Юджин Пеппероу - Портрет работы Дега
Дэвис сгорбился, закрыл лицо руками. Казалось в кресле сидит не крепкий пятидесятидвухлетний мужчина, а дряхлый старик. Наконец он поднял голову, и Ричардc поразился, как сразу осунулось, обвисло складками его лицо.
— А Элизабет?... Этот камнепад?... Он ведь... Это ведь тоже только несчастный случай?
Лицо его жалко кривилось, губы дрожали. Потухшие, какие-то по-собачьи беззащитные глаза с надеждой смотрели на Ричардса. Тот отвел взгляд в сторону и неохотно ответил:
— Здесь ничего нельзя утверждать с уверенностью, но думаю, что если этр и несчастный случай, то очень хорошо подготовленный. В письме Сэди требовала, чтобы именно ваша жена доставила картину. Почему? Кроме того, в письме сказано, что Элизабет должна положить картину на Трон Вождя и вернуться к своей машине, где ее уже будет ждать дочь. Если бы Сэди действительно собиралась ждать ее там, то она не смогла бы взять портрет с Трона Вождя и спрятать его, а на это она ни за что бы не пошла. Значит, она и не собиралась ждать Элизабет у машины. По моим прикидкам, для того, чтобы спрятать картину Дега так тщательно, как она собиралась это сделать, вашей дочери нужно было не меньше двух-трех часов. Теперь представьте, что Элизабет, положив картину, возвращается к своей машине И не находит там Сэди. Она, конечно, тут же едет посоветоваться с вами. Вы понимаете, что похититель обманул вас, звоните в полицию, и через двадцать минут они уже в горах, обшаривают каждую пещеру. Все это займет меньше часа. За это время Сэди никак не могла бы успеть управиться с картиной. Я могу из всего этого сделать только один вывод: чтобы ваша дочь успела спрятать картину, Элизабет не должна была вернуться к машине. Поэтому в то, что каменная осыпь сама сползла на тропинку именно в тот момент, когда по ней проходила ваша жена, — в это я не верю. Но, повторяю, у меня нет никаких доказательств, что это дело рук Сэди.
Дэвид выпрямился в своем кресле. Голос его дрожал от гнева:
— Вы передергиваете, Ричардc. Всё ваши расчеты притянуты за уши с целью обвинить девочку в убийстве. Для того чтобы засунуть картину в какую-нибудь щель в скале, где ее никто не найдет, нужно пять минут, а. не три часа, как вы говорите. Вы ...
— Подождите, — спокойно прервал его детектив, — вы же сами говорили, что ваша дочь не могла заснуть, прежде чем не попрощается с Катрин, так? Вы же говорили, что картина ей очень дорога, разве не так? И вы допускаете, что она могла оставить шедевр Дега в какой-то щели в горах, где его будут портить сырость, насекомые, а может быть, кто-то найдет и заберет ее себе? Я не допускаю такой мысли. Нет, Сэди не оставляла портрета Катрин в горах — она принесла его с собой.
— Но ее же привезли сюда полицейские, и у нее ничего с собой не было.
— Кроме мольберта!
— Но я сам лично открывал его, да и полицейские тоже. Там были краски, кисти, натюрморт, написанный Сэди, и больше ничего.
— Где сейчас ваша дочь?
— Отдыхает за домом в шезлонге. А что?
— Давайте поднимемся к ней в комнату, и вы покажете мне тот натюрморт. Вы его узнаете?
— Думаю, да. Правда, в тот момент мне было не до него, но я помню, то на нем были нарисованы красные астры.
— Хорошо, идемте, это займет всего минуту. Или вы против?
Дэвис пожал плечами и пошел вперед, Ричардc последовал за ним. Они поднялись по лестнице на второй этаж, толкнули дверь и вошли в комнату Сэди. Сразу было видно, что человек, живущий здесь, не просто увлекается, а живет живописью. Посреди комнаты стоял подрамник с натянутым холстом. Все стены были увешаны пейзажами и натюрмортами, написанными акварелью или гуашью. В основном это были бледно-сиреневые ирисы, нежные орхидеи, белые, почти бесплотные лилии. В картинах, несомненно, чувствовался талант, хотя им и не хватало силы, экспрессии. Над кроватью, покрытой светло-лиловым покрывалом, висел уже виденный Ричардсом автопортрет Сэди, не полностью прикрывая невыгоревший прямоугольник обоев, оставшийся от портрета Катрин. На тумбочке у изголовья кровати лежала стопка написанных на картоне натюрмортов, не поместившихся на стенах. Ричардc стал быстро просматривать их, потом уверенно вынул один и показал его Дэвису.
— Этот?
— Да, кажется, этот. Странно, он совсем не в стиле Сэди.
Мужчины пристальнее вгляделись в натюрморт и невольно залюбовались им. На картине гуашью на размытом бледно-зеленом фоне был написан большой букет роскошных осенних астр, полыхающих всеми оттенками красного цвета — от нежно-розового до темно-багрового. Пышные цветы в великолепии кричащих красок даже могли бы показаться вульгарными, если бы не были так красивы.
