Тами Хоаг - Тонкая темная линия
- Анни! - окликнул ее Эй-Джей. Она слышала его шаги за спиной, когда поворачивала за угол веранды и поднималась по лестнице к себе в квартиру. Ты не можешь все время убегать от меня.
- Я не убегаю. Я просто пытаюсь тебя игнорировать. И поверь мне, это лучшее, что я могу для тебя сделать. Сейчас ты мне слишком действуешь на нервы...
- Я же попросил прощения.
- Нет, ты сказал, что сорвался с катушек. Признать собственную неправоту это не значит попросить прощения.
Две кошки стрелой пронеслись мимо ее ног и с громким мяуканьем взлетели на площадку лестницы. Пятнистая тут же оказалась на перилах и с вожделением потянулась к коробке. Анни перехватила ее повыше и открыла дверь в квартиру. Она не собиралась вносить дохлое животное в дом, но и избавляться от него на глазах у Эй-Джея, дышавшего в затылок, показалось ей неудобным.
Анни положила коробку и рюкзак на маленький столик у входа и прошла в гостиную к телефону, где сердито мигал красный глаз автоответчика. Она могла только догадываться, что ожидало ее на пленке. Журналисты, родственники и совсем незнакомые люди звонили, чтобы выразить свою точку зрения или выведать у нее информацию. Анни прошла мимо телефона на кухню, зажигая по дороге свет.
Эй-Джей последовал за ней и поставил вазу с розами на стол в кухне.
- Прости меня, прости, - попросил он. - Мне не следовало так на тебя набрасываться, но я правда беспокоился о тебе, дорогая.
- И это не имеет никакого отношения к тому разносу, что тебе устроил Притчет?
Эй-Джей засопел.
- Ладно, признаю, новости меня ошеломили. Да, я считал, что ты должна мне все рассказать, учитывая наши с тобой отношения. И мне казалось, что в такой ситуации ты должна была обратиться именно ко мне.
- Ну да, чтобы ты. смог прибежать к Смиту Притчету и обо всем ему доложить, как хороший придворный.
Анни прислонилась к раковине. Их с Эй-Джеем разделял стол.
- Вот тебе и еще одна причина, почему наши с тобой отношения не могут сложиться, - продолжала она. - Вот ты, а вот я, и между нами... все это. Анни красноречиво развела руками. - Моя работа и твоя работа, отдельно мы, отдельно наша работа. Я не хочу об этом говорить, Эй-Джей. Прости, не хочу. Не сейчас.
Только не теперь, когда Анни вдруг обнаружила, что и ее захватила буря, поднятая Фуркейдом. Ей требовалось все ее мужество, чтобы держать голову над водой.
- Я думаю, что сейчас не самое лучшее время для подобных разговоров, негромко сказал Эй-Джей, приближаясь к ней. - Сегодня выдался тяжелый день. Ты устала, и я тоже вымотался. Давай закончим его мирно. Поцелуемся и все забудем, а? - прошептал он.
Анни закрыла глаза, когда его губы прижались к ее губам. Она покорно ответила на поцелуй. Он прижал ее теснее, и это казалось таким же естественным, как дыхание. Его тело было теплым, сильным. Рядом с ним Анни почувствовала Себя маленькой и защищенной.
Было бы так легко отправиться с ним в постель, найти успокоение и забвение в страсти. Эй-Джею нравилась роль любовника-защитника. И Анни знала, насколько ей самой будет приятно, если она позволит ему эту роль сыграть. И все-таки она не могла сделать этого сегодня. Секс не решит никаких проблем, только все усложнит. А в ее жизни и без того достаточно трудностей.
Эй-Джей почувствовал, что Анни отвечает ему без прежнего пыла. Он поднял голову.
- Мы снова друзья?
- Всегда.
- Кто бы мог подумать, что жизнь может быть такой сложной?
- Только не ты.
- Это точно. - Эй-Джей посмотрел на часы. - Что ж, полагаю, мне следует отправиться домой и принять холодный душ или перелистать каталог дамского белья или что-нибудь в этом роде.
- Неужели нет никакой работы? - поинтересовалась Анни, провожая его до двери.
- Тонны, но тебе не захочется слушать об этом. - Он повернулся и посмотрел ей в глаза: - Дело Фуркейда будет слушаться завтра.
- Ах вот оно что!
- Скажу тебе только одно. - Эй-Джей приоткрыл было дверь, потом замешкался. - Знаешь, Анни, тебе придется решить, на чьей ты стороне в этом деле.
- То есть за тебя или против тебя?
- Ты знаешь, что я имею в виду.
- Точно, - согласилась Анни, - но я не хочу обсуждать это сегодня вечером.
Эй-Джей понимающе кивнул. Анни не стала делиться с ним своими сомнениями. Эй-Джей распахнул дверь, три кошки ворвались в прихожую и накинулись на коробку.
- Что в этой коробке?!
- Дохлая мускусная крыса.
