Галина Щербакова - Трем девушкам кануть
– Во-первых, во-вторых и в-третьих, мы «историю с дамой в „Мерседесе“» вынесем за скобки. Никаких оснований связывать ее с главным нет.
– Но чья машина, мы можем узнать?
– Узнаем. Это нам ничего не даст. Уверен. Я тебе так скажу. Вся твоя история хороша, так сказать, до первой пробы на истинность. Поверь, какой бы забубенной ни была наша милиция, явное убийство она бы увидела. Не факт, конечно, что она стала бы с ним разбираться, но что сама себе она бы его пометила – точно. Это я узнаю. Непременно. Нужны пробы на яд. Их в глубинках не делают, если, конечно, это не что-то грубое, всем известное. Сейчас же столько отрав! Слышал эту историю с грибами? Три десятка человек как не бывало, а гриб-сволочь – на анализе абсолютно такой, каким был раньше. Но, значит, не такой! Просто мы не знаем. Две девушки, на твой взгляд, отравлены, но есть формальные основания считать это несчастным случаем. Значит, так и будут считать. Потому что не до девушек, Юрай. Мир трещит по швам. Преступность стала хвастливой, вызывающей, она перешла черту, за которую раньше по каким-то высшим правилам не переходила. Теперь нет черты. Преступник растворился среди людей, как свой. С ним дружат, его уважают, к нему обращаются за помощью. Все это в порядке вещей, милиция пьет с ворами, убийцы приносят соболезнования родственникам ими же убитых, растлители идут работать в школы, чтоб далеко не искать жертвы. И тут появляется волонтер справедливости, который хочет в этом месиве найти источник зла… Да это уже не источник! Это уже озеро, в которое втекают и вытекают воды.
– Скажи, почему ты слушаешь с закрытыми глазами?
– Потому что так я лучше вижу. Мне не мешают твои руки, твои губы, твои дурные глаза. Я слушаю и создаю образ преступления. Он может быть совсем не таким, совсем не с той стороны, но я лучше ищу в выстроенном доме, чем на пустом пространстве. На сегодняшний день у всей этой истории есть одно уязвимое место: девчонка, которую бросили в кровать милиционеру. Вот с ней надо бы хорошо поговорить.
– Ее увезли родители…
– Но привезут же… Хотя честно… В этой девочке весь секрет, и я и копейки не дам за ее жизнь.
– Да ты что!
– Да. Даже если ты насочинял, приукрасил по закону своей профессии, даже если ты наполовину прав. Ведь не исключено, что ты совсем большой фантазер, а?
Юрай склонил голову и показал Леону шишку от дубины, повернул шею и продемонстрировал следы от колючки.
– Не звучит, – засмеялся Леон. – Это же тебя курочил сексуально озабоченный старик. Причем сам во всем и признался.
* * *«Да, – написала мама, – у Алениного мужа есть новые финские вишневые сапоги, легкие и толстые. Вопрос, когда он эту красоту наденет? У него плохо заживают кости, и не исключено, что Алена с детишками пробудут у матери целый год. И как это бывает в жизни, сынок, для Алениной мамы это уж и не очень радость. Еще летом, когда в запасе весь двор, семерым детям есть место, а зимой, в двух крошечных комнатках? И материально им трудно. Поэтому Алена предлагает купить у нее сапоги, но они тебе явно будут велики, разве что с толстым деревенским носком».
Ну что ж… Сапоги нашлись. Те ли, что были прижаты ремнями в чемодане Маши Ивановой, или совсем другие… Как это узнать, тем более ему, Юраю, которому узнавать и права-то не дано. Не его это собачье дело, как сказал напоследок Леон: «Ты, Юрай, в этой игре никто и звать тебя никак».
– Поэтому он очень удивился, когда, подняв глаза от тошнотворной статьи про преимущества вертикального строительства, увидел, что рядом со столом стоит Лидия Алексеевна и постукивает колпачком от ручки, привлекая этим к себе внимание.
– Обманывать нехорошо, – сказала она, разглядывая Юрая так, как если бы он был голографическим снимком и страсть как хотелось заглянуть вглубь, для чего вполне можно и расщепить диковину. – Вы никакой не учитель, вы, как я и подозревала, газетчик. Я просто до ужаса расстроилась, когда вы мне соврали… Я ведь вам поверила! И в своем замечательном свойстве усомнилась.
– Садитесь, – растерянно произнес Юрай.
И первое, и второе, и третье его чувство было – вполне конкретный страх. Он ведь и тогда бежал от нее с ощущением выпрыгнувшего из-под трамвая человека. Потом, уже дома, анализируя этот свой страх и стыдясь его, Юрай не нашел себе оправдания. В конце концов, как говорится, не держал он себя за труса, каково же разочаровываться.
И тогда, в машине, и сейчас, в заполненной людьми комнате, где ни-че-го страшного произойти не может, он, Юрай, поджелудочной железой чует беду. Да что там! От Лидии Алексеевны – Господи, прости! – смертью разит, вот ужас-то… Ну и как это объяснишь, к примеру, коллеге за соседним столом, у которого зенки повылазили, на эдакую даму глядючи.