— Совершенно не ее манера, — в восхищении пробормотал Фред Дэвис. — Ее преподаватель в изостудии всегда говорил, что у Сэди не хватает темперамента.
— Да нет, — отозвался как бы про себя Майкл Ричардc, — я бы этого не сказал. Думаю, характером она пошла в свою прабабку, Катрин Кураж, судя по тому, как вы мне ее описали.
Он вынул из накладного кармана белоснежный носовой платок, намочил его в стоявшей на подоконнике вазе с белыми розами и слегка отжал. Подойдя к хозяину дома, он взял у него из рук картину с астрами и поставил на подрамник.
— Что вы хотите делать? — встревоженно спросил Дэвис.
— Хочу показать вам, как ваша дочь спрятала портрет прабабки, — ответил детектив. Он секунду полюбовался астрами, вздохнул — жаль такой красоты! — и несколько раз провел мокрым платком по картону.
Фред Дэвис, хотевший остановить его, вдруг отдернул руку, словно обжегшись, и невольно сделал шаг назад. С картона из-под смытой гуаши на него торжествующе и дерзко смотрели прекрасные глаза — нет, не Сэди, как на секунду показалось ему, — Катрин Кураж. Казалось, она смеется над ним, жалким, безвольным сластолюбцем, но в самой глубине ее горящих черных глаз чувствовались решимость и угроза.
Не выдержав этого взгляда, Дэвис повернулся и выбежал из комнаты. Когда Майкл Ричардc спустился в гостиную, Фред опять сидел в кресле у камина и держал в руке стакан с виски. Судя по цвету напитка в стакане, на этот раз мартини в него он не добавил. Лицо его было замкнуто и отчужденно.
- Вот что, мистер Ричардc, — он неприязненно взглянул на детектива, но тут же опустил глаза в свой стакан, — вы хорошо потрудились, я благодарен вам и считаю, что больше вам здесь делать нечего. Как только получу от вашего агентства счет, я тут же вышлю вам чек. В то, что вы тут мне наговорили, я не верю. Конечно, Сэди виновата в том, что для спасения своего любимого Дега придумала глупое похищение. Но Элизабет она не убивала. Нет! Один раз я уже поверил в такую чудовищную нелепость. Двенадцать лет я считал Элизабет убийцей, а она оказалась невинной. А теперь вы хотите, чтобы я поверил в то, что убийца — моя родная двчь?! И это при том, что у вас нет никаких доказательств этого! Бог уже жестоко наказал меня за подобную ошибку с Элизабет. Я не повторю ее еще раз. Прощайте, мистер Ричардc.
Детектив встал с кресла, испытующе посмотрел в лицо Фреда Дэвиса, который, нахмурившись, по-прежнему что-то разглядывал в своем стакане, и молча пошел к выходу. В дверях, не удержавшись, он обернулся и произнес с ноткой недоверия, но и сочувствия:
— Неужели вы действительно полагаете, что Бог уже наказал вас? — Ричардc помолчал, не дождался ответа и продолжил: — Миссис Вирджиния Таруотер считает, что вы убили обеих ее дочерей. Думаю, что в известной степени она права. По крайней мере, в отношении вашей второй жены. Вы не убиваете сами, мистер Дэвис. При мягкости вашего характера вы и подумать об этом не можете, изба-ви Бог. Вы просто не мешаете одним вашим близким убивать других, вот и все. А поскольку человек вы интеллигентный и деликатный, то продолжаете жить с убийцей, делая вид, что она ничего такого особенного не совершила Вы говорите, что Бог уже наказал вас. Нет, ваше настоящее наказание только начинается.
Майкл Ричардc наклонил голову и холодно бросил:
— Прощайте, мистер Дэвис, — и вышел из гостиной.
Дэвис отхлебнул большой глоток виски, потом, поставив стакан на пол, откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Он не знал, сколько так просидел — может быть, минуту, может быть, час.
Дверь в гостиную открылась, и вошла Сэди. На лице и шее у нее выступили красные пятна, плотно сжатые губы побелели от волнения. Дэвис понял, что она была у себя в комнате и видела смытую с портрета Катрин гуашь. В глазах дочери он прочел безмолвный вопрос и что-то еще, чего сразу не мог определить. Лишь много позже он понял, что это было: непреклонное решение биться за себя, если понадобится — насмерть.
— Что этот человек наговорил тебе про меня, папа? —спросила Сэди, по-прежнему стоя у дверей и прожигая отца взглядом.
Дэвис каким-то древним инстинктом почувствовал, что от его ответа будет зависеть, останется ли у него дочь, или он потеряет ее навсегда. Он собрал все свои силы, всю свою любовь к этой, такой юной, такой хрупкой и беззащитной девочке и сказал, стараясь, чтобы голос не подвел его:
