Маргарет Форд - Уик-энд
Макс Конелли перегнулся через каменную стену, прислушиваясь к ночным звукам; он был охвачен отчаянием. Он знал, что не сможет заснуть. Алкоголь не принес ему умиротворения. Новая встреча с Морин, её истерические приставания также подействовали на него отнюдь не успокаивающе. Он хотел одного: избавиться от нее, от своего прошлого и, возможно, будущего. Если б только, зло подумал Макс, он мог легко оттолкнуть её, или небрежно трахнуть и таким образом заставить замолчать (несомненно, именно так поступил бы Рик Сильвестер, если бы его стала добиваться бывшая любовница)! Почему бы ему не уйти, проигнорировав ее?
Музыка также не принесла ему утешения. Она разволновала его сильнее обычного. В груди Макса застыл комок разочарования. Бремя осеннего расписания концертов, грядущие изнурительные упражнения, от которых болит спина, вечное стремление к совершенству, голоса и аплодисменты, звучащие в зале, требования агента и звукозаписывающей фирмы, жесткая опека со стороны жены - все это сдавливало его виски. Мог ли какой-то критик смотреть на него объективно? Они, конечно, считают его глупцом. Но какое значение имело все это, если он сам видел страшную правду, заключавшуюся в его творческом бессилии?
Свежий ветер дул ему в лицо, ероша темные волосы, осушая влажный от пота лоб. Господи, я бы хотел умереть, подумал он, чтобы избавиться от боли.
Как только он позволил мысли о смерти кристаллизоваться в его сознании, вся безжалостность мира навалилась на Макса. Комок в груди увеличился. Конечно, его приезд на остров был бегством. В городе он часто замечал на улицах беспризорных детей, голодающих животных, одиноких стариков, безжалостных юнцов, идиотов. Он ощущал вокруг себя мучительные смерти и жизни; сотни тысяч несчастных прижимались к нему, цеплялись за него. Ужасная реальность больницы, в которой он провел однажды две недели! Лица голодающих на улицах. Да, он рвался на небеса, но ноги его вязли в аду. Цель жизни - смерть. Поэтому разве не лучше поскорей умереть? Почему мать не убила его? - подумал он. Или отец. Лучше бы он убил Макса, чем несчастного, беспомощного щенка. Почему он, Макс, появился на свет? Почему он не мог сочинить музыку, которая выразила бы все эти чувства? Хотя бы это. Боль и страдания были заперты в его душе. Зачем я живу, если я не могу создать музыку, говорящую все это? Он обращался к темным облакам, бездумно бегущим по небу. Какой в этом смысл?
- Да, меня заклинило на этой музыке, - сказал он себе; услышав собственный голос, он испытал ненависть к современным словам. - Я не могу написать музыку, которая заключена во мне. Она здесь. Я ощущаю её внутри меня, это целый мир, но я не могу выпустить его на свободу. Не могу выплеснуть наружу. И это гложет меня.
Звуки шагов прервали его монолог. Он понял, что это идет мужчина. Узнал Рика. В душе Макса раздался крик. Он хотел побыть в одиночестве, не желал ни с кем разговаривать, потому что слова - пустая трата времени. Однако воспитание заставило его подавить крик. Все мы ведем себя, как цивилизованные люди, сказал он себе, даже когда наши души разрываются на части.
- Ты не собираешься ложиться? - спросил Рик. - Я думал, что ты приехал сюда, чтобы отдохнуть.
- Сон надо заманить. Он умеет ускользать.
Макс посмотрел на небо и воду.
- Боже, какая красота!
Рик не нашел слов, которые прозвучали бы умно и оригинально. Он подумал о том, что познал красоту с Поппи. Он чувствовал себя превосходно. Случившееся было по-своему прекрасным. Наверно, Макс имеет в виду мироздание, а не личные чувства. Сейчас Рик не мог придумать какую-нибудь незначительную светскую реплику. Он помолчал.
- О, Господи, - произнес Макс, обращаясь к самому себе.
- Если ты предпочитаешь побыть один, то я собираюсь лечь в постель, инстинктивно проявил вежливость Рик.
Многолетнее общение с эмоционально неустойчивыми людьми научили его быть нудно-вежливым.
- Ничего не меняется оттого, доктор, нахожусь я один или в толпе. Крыса, сидящая во мне, всегда пожирает мои внутренности.
- Какая крыса?
- Я проглотил крысу. Это произошло ещё в детстве.
- Надеюсь, это аллегория.
- О, она весьма аллегорична, моя крыса. Но иногда кажется чертовски реальной.
- Что это за крыса? Я никогда не понимал достаточно ясно, почему ты постоянно несчастен. У тебя, кажется, есть все. Успех, карьера, деньги, красивая жена. Что ещё тебе нужно?
- Что мне нужно? Примени ко мне твои обширные психологические познания. По-моему, вы, психиатры, не сознаете, кем вы являетесь. Я бы не пришел к тебе в кабинет, но коли ты спросил меня, я скажу, что я думаю. Вы - шаманы. И весьма плохие. Ты околдовываешь не раскрашенным лицом и цветными перьями, а словами. Вместо того, чтобы танцевать вокруг наших больных тел, ты держишь нас за руку и втыкаешь булавки в наше сознание. Вместо того, чтобы петь и рычать, ты слушаешь. Вместо того, чтобы разрисовывать свое лицо или надевать маску, ты изображаешь интеллектуальное превосходство. Ты бы действовал гораздо эффективнее, если бы тайком стриг нам ногти и потрошил цыплят.
- Мы темны и жестоки?
- И ты даже не стараешься играть убедительно.
- Я не настроен спорить сегодня, уже слишком поздно.
- Поздно для меня, Ричард. Ты это знал? Я сомневаюсь в том, что для тебя тоже поздно. У бездушных людей всегда есть в запасе время. А ты определенно подходишь под это определение. Хотя, возможно, я гляжу не в том направлении. Вместо того, чтобы смотреть внутрь, может быть, мне следует направить свой взгляд на мироздание. Там есть звуки, которые я смог бы уловить. Звуки вечности, шепот веков, смех бесконечности. Да, вероятно, музыка не заперта внутри меня, она находится снаружи.
- Думаю, композиторы должны сами определять это. Я имею в виду, где находится музыка.
- Ты полагаешь, я хочу рисовать непристойные картинки на черепах! Но я лишь хочу создать прекрасные звуки, говорящие нечто о природе человеческой печали. Я всегда чувствовал, что эти звуки заперты где-то внутри меня в виде какофонии из мученических стонов, зубовного скрежета и рычания. Они отказываются выходить наружу. Этот кошачий концерт терзает мое внутреннее ухо, и я чувствую, что моя голова готова расколоться. Эти звуки должны стать мелодичными, приятными для слуха. Думаешь, психоанализ способен мне помочь?
Вопрос прозвучал так неожиданно, что Рик оказался не готов к нему. Он часто слышал, как Макс высмеивал шаманские методы психиатрии; он не мог подумать, что Макс способен относиться к психоанализу серьезно.
- Я не знаю.
- Что? Честный плут?
- Я не знаю, что может дать тебе психоанализ, Макс. Не думаю, что ты окажешься восприимчив к нему. Наверно, ты затеял бы игру с психиатром. Попытался бы перехитрить его. Люди часто так поступают, а ты умнее большинства людей.
- Верно. Ты абсолютно прав. Я бы не устоял перед соблазном перехитрить врача. Я умен, но не мудр. Я считаю психоанализ дерьмом.
- Возможно, ты прав. Иногда я сомневаюсь в том, что способен помогать моим пациентам. Иногда это занятие кажется мне бессмысленным.
- О, у тебя есть сердце! Рик Сильвестер, Железный Человек, имеет сердце. Я не верил, что такое возможно.
- В это может быть трудно поверить, но у всех нас есть свои проблемы.
Рик занял оборонительную позицию.
- Ты не одинок в этом. Взять, к примеру, мои отношения с любимой женой, Морин. О, я знаю, что все мы должны быть здесь цивилизованными людьми, это входит в правила игры, Макс. Так устроено общество. Мы все должны иметь возможность трахать чужих жен и не поднимать шума, когда это случается с нами. Но ты уничтожаешь мое самоуважение. Вот что приносит боль. Моя жена бросается к твоим ногам. Все это знают. И ты отворачиваешься. Мое положение было бы более достойным, если бы ты преследовал её. Нынешняя ситуация ставит меня в жалкое положение. Почему ты не хочешь её, Макс? Почему она не пробуждает в тебе желания, как в других мужчинах? Почему ты не берешь то, что тебе предлагают?
- Клянусь, Рик, я не поощряю её поведение.
- Об этом я и говорю. Переносить это труднее всего.
- Господи, - произнес Макс и направился из патио в дом.
Он часто покидал людей молча, без извинений, как только у него возникало такое желание. И Рик обрадовался его уходу.
Глава восьмая
В восемь часов утра, когда Харри покинул остров, чтобы позаниматься подводным плаванием со скубой, над озером стояла легкая голубая дымка. Солнце в это время лишь обещало появиться. Но в десять часов, когда Поппи вышла на кухню, утренний воздух уже был ясным и свежим, как в первый день сотворения мира.
Поппи налила себе клюквенного сока, бросила в бокал лед и решила искупаться. Она с детской наивностью верила в то, что плавание способно исцелить любого человека. У пристани она обнаружила Бакстера, который драил их каютный катер "Сесил Битон".
- Кто-то может захотеть прокатиться на нем сегодня, - пояснил он. Бак заполнен горючим. Скоро я закончу уборку и положу продукты.
