Сергей Волгин - Лейтенант милиции Вязов. Книга первая
— Наши сотрудники облечены немалой властью, действуем мы на основании указаний правительства, и если к нам попадают не совсем честные люди, они начинают злоупотреблять служебным положением, используют власть в корыстных целях. — Николай Павлович говорил тихо, словно рассуждал сам с собой, по-прежнему не отрывая взгляда от шахматной доски. — Больше всего этот пережиток проявляется во взяточничестве. К сожалению, оказывается, и у нас нашлись такие работнички, а мы их терпим. — Николай Павлович поднял голову и пристально посмотрел на Вязова. Они встретились взглядами. Лейтенант смотрел на капитана все так же серьезно и озабоченно.
«Оперативные работники обладают сильной волей, смутить их почти невозможно», — подумал Николай Павлович.
«Значит, о ком-то у капитана есть сведения, — догадывался Михаил, но спросить не решался. — А если все-таки спросить? Как парторг, я имею на это право, но… неужели капитан сам не назовет имен?»
— Года полтора назад мы разбирали дело одного человека, случайно попавшего в ряды партии, — сказал Михаил. — Это было задолго до вашего прихода к нам. Конечно, исключили из партии и уволили. После него в отделении взяточничества не замечалось. Грубость и ротозейство еще есть.
Вошла Надя с чайником и вазой в руках.
— Опять накурили, — шутливо упрекнула она. — Давайте лучше чай пить с конфетами. Это полезнее, чем курить. Вы согласны, Миша?
— Я согласен, — поспешно ответил Михаил и неловко улыбнулся.
Надя посмотрела на него внимательно, затем перевела взгляд на отца и, видимо поняв, что между ними произошел какой-то значительный разговор, сказала:
— Вот и прекрасно. Вы пейте, я скоро вернусь.
За чаем Михаил вдруг решился,
— У вас есть какие-нибудь материалы? — спросил он.
— Кое-что есть, но не проверено, — отвечал Николай Павлович, глядя в окно. — Проступки, вроде взяток, подрывают авторитет милиции, — продолжал он, помолчав. — Они как ложка дегтя в бочке меда. Больно становится, когда вместе с десятком благодарностей от граждан мы получаем хотя бы один упрек.
— Вы хотите сказать, что я как парторг чего-то недоделал или не увидел… — сердито сказал Вязов.
Непонятный уклончивый разговор Николая Павловича и ласковая услужливость Нади-все стало нестерпимым Вязову. Он несколько раз с надеждой поглядел на дверь-не несет ли Надя китель. — Что ж! Помогите мне советами, я сделаю все, что в моих силах. Сам не сумею — коммунисты помогут. Я уверен.
Вязову хотелось сказать Николаю Павловичу, что подобные разговоры не ведутся в гостях и он не заслужил оскорбления amp;apos;, но по своей профессиональной привычке он подавил это желание. Можно будет поговорить более резко в других обстоятельствах.
— А как вы думаете, Поклонов чист? — спросил Стоичев.
— Не знаю, — не раздумывая, ответил Вязов.
Надя появилась в дверях с долгожданным кителем в руках, и Михаил, вскочив со стула, бросился ей навстречу. Поблагодарив, он поспешно оделся и неожиданно начал прощаться.
— Куда же вы торопитесь, Михаил Анисимович? — спросил Николай Павлович и сказал, обратившись к дочери:- Ты, Надя, с нами и не посидела, не поговорила.
Молодые люди переглянулись. Надя смутилась, а Михаил нахмурился.
— Да что вы, как сычи! — воскликнул Николай Павлович. — Что между вами произошло?
— Взглядами не сошлись… — проговорил Михаил, подмигивая Наде так, чтобы заметил отец.
Дождь не переставал. Шума его не было слышно, только вода, стекающая с крыши по желобу, журчала в луже. Михаил стоял у крыльца, с надеждой поглядывая вдоль улицы — не покажется ли какая машина.
Надя выскочила с зонтом.
— Миша, куда же вы пойдете в такую погоду? И китель… Вот зонтик возьмите.
— Я жду машину, — не взглянув на нее, ответил Вязов.
Долго стояли молча. Однотонно сеял дождик. На свету блестели мокрые листья, словно покрытые лаком, а дальше, за деревьями, была непроглядная тьма. У Вязова не было желания разговаривать с Надей, каждое слово ее болью отзывалось в сердце: перед глазами стоял тот злополучный вечер. Чего еще она от него хочет? Неужели она не понимает, как ему тяжело?
А Надя стояла и думала: «Признаться, что я ждала его?.. Но он может не поверить, или… уже совсем перестал думать обо мне…»
«Победа» осветила улицу и резко остановилась, когда Вязов поднял руку. Он выбежал на дорогу, не успев попрощаться с Надей.
Николай Павлович встретил дочь вопросом:
— Что же, наконец, произошло у вас с Михаилом?
Она, не ответив, закрыла лицо ладонями и убежала к себе в комнату.
— Черт знает что такое! — выругался Николай Павлович и зашагал по комнате из угла в угол.
Глава 11
Разговор с Копытовым, в конечном счете, был неприятный, хотя и велся в дружеском тоне. «Так я поехал на завод», — сказал Стоичев. «Давай, давай, — махнул рукой Копытов, — покрепче там нажимай, пусть побольше бригадмильцев выделяют». «Само собой разумеется, — согласился Стоичев. — Но я еще хочу поговорить с рабочими, прямо в цехе». «Ну, разговаривать-то, пожалуй, нечего, они люди грамотные, знают законы», — возразил Копытов шутливо. «Законы знают, да не все выполняют, — улыбнулся Стоичев, — агитация еще, к сожалению, нужна». Копытов засмеялся: «Политработников хлебом не корми, дай им только аудиторию…» Вот и весь разговор. Но он вертелся в голове Николая Павловича и беспокоил, как оскомина. Нет, не любит Терентий Федорович кропотливую работу с людьми, для него вся жизнь строится на операциях, решительных мерах и карательных действиях.
На заводском дворе запахи каленого железа и горящего угля напомнили Николаю Павловичу прошлые годы, когда он проходил по этим дорожкам каждое утро, спокойный, уверенный, что любую работу выполнит хорошо. Тогда как будто не было никаких сомнений. А сейчас он чувствовал, как в сердце закрадывалась тревога, поговорить-то он сумеет, да какие результаты будут от разговора?..
В цехе Николай Павлович заметил изменения — появились новые красивые станки, за которыми работали незнакомые токари; за время его отсутствия успели смонтировать второй мостовой крал, и шум в цехе теперь был сильнее, чем прежде.
Здесь почти все знали бывшего заместителя секретаря партийного бюро цеха слесаря Стоичева, и поэтому он с затаенной радостью ожидал, кто же с ним поздоровается первый. Из-за огромной чугунной детали, поставленной у металлической лесенки, навстречу ему шел мастер Филатов — большой и рыхлый, в синей блузе и новенькой серой кепке.
— Коля?! Здравствуй! — закричал он. — Это ты, оказывается, будешь проводить собрание? Веселые дела!
— Здравствуй, Степан! — еле сдерживая дрожь в голосе, поздоровался Николай Павлович.
— Ну, держись, — посочувствовал Филатов, подмигнул Стоичеву и спросил:- Как живешь-командуешь?..
Рабочие после гудка собрались на лужайке возле цеха, вытирали паклей масляные руки, садились на травку у кирпичной стены.
Стоичева окружили знакомые слесари и токари, он не успевал отвечать на приветствия, радуясь каждому рукопожатию. Седой маленький старичок, мастер слесарного отделения Булгаков, покачивал головой и не то ласково, не то укоризненно говорил:
— Эх, капитан, капитан…
Широкоплечий высокий токарь Семенов схватил огромными ручищами ладонь Николая Павловича, сдавил ее, как прессом, и гулко спросил:
— Ну как, воюешь?.. Много дряни-то у нас еще?
— Хватает, — засмеялся Стоичев.
Из цеха послышался звонкий насмешливый голос:
— Эй, Огурчик! Милиционер пришел тебя забирать!
Принесли стол, накрытый кумачом, несколько стульев.
Собрание открыл председатель цехкома инженер-нормировщик Кленов. В начале доклада рабочие переглядывались. Им давно было известны приметы морального облика советского человека, о которых рассказывал Николай Павлович; лекции на эту тему им читали в клубе, да и сами они понимали многое. Когда же Стоичев начал приводить примеры из заводской жизни, лица слушателей оживились, повеселели…
— Посмотрите вон на Огурцова, — сказал Стоичев, указывая на молодого человека, прислонившегося к дереву. — Еще когда я работал в цехе, помню, он в пивных устраивал скандалы. Сейчас он стал взрослее, а продолжает вести себя так же расхлябанно. Недавно за хулиганство пришлось его оштрафовать.
Токаря Огурцова в цехе все звали Огурчиком. Это был светловолосый и круглолицый, никогда не унывающий человек, не женатый, хотя ему было уже под тридцать. В трезвом виде он был веселым человеком, а как напивался, начинал придираться к людям, особенно к женщинам.
«Паршивая натура», — откровенно говорил он себе.
— Таких людей мы должны воспитывать вместе, — продолжал Стоичев. — Одна милиция не в силах остепенить их, необходимо общественное воздействие, влияние товарищей…
