Фридрих Незнанский - Конец фильма
И замолчал.
Грязнов проследил за опешившим взглядом Варшавского и увидел, что тот уставился на экран телевизора. Под яркой лампой на черном фоне сидел Вакасян.
Грязнов щелкнул пультом, предполагая, что видеомагнитофон включился снова. Но тут вместо Вакасяна снова возник диктор.
Грязнов добавил звук.
«…Была передана в редакцию доверенным лицом режиссера, который в настоящее время скрывается…»
— Молодец, — повторил Варшавский.
Грязнов выключил телевизор и вскочил.
Он зашел за спину Варшавского и точно повторил ужимки Самохина: он готов был задушить Варшавского.
— А-а… — вдруг застыл он. — Что вы сказали?
— Молодец, а, да? — извиняющимся тоном спросил Варшавский.
— Нет, раньше, про Медведеву.
— Про Медведеву, да! Про Медведеву! Она ведь врала. На поминках этих, врала. Сказала, что рассталась с Кириллом утром. А она уже полгода с ним не живет. Я знаю. Как она могла видеться с ним утром, а? Не могла.
Грязнов уставился в пол. Пока он так стоял и раздумывал, Варшавский включил телевизор, поискал другой канал. Нашел РТР.
«…Хочу сделать официальное заявление. Я нахожусь в очень потаенном месте, и на это имеются веские причины. Мне угрожает смертельная опасность, — говорил Вакасян. — Я боюсь…»
Варшавский счастливо засмеялся:
— Да дома он сидит! На кухне, да, и чаек попивает!
Щербак стучал в дверь, звонил, колотил ногой.
Никто не открывал.
Грязнов от нечего делать дышал на латунную табличку с надписью «Михаил Тигранович Вакасян, кинорежиссер» и протирал ее рукавом.
Когда оттер до блеска, сказал Щербаку:
— Не откроет.
Так ни с чем и вернулись в агентство.
Дыру под окном Грязнова заделывали три здоровенные женщины в оранжевых безрукавках. Грязнов посмотрел на них и достал мобильный телефон.
«Привет! Ты действительно уверен, что я захочу тебя слышать?»
— Я уже звонил и говорил…
— Алло, — ответил живой голос Ксении.
— Это Грязнов.
— Да.
— Я не вовремя?
— Вообще-то…
Здоровенная женщина двинулась на Грязнова с лопатой наперевес.
Он невольно отступил в сторону:
— Я перезвоню.
— Да нет, чего уж, говори…
Грязнов уже собрался с мыслями, когда увидел Самоху, который через стекло делал какие-то знаки Грязнову. За спиной Самохи стоял незнакомый человек.
Женщина оттолкнула Грязнова, который, оказывается, стоял на куче горячего асфальта.
— Я перезвоню, — твердо сказал Грязнов и спрятал мобильник. — Че?! крикнул он Самохе.
— Хрен через плечо! — сказала здоровая женщина, зачерпывая лопатой асфальт. Шутка ей и ее подругам явно понравилась, они загоготали на всю улицу.
Появилась на экране черная доска с нечитаемой надписью и цифрами. Полосатая реечка упала. Доска исчезла.
«Хлопушка, — догадался Денис, — ну и качество…»
Палочка сломалась.
Белая рука взяла другую и, выдернув откуда-то страницу, быстро по ней почеркала. Потом белесый человек, стоявший столбом, медленно повернулся.
За ним угадывался оружейный шкаф. Несколько пистолетов можно было распознать на темной ткани. Человек взял пистолет, опустил руку. Потом странно дернулся.
Наконец поднес пистолет поочередно к груди, к виску, засунул в рот, приставил ко лбу.
Он опять дернулся, и по белому фону разбрызгалось что-то черное.
Человек покачнулся и стал падать.
Изображение, и без того белесое, мгновенно растаяло.
— М-да… — сказал Грязнов.
Эксперт-криминалист, которого Грязнов видел в окне, иронично улыбнулся:
— Могу показать исходник.
Он быстро поменял кассету в магнитофоне и нажал «пуск».
Экран был девственно чистым.
Эксперт вынул кассету и сказал с достоинством:
— Мы еще работаем. Может быть, удастся вернуть цвет…
— Я эту пленку ждал как босый лета… А вот я слышал, что можно на компьютере… — оживился Грязнов.
Эксперт с такой иронией посмотрел на него, что Грязнов осекся.
— Это все? — спросил он.
— Там еще сайнекс есть.
— Кто?
— Вам подробно объяснить? — снова ухмыльнулся эксперт.
— Конспективно, — кивнул Грязнов.
— Это проба для цветоустановки.
— Покажите.
Эксперт вставил кассету, снова нажал кнопку на пульте. Что-то мелькнуло.
— Все?
— Теперь все. Девять кадров.
— …Как пьяница открытия буфета, — задумчиво сказал Грязнов.
Вячеслав Иванович Грязнов хмурился:
— Ну что, красиво не получается?
Денис пожал плечами:
— В каком смысле?
— Ну страшное преступление не вытанцовывается. Самоубийство…
— Еще неясно…
— Это кому же еще неясно?
— Мне.
Вячеслав Иванович хмыкнул:
— А мне ясно. Пистолет твоего друга?
— Да.
— На курок нажимал он?
— Он.
— Свидетели есть?
— Есть.
— Отпечатки на пистолете чьи?
— Медведева.
— Других нет?
— Нет.
— Так почему неясно?
— А вот так… дядь Слав, — сокрушенно ответил Денис.
Генерал опустил подбородок на сомкнутые кулаки. Сказал задумчиво:
— У меня тоже друг был, Сорокин Петя. Оперативник — божья искра. И под трамвай попал. Вот я тоже рыл. Ох как я рыл, Денис! Там и анализов, и свидетелей полно. А я рою. Попутно с десяток висяков раскрыл. Ну не мог, не мог Петька так дурацки погибнуть!
— Медведь… Медведев не застрелился, — упрямо сказал Денис.
— Я и говорю…
— Его убили.
— Ну-ну… Иди, Денис, работай.
Денис дошел до двери, обернулся:
— И чем кончилось?
— Что?
— С Петькой твоим?
— Пьяный был, поскользнулся…
Да, дядька дал добро на продолжение дела, но как его продолжать, Денис ума не мог приложить.
Была только одна интуиция, а на ней далеко не уедешь.
Вечером Грязнов оделся парадно, но траурно. Вышел во двор, посмотрел на балкон Цыгана — пусто.
— Денис.
— Здрасте, Сергей Петрович!
— К Кириллу?
— Да.
— Подвезешь?
— Вопросики…
— Уехал Данченко, — кивнул на балкон Цыгана Морозов, садясь на переднее сиденье.
По дороге стали вспоминать, как, собственно, Денис, Кирилл и Цыган познакомились.
В несчастном Барнауле тогда даже по-настоящему кормить пацана было нечем. Вот и посылала его мать к столичному дядьке, который хотя и был рад племяннику, но заниматься им времени не имел, все мотался по своим разыскным делам. Целыми днями Денис был свободен как птица, он сам изъездил Москву вдоль и поперек, поглядел на все достопримечательности, вот только в Мавзолей очередь не достоял — надоело. А когда достопримечательности кончились — это было уже во второй или третий его приезд, — Денис просто вышел во двор. Там и познакомился с Кириллом и Цыганом. Теперь Москву он открывал по другим достопримечательностям: подвалам, подземным тоннелям, свалкам, воинским частям, футбольным матчам, фильмам по телику, — и еще неизвестно, какая Москва была интереснее.
Похождения неразлучной троицы, собственно, и послужили поводом для знакомства с Морозовым, который тогда был в этом районе участковым, впрочем, как и сейчас.
— Вот же зараза! — хохотал Морозов. — А я тогда все бомжатники перетряс. Двое даже сознались.
Денис рассмеялся.
— Цыганенок! — досмеивался Морозов. — Как ухитрился? Вы ж еще, по сути, пацанами были!
— Дурное дело нехитрое, но трансформаторные будки горят будь здоров, там же масло, — пояснил Денис. — А вообще, идея была такая — поджечь, а потом мужественно потушить.
— Пожарники хреновы, — беззлобно сказал Морозов.
Грязнов внимательно посмотрел на него:
— Сергей Петрович, а вы ведь знали, да? Что это Цыган, знали?
Морозов лукаво улыбнулся:
— Я? Откуда?!
— Знали, — кивнул Грязнов.
Морозов вздохнул:
— Отец — в тюряге, брат — тоже. Что ж теперь, и его в колонию? А? Ты бы посадил?
Грязнов пожал плечами.
— Я не смог, виноват, — сказал Морозов.
— Да бросьте, Сергей Петрович, пацаны на вас молиться должны.
— Это нормально, Денис, — отмахнулся Морозов.
— Нормально? Вон недавно в соседнем РОВД мальчишка влетел к начальнику, в руке что-то, замахнулся и кричит: «На пол, лежать! Всех взорву!» Начальник и бухнулся на колени: не убивай! Потом оказалось эскимо. А этот пацан перед девчонкой геройствовал. Так вкатали герою — по первое число за вооруженное нападение. Вот это нынче нормально. А мы?.. нахмурился Денис.
— Чего это тебя так развезло?
Грязнов не ответил, только желваки обозначились на скулах.
— Ты держись, — сказал Морозов. — Кирилла, к сожалению, не вернешь…
Они подъезжали к дому Медведева.
— Марик!
— Миша!
— Старик!
Денис так и замер с открытым ртом. Вакасян и Варшавский обнимались и чуть не целовались, как самые сердечные приятели. Денис уже давно постановил себе — с этими киношниками не пытаться что-либо выстроить логически, но чтоб такое! Только недавно по всем каналам крутили, как Вакасян Варшавского во всех смертных грехах обвинял. И — на тебе!
