Николай Волков - Не дрогнет рука
Конечно, после такой сцены разговор у нас больше не клеился, и я поднялся с места, сославшись на неотложные дела. Ирина не сказала ни слова при прощании, даже не напомнив о своем намерении завтра посоветоваться со мной. Я недоумевал, что могло так резко изменить ее настроение.
Няня Саша вышла меня проводить. Мы дошли до угла. Я поинтересовался, что это за странного гостя я встретил у Роевых.
— А, этот черный-то? — переспросила няня Саша. — Не люблю я его, противный он. Еще когда трезвый, тогда ничего, вежливый такой, полированный, а как выпьет, то только держись, так из него грубость и лезет. Называется научный работник, а сам хам хамом! И вечно своими черными глазищами на Иришку зыркает, точно съесть хочет. Ты думаешь, чего он к нам ездит? Только из-за нее. Клара-то воображает, будто это она его приворожила. Мажется, рядится, в корсет свою тушу затягивает, а он на нее и смотреть не хочет. На черта ему эта старая рожа? Он все к Иришке льнет.
— Да кто он такой, — добивался я. — Где работает?
— Ветродуй какой-то. Как их там называют… ме-те-ри-олог, что ли? Ученые книжки пишет и большие деньги за это получает.
— Метеоролог? — догадался я.
— Ну да! Натощак и не выговоришь. Станция у него своя в Амелине. Избу у колхоза снял и на огороде у него там домики какие-то игрушечные на столбиках понастроены, будочки, лесенки беленькие. Я сама видела, когда мимо ехали. Ведь мы летом в Сосновке на даче живем. Из-за этой дачи мы и познакомились с этим черным идолом, чтобы его язвило, а теперь он пристал к нам, как репей к собачьему хвосту, не оторвешь.
Ему уж не шибко и рады. Ирка его терпеть не может, отец тоже, видно, раскусил, что это за фрукт такой, да только слова поперек ему сказать не смеет, какие-то у них там счеты-расчеты между собой есть, дьявол их знает, но только побаивается наш Аркадий Вадимович этого Арканова и лебезит перед ним всяко Зато фря эта рыжая, Клара Борисовна, так и тает, когда он с ней балясы точит. Ну, а Радьку, того с ним и вовсе водой не разольешь. Как Арканов приедет в город из своего Амелина, так они, что ни вечер, обязательно до утра где-то с ним пропадают. И чего только отец смотрит? Парень вовсе от учения и от работы отбился.
Мы долго стояли с няней Сашей на углу. Из ее взволнованного, пересыпанного далекими отступлениями рассказа я понял, что знакомство Роевых с Аркановым произошло этой весной, как только они поселились на даче в Сосновке. Я хорошо помнил эту таежную деревушку, бывал в ней не раз, купался в мельничном пруду, заросшем по берегам осокой, брал клубнику на залежах, рыжики по мелким соснячкам.
Няня Саша рассказала, что Аркадий Вадимович, связанный службой, не мог постоянно жить в деревне, и потому Радий приезжал за ним в город каждую субботу на «москвиче», специально купленном для этой цели. Кстати, с покупкой «москвича» была связана какая-то серьезная неприятность для Роева, из которой его будто бы выручил Арканов, но о ней няня Саша не стала рассказывать, торопясь выложить все, что знала про Арканова, который стоял ей как кость поперек горла.
В дом Роевых ввел его Радий. Проезжая через Амелино в город, он увидел Арканова, «голосовавшего» у края дороги, и подвез его до города. В дороге Арканов забавлял Радия анекдотами и так сумел ему понравиться, что несколько дней после этой встречи у парня только и было разговоров, что о новом знакомом. Вскоре Арканов сам приехал в Сосновку на велосипеде и, узнав, что Роевы пошли в лес, разыскал их там и присоединился к компании. Оказалось, что он и раньше был знаком с Кларой Борисовной, а тут и вовсе стал с ней на короткую ногу. Она будто бы чуть на шею ему не вешалась. «И что у них там по кустам было, — добавила няня Саша, поджав губы, — уж я и не знаю и знать не хочу».
Эту часть ее рассказа я оставлял целиком на ее совести, зная, что если одна женщина ненавидит другую, то всегда готова раскрасить ее биографию какой-нибудь пикантной подробностью, основываясь только на собственных домыслах.
Познакомившись ближе, Арканов зачастил на дачу к Роевым, привозя с собой вина и закуски. Чтобы провести время, играли в дурачка, в акульку, потом Арканов научил всех игре в девятку и в двадцать одно. Игра шла на спички, но когда дамы уходили купаться или отдыхать и мужчины оставались одни, то в банке вместо спичек появлялись деньги — и довольно крупные, а на выигрыш покупалось вино. Арканов пил много и делался при этом злым и нахальным. Весь его лоск, вежливость и внимательность испарялись. Радий же, напившись, хворал весь следующий день, клялся больше не брать в рот и капли, а вечером, если приезжал его приятель, забывал о своем обещании.
— Сколько с ним Иришка мучений приняла, — жаловалась няня Саша. — Ведь она хоть и моложе, а разумней и, точно мать, о нем заботится. Уж она и стыдила, и просила его, а он пообещает, даже заплачет, бывало, когда она его шибко проберет, но только чего стоят эти пьяные слезы! Стала она как-то отцу говорить, чтобы тот выгнал из дому этого гостенька дорогого, так ведь знаешь нашего отца, какой он? Мотылек! Ему бы на сцене играть да перед бабами, как петуху, крылом по пыли чертить. Разве он о своем доме думает? А тут у него какая-то новенькая на стороне завелась. Он, может, и рад был, что есть кому его Кларочку забавлять. Да только не в Кларочке тут дело.
Мы постояли с няней, поговорили, но вечер был довольно прохладный, и я, опасаясь, что старушка простудится в своем платке, поторопился распроститься, пообещав, что еще зайду к ней.
Перед сном, лежа на довольно жесткой койке общежития, я перебирал в уме события этого дня, думая, отчего мне не спится, почему я поминутно вздыхаю и чувствую сладкое стеснение в груди. Нечего было искать этому причин. Так сильно меня взволновала, конечно, неожиданная встреча с Ириной. Однако то тревожное чувство, которое все больше охватывало меня, было неизмеримо сильней прежнего робкого, полудетского обожания, и ничем оно не напоминало те кратковременные увлечения, которые, признаюсь, по временам довольно крепко овладевали мной. Чистое, как родник, это чувство было лишено страстных грез и томлений. Оно было скорей преклонением, чем влюбленностью, стремлением защитить, спасти от бед это юное, чистое, прекрасное существо, с которым судьба меня столкнула, наверное, не зря. Мне хотелось любыми жертвами преодолеть все трудности и помочь Ирине, спасти от угрожавшей ей опасности, чтобы выражение тоски и муки больше не появлялось на ее милом лице, которое так четко стояло перед моими глазами, точно я видел его наяву. Но временами другое лицо заслоняло эти черты, и другие глаза смотрели на меня с немым укором. Но они напрасно так на меня смотрели. Я не виноват был перед ними, поймите меня: не ви-но-ват!
Глава восьмая
КАК Я МОГЛА ЕМУ ПОВЕРИТЬ?
(Из дневника Ирины Роевой)
Какой позор и стыд! Как я могла поверить такому человеку? Что у меня глаз не было, чтобы разглядеть, кто он такой? Никто никогда не обманывал меня так, как обманул Дмитрий Карачаров.
Вчера, когда он сидел у няни, меня вызвал в коридор страшно взволнованный Радий. Он отвел меня подальше от двери и торопливо прошептал:
— Знаешь, зачем к нам явился Дмитрий? Оказывается, его подослали шпионить за нами. Мне сейчас под большим секретом сказали об этом.
— Кто сказал?
— Не все ли равно. Ты слушай, что я тебе говорю. Чтобы отомстить мне, он сам, подлец, оказывается, вызвался на это. Имей в виду, что каждое даже самое простое слово, которое ты ему скажешь о ком-либо из нас, может погубить отца.
— Почему отца?! — воскликнула я в ужасе. — Что он такое сделал, чтобы за ним стали следить?
— Молчи, если ничего не понимаешь! — прикрикнул на меня Радий. — На него донесли, и ему грозит чертовская неприятность. А сейчас иди, сиди там с ними и не подавай вида, что знаешь о нем, но молчи, ради бога молчи. Я боюсь, что ты и так наболтала слишком много.
Что такое произошло? Я и мысли не допускала, что отец мог совершить преступление. Наверное на него наклеветали его сослуживцы. Отец часто жаловался на них. Почему-то на работе его не любили. Положим, характер у него такой, что сам он готов обидеть любого, но преступником он не мог стать. Против этой мысли восставало все мое существо и я готова была на что угодно, только бы защитить его от клеветы.
Вернувшись в комнату няни, я постаралась выполнить просьбу Радия и, не подавая вида, молча сидела и с ненавистью слушала, что с самым невинным выражением лица говорил этот отвратительный человек, который всего несколько минут тому назад казался мне добрым, умным, хорошим.
Когда он ушел, я бросилась к Радию, чтобы узнать от него всю правду, но его не было дома.
Сейчас уже ночь, но он еще не возвратился. Я буду его ожидать. Все равно мне не заснуть. Тоска и отчаяние…
Радий вернулся только на рассвете злой и навеселе.
