Лариса Капелле - Философский камень Медичи
– Вы хотите отправить меня испытать мастерство кремлевских палачей? Я не думаю, что Великая княгиня будет согласна, – как можно спокойнее произнес Джироламо.
Федор Курицын испытывающе посмотрел на итальянца, но, поняв, что ни лаской, ни угрозами ничего не добьется, отступил.
– Как хотите, сударь. Я думал, что мы сможем понять друг друга. Но вижу, что надежды мои были совершенно напрасными. К голосу разума прислушиваться вы не желаете. Это ваш выбор… Больше я вас не задерживаю…
Два раза просить себя Джироламо не заставил. Сам не помнил, как ноги вынесли его из курицынских палат. На улице остановился. Отчаяние захлестнуло волной. Только что он летал от счастья, и в один момент все изменилось? Проклятый дьяк! Что делать? Софья, только Софья может отстоять свою библиотеку. Надо было предупредить княгиню, и срочно. Альберони ринулся в покои Софьи. Ему жизненно необходимо было выиграть время. В этой игре без правил он не имел права на ошибку. Стражники услужливо распахнули двери. Они прекрасно знали, кому разрешено входить без доклада, а кому нет. Софья была не одна. Джироламо остановился в сторонке в ожидании, пока закончится разговор. Гостем Софьи был архиепископ Геннадий Гонзов. Джироламо его видел уже не раз. Все думы и энергия архиепископа новгородского были направлены на одно: борьбу с набирающей силу ересью нестяжателей.
Высокий худой владыко Геннадий и Софья стояли друг против друга. Софья специально встала и сошла со своего помоста, чтобы не возвышаться над архиепископом. Дальновидная княгиня этим жестом как бы подчеркивала, что никакая земная власть не сравнится с властью небесной. До Джироламо доносились только обрывки разговора.
– Только на вас и уповаю, княгиня, тяжелые дни настали для веры нашей, – по суровому выражению лица Гонзова было видно, что эти слова для него не простое сотрясание воздуха.
Софья слушала молча, качая головой и скорбно сжав губы. Джироламо прекрасно знал, что с некоторых пор архиепископ новгородский всю энергию свою тратил на борьбу с модной ересью жидовствующих. Знал он и то, что уже и в княжеском доме, и в церквях последователи нестяжателей и жидовствующих не прячась говорили о необходимости перемен. Если для одних на первый план выходили лихоимство, неграмотность священников и тяжелой тяготой повисшая церковная повинность, то другие замахивались на вещи посерьезнее. Самое опасное, что ересь постепенно находила новых и новых приверженцев. Большая часть образованных московитов сочувствовала ереси тайно и явно. Не говоря о том, что Федор Курицын и Елена Волошанка открыто перешли на сторону ереси.
– Слышала я об этом, владыко, – произнесла наконец Софья, – но сами знаете, для меня тоже времена настали непростые.
Софья говорила медленно. Каждое слово ее было наполнено смыслом, понятным обоим собеседникам.
– Знаю, деспина, знаю, – ответил Геннадий, и лицо его посуровело, – в самом сердце государства Российского, в Московском Кремле, змеи гнездо свили. И сам государь их шипению благосклонно внимает. Забыл он, что без сильной церкви не бывать сильной Руси. Жидовствующие сейчас праздные головы болтовней о нестяжании да о нищем Христе развлекают. Да только обеднение церкви кому будет на руку: народу русскому, как бы не так!
Софья наклонила голову в знак согласия:
– Слышала я и об этом, а еще и том, что воскрешение Господа нашего Иисуса Христа и Святое причастие отрицают, на монахов и монастыри напраслину возводят. Ничего не боятся.
– Истинно говорите, государыня, ничего святого для них нет. Поэтому и не след нам руки опускать! – твердо произнес Геннадий.
Чуть поодаль, смиренно склонив голову, стоял католический монах-бенедектинец Вениамин. Именно этот монах, посланный Папой Римским, стал правой рукой Геннадия в борьбе с ересью. Следовательно, ересь была по-настоящему опасна. Иначе Святая инквизиция не взялась бы помогать православному монашеству бороться с жидовствующими.
– Знайте, владыко, была бы моя воля и сына моего Василия, – тем временем с неожиданной твердостью произнесла Софья, – искушения дьявольского и след бы простыл, и прах бы последователей его по ветру развеялся.
– С Божьей помощью так и будет! – сказал, как отрезал, Геннадий.
– Так и будет, – повторила, словно заклинание, Софья.
– Но не только поэтому я пришел к тебе, деспина, – произнес архиепископ и, подойдя к Софье совсем близко, прошептал ей на ухо что-то слышное только им двоим.
Лицо Софьи побелело, и она задрожала. Видно было, с каким огромным усилием она взяла себя в руки:
– Спасибо, владыко, что заботитесь обо мне, я этого не забуду!
Двери распахнулись, и без всякого приглашения в палату стремительным шагом вошел Курицын. Джироламо, увидев всесильного министра, вздрогнул. Неужели опоздал?! Софья и Геннадий обернулись. Курицын явно не был желанным гостем. Джироламо видел, как помрачнел архиепископ и нахмурилась Софья.
– С чем пожаловали, милостивый государь? – холодно произнесла Софья.
– С интересами государя нашего, – тон в тон ответил ей Курицын. Холодность Софьи его нисколько не смутила: – Хочу о книгах ваших, государыня, поговорить.
– С каких это пор тебя судьба моей библиотеки интересовать начала? – саркастически спросила Софья.
– С тех самых, как появилась древность эта в государстве Российском, – не обращая никакого внимания на враждебность Софьи, произнес Курицын.
Глаза Софьи сузились, и видно было, что она с трудом сдерживает ярость:
– Эти книги – мое наследство, и мне о них заботиться надлежит.
– Заботиться тебе надлежит, говоришь, княгиня? Тогда почему к этим книгам чужих допускаешь, гостей твоих заморских? Особенно вот этого, – с этими словами Курицын обернулся и указал пальцем на старавшегося остаться незаметным Джироламо, – а мудрости в них видимо-невидимо, и нашему государству самому эта мудрость понадобится.
– Сколько бы не было мудрости в моей библиотеке, ни твоей, ни твоих людей в моих подвалах ноги не будет! – медленно и отчетливо произнесла Софья. – Понял ли ты меня, дьяк?
– Думный дьяк, государыня, думный дьяк, и поставлен я князем за интересами государства нашего присматривать, поэтому и книгами займусь, и с гостем твоим разберусь.
– Ни права, ни силы на то у тебя нет, Федор Васильевич! – презрительно произнесла Софья. – И гостей моих не трогай! Я – Великая княгиня и сама решаю, кого мне привечать и приглашать, а кого нет.
– В моей силе сомневаетесь, государыня? – вкрадчиво начал Курицын и почти вплотную приблизился к царевне.
– Нет, не сомневаюсь ни в силе твоей, ни в подлости твоей! – резко сказала, словно выплюнула, Софья.
В этот момент на помощь деспине пришел архиепископ Геннадий:
– Зачем тебе книги эти, Курицын? Что-то я тебя в интересе к слову отцов церкви нашей не замечал. Все больше богопротивными сочинениями увлекаешься. В книгах этих святость византийская заключена, и не позволю я поганым рукам еретиков их касаться!
– Говори, поп, да не заговаривайся! Ты тоже забыл, кто перед тобой, – сознательно принизил чин архиепископа Курицын.
– И ты тоже, дьяк, забыл, кто перед тобой стоит! – в том же тоне ответил Геннадий.
Враги стояли друг перед другом. И если бы взглядом можно было бы убить, то оба были бы сражены наповал. Софья напряженно наблюдала за противниками. Тишину разорвал уверенный и сильный голос архиепископа:
– На церковь поднять руку хочешь? Попробуй, подними! Ты анафемы не боишься, знаю. Да только как дружки и служки твои да наследник, на силу которого ты опираешься, на это отреагируют, не знаешь. А рисковать без резону тебе не следует, ох, как не следует!
Думный дьяк после недолгого колебания отступил, потом, развернувшись, без единого поклона вышел. На стоящего около двери Джироламо даже не взглянул. Архиепископ Геннадий победно улыбнулся и обратился к Софье:
– Курицын – змей осторожный, а нам успокаиваться не след. Битва только начинается, государыня, враги наши сильны, но и мы не лыком шиты, и Бог с нами! И запомни, царица, что бы ты ни сделала, Церковь святая на твоей стороне. Ты – единственная защитница и не бойся, – их глаза встретились, и Софья поняла смысл невысказанного.
Джироламо облегченно вздохнул – этот раунд Софья выиграла, он был в безопасности, пока… Уже дома, описав все сегодняшние события Фортунате, добавил в конце письма:
«А если хочешь меня понять, моя милая, думай о наших дорогих Марсилио и Джованни, нас всех ждет великая работа!..»
* * *Кася еще позавчера отправила мейл Алеше с просьбой найти следующую информацию: во-первых, кого в окружении Фортунаты звали Марсилио и Джованни и кто они такие? Во-вторых, в третьем письме Джироламо упоминался некий Винрих фон Триер, рыцарь Тевтонского ордена и давний знакомый Джироламо. С фон Триером Джироламо встретился в Москве. И Кася задавала себе вопрос: насколько случайна была эта встреча и имела ли она какие-то последствия для Джироламо? Поэтому и попросила Алешу проверить, есть ли в архивах какие-либо сведения и о фон Триере. В ожидании Алешиного ответа она крутилась бесцельно по квартире, чувствуя странную опустошенность и усталось. С ней такое бывало нечасто. Сама себе она напоминала гончую, которая крутится на одном месте, а след никак взять не может. Конечно, кое-что у нее уже было в запасе. Но этого было явно недостаточно. Во всяком случае, никакой мало-мальски ясной идеи в ее мозгу не появилось, одни головы без хвостов и хвосты без голов. По всей видимости, все светлые мысли надолго заблудились в запутанном лабиринте ее извилин. Вернулась к разложенным на столе материалам. Каким образом можно было связать все полученные сведения и какое отношение все это могло иметь к расследованию, которым она занималась? Ответа на все эти вопросы у нее не было.
