Анна Данилова - Красное на голубом
– Что они покупали, можете припомнить?
– Да. Да, конечно. Вот эту сумку.
– Она дорогая? – спросила Рита.
– Чуть больше четырехсот долларов. Если хотите, мы и вам такую закажем. – В ней тотчас автоматически заговорила профессиональная продавщица.
– Нет, спасибо. Что вы еще помните об этой паре?
– Подождите! Кажется, мужчина купил себе кожаный ремень, коричневый. Еще – портмоне. Это девушка его уговорила, сказала, что у него уже старое расползается по швам. Вот так прямо и заявила.
– Скажите, – Рита прочла имя продавщицы на пластиковой визитке, прикрепленной к кофточке, – Лена, как они общались – как он обращался к ней, она к нему?
– Она держалась очень уверенно и смотрела на него с обожанием и с какой-то, знаете, гордостью. Вот, мол, смотрите, какой у меня кавалер. Она еще совсем молодая, почти девочка. – Взгляд Лены стал задумчивым.
– Она называла его по имени?
– Нет. Я не слышала. Да, вспомнила, они купили еще и зонт! Японский, очень красивый, они у нас быстро разошлись. Весь в красных маках.
Марк отошел в сторону и позвонил Воронковой. Ему захотелось услышать ее голос. Странное, ничем не объяснимое желание.
– Лидия Григорьевна? Марк Александрович Садовников. Нет, пока не нашли. Скажите, у вашей дочери был зонт? Вы можете его описать? В маках, значит. Когда он у нее появился? Понятно. Месяц тому назад. Спасибо.
Он повернулся к продавщице:
– Вы сможете помочь нам составить фоторобот этого мужчины?
18
Петр Андреевич Беленков поднялся на лифте и остановился перед дверью квартиры Ольги Погодиной. Сейчас он волновался куда больше прежнего. Его бывшая секретарша, Ольга, исчезла. Перестала отвечать на звонки, словно обиделась на него. Если обиделась, то он может предположить лишь одно: он так и не решился рассказать жене о своем романе, о желании жить с Ольгой, попросить развода, наконец. Он не мог объяснить Оле, что даже при том, что он по-настоящему любит только ее и только с ней ему хорошо, он не хочет пока ничего менять в своей «той, другой» жизни. У него семья, хорошо налаженный быт, жена, любящая, сын, которого он просто обожает и не может бросить. Что его любовь к Оле – это одно, а любовь к своей семье – это другое. Конечно, ей хотелось семьи, детей, как и любой другой женщине. Но, с другой стороны, она тоже могла бы найти в своем существующем на сегодняшний день статусе положительные стороны. Так, к примеру, ей не приходится его обстирывать, кормить (хотя она всегда говорит, что с радостью стирала бы его носки и варила ему щи), лечить – словом, заботиться о нем, как это делает его жена. И кто знает, быть может, их отношения до сих пор сохранили некую чистоту и возвышенность именно по той причине, что она не видит его такого – домашнего, расслабленного, в тапочках и халате, лежащего с температурой – потного и раздражительного. Он всегда появляется перед ней подтянутым, чистым, в выглаженном костюме, свежим, в хорошем расположении духа.
На звонок никто не отреагировал. Получалось, что Оли и дома нет. Тогда где же она? Может, она неожиданно уехала к какой-нибудь дальней родственнице в деревню или на Украину (кажется, она говорила, что у нее там кто-то есть). Но тогда почему же она не сообщила ему об этом? У них до сих пор были такие трогательные отношения, что подобный поступок был напрочь исключен. Даже в случае, если у нее умер кто-то из близких, она тем более непременно позвонила бы, а он, в свою очередь, дал бы ей денег на поездку. И прощание их получилось бы нежным, она плакала бы и говорила, что ей будет трудно без него все эти дни. Что же случилось?
Объяснение он мог бы найти, заглянув к ней в квартиру, по каким-то деталям, приметам понял бы, где она. А что, если она больна?
От этого предположения ему стало и вовсе нехорошо. Она могла заболеть – внезапно. К примеру, острый приступ аппендицита. Ее скрутило, бедняжку, и она не смогла даже вызвать «Скорую».
Петр Андреевич дрожащими руками принялся рыться в своем портфеле в поисках ключей от ее квартиры.
Она отдала ему ключи сразу же, как только их отношения определились и они стали по-настоящему близкими людьми. Она так и сказала: «Петр, вот тебе ключи от моей квартиры, можешь приходить сюда, когда только пожелаешь». Она не сказала фразы типа: «Вдруг что-то случится», – нет. Она просто надеялась, эта милая, влюбленная в него женщина, что он станет появляться здесь, когда ему будет плохо дома, в семье, где, в ее представлении, его никто не любил, не ценил. Но таких случаев было мало, очень мало. И приходил он к ней сам, в ее отсутствие, когда она отправилась по магазинам или просто по своим делам, не потому что дома у него не все в порядке или ему там стало невыносимо. Просто иногда у него случались неприятности на работе, он был зол на кого-то, имевшего отношение к профессиональным проблемам, и его охватывали тоска и отчаяние. И вот тогда ему хотелось увидеть Олю, рассказать ей обо всем, что накипело на душе. Тем более что она прежде была его секретарем и отлично знала всех тех людей, преимущественно коллег-чиновников или подчиненных, о которых он ей говорил, а потому она понимала его с полуслова, во всем соглашалась с ним и, к счастью, никогда не давала советов. Просто сидела, слушала, поглаживая его ласково и целуя в наметившуюся лысину.
Он открыл дверь и напрягся. Потянул носом, с ужасом допуская мысль, что в квартире он может найти труп своей любовницы. Он вспоминал, как исчез один его приятель, долго не появлялся ни на работе, ни на даче. Его жена уехала с детьми в Крым, звонила оттуда Беленкову и спрашивала – не знает ли он, куда подевался ее муж? И тогда Петр Андреевич решился обратиться к соседке, которую хорошо знал и у которой были ключи от квартиры приятеля. Они вместе вошли туда и, едва открыв дверь, сразу почувствовали, как в нос им ударил этот запах.
Приятель умер во сне. Лежал на боку в постели, и труп его снизу налился синеватой кровью. Сердечный приступ.
Сейчас же, как ни пытался Петр Андреевич разобраться в мешанине квартирных запахов, ничего такого, что напоминало бы трупный «аромат», к счастью, не было.
– Оля? – позвал он осторожно. Сделал несколько шагов вперед. Не увидев и не услышав ничего подозрительного, двинулся дальше по квартире. Все как всегда. Везде чисто, аккуратно. Если бы, к примеру, ей стало плохо и она металась бы по квартире, то непременно бы что-то уронила, бросила, разбила. Так он себе это представлял. Не нашел он и следов пребывания врачей: ни пустых ампул или шприцев и влажной ваты в мусорном ведре, ни следов грязной обуви на паркете. Все было тихо, чисто, как всегда. И пахло хорошо, как обычно бывало в этом доме.
В спальне постель была заправлена, шторы задернуты. На столике – букет роз, тех самых, которые он подарил ей в их последнюю встречу.
Он сел на кровать, потом решил прилечь. Потом, вспомнив, что он в обуви, разулся, поставил ботинки на ковер. Сначала смотрел в потолок, потом, очнувшись от раздумий, сел и уставился в небольшой столик с выдвижным ящиком, в котором, как он знал, Оля хранила документы и деньги. Открыл. Там тоже все было аккуратным образом сложено. Шкатулка с драгоценностями, коробка из-под пудры, в которой лежали деньги, – все на месте. В прозрачной папке – документы. Паспорт на месте. Какие-то счета, открытки. И тут его взгляд упал на знакомую картинку. Сверкающая блестками елка, фужер с шампанским, разноцветный серпантин – пригласительный билет на новогодний вечер, который состоится в театре драмы 31 декабря 200… года, начало в восемь вечера. Это было всего несколько месяцев тому назад! Эту «елку» устраивал для элиты города мэр. Пригласительные шли наперечет. Он знал почти всех, кто был там – его друзья с женами, любовницами. Вот и он решился в первый раз, взяв на новогодний вечер жену, пригласить туда и Ольгу. Решили, что она придет с какой-то своей приятельницей, для отвода глаз (ведь Олю многие знали именно как его бывшую секретаршу), но он обещал, что непременно найдет время, чтобы уединиться с ней, у него для нее приготовлен подарок.
Конечно, он напрасно опасался, что кто-то там обратит внимание на Ольгу именно в связи с ним. Толпа разодетых в пух и прах гостей бала, громкая музыка, под которую хочется танцевать, столики с хорошей закуской, интересная программа, приглашенные из столицы артисты. С ним была вся его семья: жена Наташа, Костя и… Оля. Он наблюдал за ней, сидя за своим столиком, и находил ее весьма привлекательной и даже соблазнительной. На ней было темно-синее платье с открытой спиной, доходившее до середины колена, что давало возможность полюбоваться ее стройными ножками. Высокая прическа, длинная шея, украшенная яркими бордовыми сверкающими бусами, такие же длинные серьги, свисавшие почти до плеч.
Но вышло так, что большую часть времени он провел все-таки с женой. Она тоже выглядела в тот вечер ослепительно: во всем черном, изысканном, открытом, и была в хорошем настроении. Правда, выпила лишнего. Но это ей даже шло. Он был рад, что она не скучала, быстро нашла своих подружек – жен его же приятелей, и они от души повеселились, время от времени исчезая с его глаз – он знал, что они курят внизу, в холле. Потом (но, может, это ему показалось, – она какое-то время разговаривала с одним молодым человеком, очень красивым, во всем белом), после чего настроение ее заметно поднялось. Она просто порхала по залу, кружилась в танце со всеми, кто ее приглашал. Петр Андреевич сначала хотел попытаться выяснить, кто этот молодой человек, но потом, воспользовавшись тем, что его жена в отличном настроении и занята, послал Ольге сигнал телефоном, и она вышла на улицу.