Лидия Алексеевна села на стул, осторожно, даже чуть брезгливо, и, перегнувшись через стол, заглянула в странички, искромсанные Юраевой ручкой.
– Вы задели мое хобби, ну я за вами и последила… Не обижайтесь, ладно? Я ненавижу пустое время, а оно у меня только, когда я в машине. Вот и развлекаюсь отгадыванием профессий и судеб. Если подворачивается случай, как тогда вы на дороге, я грубо вторгаюсь в личную жизнь и задаю вопрос прямо в лицо. Так было с вами. Вас сейчас не надо никуда подвезти?
– Не надо, – ответил Юрай.
– Ну вот и все. Я убедилась и пошла, – сказала она, и встала, и протянула Юраю руку, которую ему – куда же денешься? – пришлось взять. Рука была абсолютно вялой, она даже не шевельнулась в Юраевой ладони, получалось, что чувство в рукопожатии, какое ни есть, выражал он. И злость на это – жмет ручку, которую ему бы закинуть подальше – вдруг вызвала в Юрае азарт.
– А слабо, – спросил он, не выпуская этого «мягкого, дохлого мыша», – слабо вам продемонстрировать ваши способности? Сейчас выйдем в коридор, у нас тут контор до фига, и вы проречете, как вы это умеете?
Ах, как она затвердела, мышиная ладошка, как царапнулась ногтем, но тут же и обмякла.
– Да ну вас! – сказала Лидия Алексеевна, выдергивая руку. – Что я вам, экстрасенс? Я – так… Любительница от безделья… Я запросто могу и ошибиться.
– Давайте я вас провожу, – предложил Юрай.
Юрай вел ее к выходу другой дорогой. Он знал закутки старинного особняка, знал хитрые переходы с этажа на этаж и даже в другое здание, поэтому вел и знал, куда ведет.
Он шел к заплеванному, выходящему на глухую помойку бывшему красавцу-эркеру, наполовину забитому досками. В эту минуту Юрай мечтал, чтобы эркер не был занят. Здесь могли обжиматься конторские женщины с чужими мужьями из службы метрополитена. Здесь могли распивать удачу или выговор, здесь плакали брошенные любовниками машинистки, здесь, наконец, меряли спекулянтские тряпки, для чего даже существовал кусок зеркала в самой середине эркера. И был ящик, который ставили поперек дороги в тайную обитель, когда она была уже захвачена. Ящик называли «движком». Спрашивали друг у друга: «Движок стоит?» На счастье Юрая, движка не было, это он увидел много раньше, чем Лидия Алексеевна сообразила, куда ее ведут.
– Что бы это значило? – спросила она сухо. – Зачем вы меня сюда завели?
– Я хочу знать: что вам от меня надо? – спросил Юрай.
– Ничего, – засмеялась Лидия Алексеевна, – ничего.
– Так просто вы не отделаетесь, – сказал Юрай и уже знал, чувствовал, что все сделал не так, что не силой надо было, а обманом, хитростью, а он, как колун, хрясь… и все тут. Лидия Алексеевна стала охорашиваться перед осколком трюмо, повеселела и смотрела на Юрая почти ласково и очень по-женски.
– Ну такую малость, что я на вас положила глаз, вы можете сварить в своей голове?
Вот и конец. Сейчас она заплетет эту интригу, а он ведь хоть и тараканий идиот, но не полный, он же помнит, как каменела ее мышиная ручка, как на какую-то секунду у него был верх, и она, а не он, испугалась.
– Неправда, Лидия Алексеевна, – печально заговорил Юрай, – неправда. Я вам зачем-то нужен… И очень нужен… Может, я даже знаю, зачем…
– Зачем же? – резко перебила его Лидия Алексеевна.
– Так я вам и скажу! – отпарировал он. – Я еще – как вы говорите – поварю это в своей голове.
– Ну и варите, – сказала она, отодвигая движок. – На здоровье! Я бы на вашем месте ничего подобного не делала бы… К нему приехала женщина, можно сказать, напрашиваться, а он ее завел черт знает куда… Пытает… Эх вы! Сыщик…
Сыщик! Вот она опять проговорилась. Как тогда с его профессией. Тогда он испугался, как-то очень ясно представилась ситуация «был Юрай – нет Юрая», а сейчас уже был спокоен. Спокоен, спокоен, спокоен… Привык, что ли?
Он видел, как она заметалась в переходах и лестницах. Захотелось, чтоб она запуталась тут окончательно, до испуга – у них такие моменты со случайными посетителями бывали, – но не тут-то было. Не та леди! Рванувшись раз, другой не в ту сторону, она уже с третьей попытки нашла нужное направление, оглянулась на наблюдавшего за ней Юрая, обдала его таким презрением, что у Юрая – чертова вегетатика! – даже спина взмокла, вильнула шикарной клепаной юбкой и только ее и видели.