- Господи, Анни, тебе кто-нибудь говорил, что у тебя кошмарное чувство юмора?
- Миллион раз, но я все равно с этим не согласна.
Эй-Джей улыбнулся ей и подмигнул, выходя на площадку лестницы.
- Увидимся, детка. Я рад, что мы снова друзья.
- Я тоже рада, - пробормотала Анни. - И спасибо за цветы.
- Ой... Прости, - Эй-Джей скорчил гримасу, - я их не посылал. Дядя Сэм решил...
Анни подняла руку:
- Все в порядке. Я от тебя этого и не ждала.
- Но ты можешь сказать мне, кто это сделал, и я начищу этому цветоводу физиономию.
- Думаю, обойдемся без этого.
Эй-Джей нагнулся и легко чмокнул ее в щеку.
- Запри дверь хорошенько. Кругом шныряют плохие парни.
Анни выгнала кошек на улицу и вернулась в квартиру. Букет стоял прямо посередине ее кухонного стола и выглядел почти так же неуместно, как и в магазине. Ее квартирку обычно украшали полевые цветы в баночках из-под варенья, а вовсе не элегантные розы. Она вынула белый бумажный квадратик из целлофана и достала карточку.
"Дорогая мисс Бруссар!
Я надеюсь, что вы не сочтете мой поступок бестактным, ведь вы спасли мне жизнь, и я хочу как следует вас отблагодарить.
Искренне ваш, Маркус Ренар".
ГЛАВА 11
Маркус пытался представить, что Анни подумала о цветах. Она уже, должно быть, увидела их.
"Во всем этом есть определенная последовательность", - рассуждал Маркус, глядя в окно своего рабочего, кабинета. Он любил Памелу, а Анни нашла ее тело. Отец Памелы попытался его убить, а Анни его остановила. Детектив, занимавшийся расследованием смерти Памелы, тоже пытался его убить, и Анни снова пришла ему на помощь. Последовательность. В мозгу Маркуса, затуманен ном лекарствами, буквы этого слова выстроились в совершенный по форме круг, образовав тонкую черную линию без начала и конца. Последовательность.
Глаза Маркуса пока скрывали отеки, ватные тампоны забивали обе ноздри, заставляя дышать ртом. Воздух со свистом проходил через выбитые зубы, потому что сломанную челюсть крепко забинтовали. Швы разукрасили его лицо, словно татуировка на лице туземца. Он выглядел как вурдалак, как монстр.
Врач прописал ему обезболивающее и отправил домой. Ни одно из его увечий не угрожало жизни и не нуждалось в дальнейшем медицинском наблюдении, и Маркус был этому рад. Он ни минуты не сомневался, что сестры в больнице Милосердия отправили бы его на тот свет, дай им только волю.
"Перкодан" снял пульсирующую боль в голове и чуть укротил острую боль в боку, где Фуркейд сломал ему три ребра. И казалось, что лекарство размыло ясность его ощущений. Маркус чувствовал себя защищенным, словно его поместили в кокон. Голос его матери звучал вполовину тише, а непрерывное бормотание Виктора превратилось в негромкое жужжание.
Мать и брат были дома, когда Ричард Кадроу привез Маркуса. Оба раздраженные и взволнованные тем, что был нарушен привычный для них ритм жизни.
- Маркус, ты заставил меня заболеть от беспокойства, - говорила его мать, пока он с трудом взбирался по ступеням.
Долл Ренар прислонилась к столбу веранды, как будто у нее не было сил держаться прямо. Такая же высокая, как и ее сыновья, она все равно напоминала птичку. У нее была привычка класть руку на ключицу и похлопывать ею словно сломанным крылом. Несмотря на то что Долл была отличной портнихой, она одевалась в дешевые домашние платья, совершенно скрывавшие ее фигуру и старившие ее, заставляя выглядеть старше ее пятидесяти с хвостиком.
- Я не знала, что и думать, когда мне позвонили из больницы. Я была в ужасе, думала, ты можешь умереть. Я едва смогла заснуть от беспокойства. Что бы я стала без тебя делать? Как бы я справлялась с Виктором?
- Но я же не умер, мама, - заметил Маркус.
Он не спросил, почему мать не навестила его в больнице, так как ему не хотелось еще раз услышать, что она терпеть не может водить машину, особенно по ночам, а все из-за ее куриной слепоты, хотя ни один врач об этом не упоминал. Маркус не хотел слышать и о том, как мать боялась оставить Виктора, как она не любит больниц и считает их рассадниками самых ужасных болезней. А тут и братец заведет свою вечную песню.
Виктор стоял с другой стороны от двери, отвернувшись, но его глаза опасливо оглядывали Маркуса. Ренар-старший всегда держался как-то чересчур прямо, словно земное притяжение действовало на него не так, как на остальных людей.
- Виктор, это я, - подал голос Маркус, отлично понимая, что его попытка успокоить брата безнадежна.
