинель. Убили нашу тамаду, несущую людям радость! Убили честную женщину, потому что жена была как бельмо на глазу и мешала им творить разврат.
И Ульяновна несколько раз испуганно перекрестилась.
– Знаете, – продолжила она, – и Харитоновна тоже так думает. Только не говорит вслух.
«Харитоновна – это мама то ли бандита, то ли депутата, – вспомнила Елена Варфоломеевна, – того, который пытался подарить матери машину с водителем, чтобы она в булочную ездила».
– У нас не запрещено законом иметь внебрачные связи, – сухо сказал следователь, – у нас свободная страна. Так что тот факт, что Маша ночью ходила к своему лю…
– Я чувствую, – проговорила Ульяновна. – У меня девальвация… эксгумация…
– Интуиция, – подсказала Елена Варфоломеевна.
Ульяновна благодарно закивала.
– Интуиция! Они ее убили. Кстати… когда будут похороны Нинель?
Старушка застегнула пальто на все пуговицы.
– Посмотрю ей в глаза на похоронах. Убийцы перед лицом покойной жертвы дрогнут и, возможно, раскаются. Упадут на колени перед гробом!
– Я бы на это не рассчитывал, – усмехнулся следователь.
Елена Варфоломеевна молчала, внимательно глядя на старушку. Та встала. Ее газовый шарфик взметнулся.
