Фридрих Незнанский - Ловушка для Черного Рейдера
Однако и ехать бы надо: Федор помнил свое задание, хоть и не лежала к нему душа. Но что делать, сам повязан уже по уши. Вовке-то попроще, он на даче не был, не досталась ему «сладкая девочка». Может, и к лучшему. Но все равно — не дело резать такую женщину, в другое время можно было бы хорошо еще с ней наиграться, запрета ведь нет… И он сделал жест Корнилину, что, мол, надоело слушать крики, и он поедет, пожалуй, пора уже. Но Колька резко махнул рукой и состроил страшную «рожу», которую ему и так не надо было напрягать: наградил Господь «видиком», страх Божий, а когда ухмыляется, так вообще… ну его на хрен…
Зоткин так и не понял, о чем шла речь, потому что звонивший не давал Кольке произнести ни слова, и «разговор» закончил такой тирадой, что Федор только головой покачал: во дает!
А Корнилин, бросив трубку городского телефона, — вот, наверное, восторг у тех, кто захотел бы их — подслушать! — смаху рухнул на стул и сжал виски руками. Действительно беда, что ли? Этого еще не хватало! Один Маркин — уже выше крыши! Так что же еще? Мельком уловив тревожное выражение во взгляде коллеги, следователь в отчаянье махнул рукой. Что-то он больно часто сегодня, мелькнуло у Зоткина.
— Сучка сбежала, — мрачно проговорил Корнилин и с ожесточением плюнул на пол.
— То есть, как? — не понял Федор. — Она же на…
— Была «на…»! А эта… — Николай ожесточенно выругался, и из его тирады оперативник понял, что эти «жгучие эпитеты» имеют самое непосредственное отношение к хозяйке дачи, где проводился «эксперимент». — Примчалась, барыня, мать ее… и открыла подвал! Нам надо было?
— Да ни хрена нам не надо было, — огрызнулся Зоткин. — И чего она, сама отпустила девку, что ли? А как? Та же — на цепи!
— Какая цепь, твою мать?! Она уже освободилась и выла у двери. А эта дура и открыла, не спросив даже у своего козла, что там и зачем. Так знаешь, что дальше?
— А ну?
— Девка ей на голову ведро с дерьмом надела и убежала.
Зоткин захохотал, но, увидев свирепый взгляд Корнилина, замолчал.
— И чего теперь? — нет, он не мог делать серьезный вид.
— Чего, чего?! — взвился Колька. — Приказано немедленно найти! Кровь из носа! Иначе… ну, ты сам знаешь… Там статьи серьезные… висят…
— Так что теперь, пятки нам смазывать? — не унимался «веселый» оперативник.
— Ты соображаешь, Федька, что несешь? Нам всем, особенно тебе да мне, СИЗО «светит»! Причем, тем же самым светом, который мы тому, второму, пообещали, помнишь, надеюсь? А этот козел… — Корнилин не называл имени того, кого он имел в виду, но Зоткин понял: речь о Муранове, — уже пообещал, что сделает все, чтоб мы с тобой на своей шкуре узнали, как оно там делается, понял? А ты мне тут… Расшибиться надо, а девку найти!
— И как же ты собираешься «расшибаться»? — не принял страха коллеги Федор. — Евдокимыч — твой начальник, между прочим. А у нас с Вовкой свой имеется. Пусть начальники между собой договорятся и сообщат, кого мне слушаться. А то ведь… знаешь, что бывает, когда у страха глаза велики? Знаешь, ну? — словно подначил он следователя.
— Ну?
— Из-за чего сыр-бор разгорелся? Из-за одной дуры-барыни! И мы это с тобой четко знаем. Вот и пусть-ка твой сперва со своей козой разберется, которая нам всю игру поломала, всех подставила и его самого, в первую очередь, а потом пасть свою дерет… Мне лично нас…, понял, на его истерики! — довольно грубо выразился оперативник. — Раньше надо было думать, когда дело затевал. Козу свою выручал. А что она теперь по уши в говне, так это по делу. И девка — молодец! Жаль, я не видел… Еще бы пистончик с бо-ольшим кайфом поставил…
— Тебе — смех! — обозлился Корнилин. — А делать-то что? Где ее искать?
— Чего искать-то? Дома у себя, небось. Или у соседей, у подруги той же… Спряталась. Но если еще и рассказать им про нас успела, то нам с тобой появляться там категорически противопоказано. Просто так, не видя снова перед собой, нас она не знает, ну, разве по именам, если запомнила. И кто мы и откуда, может гадать себе сколько угодно. Мы ж нигде не засветились! Зато подвал наверняка запомнила. А выяснить, чей он, как два пальца, понял! Вот оттого и свирепеет твой шеф, что за свою жопу боится! Но пусть сам и выплывает, а я его спасать не собираюсь. Ты — его сотрудник, валяй, делай, как хочешь, а я — нет.
— Ну, ничего себе, расписал, разложил по полочкам! И, думаешь, пронесет? А такого не видал? — он сделал рукой неприличный жест. — Этот мой козел не даст ни вам с Вовкой, ни мне спать спокойно. Как только его коснется, он же все на нас и свалит. Скажет: проявили преступную самодеятельность! Превышение там всего на свете! Замучили, блин, честного человека, вынудили к попытке самоубийства — раз! Все преступные деяния в отношении гражданки Крюковой — тоже на нашем с тобой загривке — два! Не знал он ничего, да и в своем доме разве позволил бы? Ну, и еще чего наберет, кляузы всегда на нашего брата найдутся. И загудим мы с тобой, потому что защищать новых «оборотней» никто не станет. А адвокат в нашей ситуации — пустое место. Вот и исходи! Он сейчас мне как раз все это и выложил в лучшем виде.
— Так я понимаю, но и ты зря молчал.
— Ха! А как тут ответишь? Если из него, как из фонтана с дерьмом?
— Да нет, — ухмыльнулся Федор, — как из того ведра. Мы ж его двое суток не выносили. Ну, букет! Но я не про это. Все, что делалось, производилось по прямому указанию зама прокурора Муранова. А без его указания мы и не могли, не имели права никого арестовывать и допрашивать с пристрастием. Вот и пусть теперь сам выкручивается… Слышь, я бы не стал сейчас рыпаться. Вот это — как раз и опасно… А про козу свою, барыню, — Зоткин снова ухмыльнулся, — он чего еще рассказал? Или только мат?
— Ты же слышал…
— Ну, так это, я думаю, у него скоро пройдет. Просто реакция на барыню. Ты представляешь, что она ему устроила по поводу подвала, ну и всего остального? Там не только с цепи сорвешься, там повеситься проще, чтоб только не слышать барыни… Ну и ну! А знаешь, мне девка нравится… Кабы в другой ситуации… но, увы, опоздали… Так что сообщаю твердо, Николай: искать ее не буду. Своя шкура, как ты верно заметил, дороже. Ну, и загривок там, и все такое прочее’. И тебе не советую. А вид можно сделать, отчего же? Мы послушные ребятки… Разовьем бурную деятельность. Пусть попробует проконтролировать…
— Так считаешь? — усомнился все же Корнилин.
— Коля, нам бы еще Маркина «разгрести». Подох бы он, что ли!.. Только они — живучие, заразы, молодые эти… Ну, ничего, может, как-нибудь… Там же Вовка возле него…
— Он-то — там… Ну, поглядим, может, этот в коме или еще в чем-нибудь… Эх, уволиться, что ли? — вдруг с тоской в голосе промычал следователь. — А на что жить? У меня ихних особняков нет…
— Вот то-то и оно… Поглядим давай. А слинять отсюда никогда не поздно. На нашего брата всегда до едреной матери всяких охранных ЧОПов наберется. Не дрейфь, «следак» Божьей милостью! Глядишь, пронесет… А девка все-таки молодец! — с удовольствием как бы подвел итог Зоткин. — Мне б такое никогда и в голову не пришло…
Наконец, Нина, прячась в тени деревьев вдоль улицы, выбралась поближе к себе. До девятнадцатого дома оставалось совсем недалеко, всего два квартала, но девушка остановилась в раздумье. Туда идти нельзя. Схватят, потому что она слишком много уже знает, и мама не поможет. Значит, дорога только к дяде Васе. И у них тоже долго оставаться опасно, потому что, если ее начнут искать, обойдут всех знакомых.
Ленкины старики были дома и, увидев Нину, стали испуганно креститься. Она растерялась. На вопрос, в чем дело, тетя Маша ответила:
— Ты себя в зеркале-то видела, девочка?
Нина взглянула. И лучше б не видела. Синюшные щеки, провалившиеся глаза, искусанные, вздувшиеся губы, кровавое «кольцо» на правой руке. Она его немного смазала жиром из миски, чтоб смягчить и не так болело. Да, действительно, краше в гроб кладут…
И в течение ближайшего получаса Нина, захлебываясь от слез, рассказала про то, что было с ней. Дядя Вася сидел с каменным лицом. Тетя Маша плакала, утирая глаза концом косынки, завязанной на голове. И, когда Нина закончила, вспомнив и словно облегчив свою память, про двоих насильников и про женщину в перстнях, которую она облила дерьмом из ведра, никто уже смеяться не стал. Горько было старикам. Да и у Нины то, что она сделала с хозяйкой дачи, веселья уже не вызывало. А вот месть, как она поняла из реплики дяди Васи, может быть страшная, такая, что и представить себе невозможно. Словом, подвел он как бы первый итог, Нине надо не домой идти, а поскорее подальше и понадежнее спрятаться от мстителей, то есть в таком месте, где те ее никогда не достанут. Но — где? И дядя Вася сам же себе и ответил:
— Пойду-ка я к Паше. К Павлу Антонычу, у него голова нормальная, авось чего-нибудь посоветует. А Нинку, ты, Машенька, отведи-ка в нашу сараюшку, там, за гаражами. Про нее никто не знает, и — слава богу…
