Галина Романова - Неплохо для покойника!
Несколько мгновений она оторопело моргала глазами, не в силах поверить в услышанное и переводя взгляд с меня на стол. Но выставленная перед ней бутылка и пара рюмок красноречиво свидетельствовали о том, что галлюцинациями она не страдает.
— Давай выпьем… — осторожно начала она и с подозрением прищурилась. — Ас чего это?
То вдруг здороваешься сквозь зубы, а то вдруг пить со мной собралась?..
— Тошно мне, Лизка! — сквозь зубы выдавила я. — Ох, как тошно!
— Еще бы! — подхватила она и, с минуту понаблюдав за тем, как я дрожащими руками пытаюсь нарезать колбасу, отобрала у меня нож со словами:
— Дай сюда, что ли? Так все пальцы можно изрезать вместо колбасы. Я сейчас быстро все организую. Мне не привыкать…
— А, ну да, конечно, — пробормотала я, устало опустившись на табуретку и привалившись спиной к стене. — Лиза, и не надоело тебе в официантках ходить? Баба ты вроде не глупая, образование есть, а ты объедки со стола убираешь за всеми!
— Ну и что? — совершенно искренне изумилась она. — Кто-то ведь должен этим заниматься! Ты вон тоже: красавица, каких поискать, умница и образование, а в таком дерьме копаешься…
— Ну это ты, скажем, загнула! — попыталась я возмутиться, оскорбившись за свою профессию.
— А что?! — Она на мгновение оторвалась от своего занятия и, уперев руки в бока, внимательно на меня посмотрела. — Я-то хоть людям какую-никакую, но приятность преподношу, а ты?!
— А что я? Я пытаюсь восстановить справедливость. Чтобы виновные были наказаны, а невиновные…
— Вот, вот! — оборвала она меня на полуслове и нацелилась указательным пальцем мне в грудь. — А где гарантия, что ты, а до тебя этот долбаный следователь не ошибаетесь?!
Кто даст гарантии, что осужденного просто-напросто не подставили?
— Такое случается, но редко.
— Но случается! А ведь за этим поломанные судьбы, чьи-то оборванные жизни… — В этом месте она неожиданно замолчала, и я, к удивлению своему, обнаружила, что Лизка плачет. — Ты вон осуждаешь меня, что мужа бросила, что работаю не по специальности. А что ты обо мне знаешь-то?!
— Да, собственно, почти ничего…
— Вот, вот! А осудить любой сумеет! А мне ведь всю жизнь такая же вот, вроде тебя, поломала!
— Сядь ты, Лизка! — дернула я ее за руку, усаживая к столу. — Давай выпьем, а потом поговорим.
Я открутила пробку и наполнила рюмки прозрачной жидкостью.
— За что пить-то будем? — хлюпнула Лизка, поднимая свою рюмку.
— А ни за что. Просто так пей!
Мы опрокинули рюмки и одновременно потянулись к тарелке с колбасой, к которой она успела настрогать помидоров с огурцами и редиской и открыть банку шпротов.
Я сосредоточенно жевала кусочек колбасы, попутно размышляя над словами своей соседки. Прожив с ней на одной лестничной клетке все последнее время, я не могла даже и предположить, что у нее в жизни произошла какая-то трагедия. Лизка всегда являлась для меня олицетворением бесшабашности и легкомыслия.
Правда, частенько раздражал ее оглушительный хохот под окнами часу, скажем, во втором ночи, когда она возвращалась из ресторана в сопровождении очередного кавалера. Но, не отягощая себя заботами о покое окружающих, Лизка могла к тому же еще и запеть что-нибудь из репертуара Пугачевой.
— О чем думаешь? — оборвала она мои размышления и опять налила водки. — Думаешь, пустая я, ветреная? А зря так мыслишь…
— Так что там у тебя? — перебила я ее и опрокинула стопку. — Что за трагедия, я не поняла?
Лизка нахмурила брови и несколько минут сидела молча. О чем она думала в тот момент, так и осталось для меня загадкой. Я лишь наблюдала за гаммой чувств, волной пробежавших по ее лицу.
Удивительная нежность, внезапно засквозившая в ее глазах, молниеносно сменилась болью, избороздившей морщинами ее лоб.
И тотчас же прищурились глаза под сведенными сурово бровями, а меня обдало жуткой ненавистью, которую я ощутила почти физически.
— Лиза, — осторожно позвала я, — расскажи!
Она остановила на мне взгляд и, тяжело вздохнув, начала говорить.
Я слушала, не перебивая, об истории юной влюбленной девочки из затерянного в далекой глуши поселка. О том, как она вместе с возлюбленным часами гуляла под луной, любовалась закатами, с упоением слушала пение птиц.
О том, как они были счастливы и совершенно не задумывались над тем, что мир этот не безгрешен и что в нем существует предательство и зло. Именно это зло, в облике ее лучшей подруги, и перечеркнуло ее мечты о счастье.
Голубоглазая, златокудрая Любашка, возомнившая себя «мисс совершенством», сделала все, чтобы разлучить Елизавету с ее другом.
И на какие ухищрения она только не пускалась, пытаясь завоевать сердце парнишки! Зазывала его домой, закармливала дорогими угощениями, благо бюджет семьи начальника леспромхоза тому способствовал. Но все было тщетно. Выпив чаю с дорогими конфетами и пирожными, паренек спешил на окраину поселка, где на крылечке его поджидала милая Лизонька.
И тогда Любушка пустилась во все тяжкие, опоив его однажды малиновой настойкой с подмешанным к ней снотворным.
— Можешь себе представить чувства ее папаши, когда он зашел в дом и застал их в постели совершенно раздетыми? — всхлипнула Лизка.
— Сколько же вам лет тогда было? — изумленно вскинула я брови. — Такое коварство в столь раннем возрасте?.. Просто поразительно!
— Нам с ней по шестнадцать, а ему восемнадцать только исполнилось.
Именно этот факт и сыграл свою губительную роль в этом деле.
Любашка рыдала, рвала на себе волосы, грозясь покончить жизнь самоубийством. Отец то и дело хватался за охотничье ружье, а мать пила валидол. Но почти все трое были твердо уверены, что этот «насильник» женится. Каково же было изумление родителей, когда он обвинил ненаглядное чадо в распущенности и вероломстве. Тут уж они закусили удила и, придав сей факт огласке, привлекли виновника бед к ответственности.
— И все! Его осудили по всей строгости Закона! — заплетающимся языком пролопотала Елизавета, одна опорожнившая к тому времени почти половину бутылки. — Влепили десять лет строгого режима.
— Ну, а что же ты?! Так ничего и не сказала?!
— Кто бы стал меня слушать? — фыркнула Лизка, посмотрев на меня как на умалишенную. — Кто я против начальника леспромхоза?
Желторотая пигалица! Вот так-то вот, Анна!
А ты говоришь — справедливость!
Не скажу, что после ее слов я всерьез задумалась о правильности сделанного мною выбора, но под ее пристальным взглядом мне отчего-то стало неуютно.
— Ну, а потом я решила мстить! — скрипнула зубами Лизка. — Начала с Любки. Перво-наперво вымазала ее ворота дегтем. По-детски, конечно, но с чего-то надо было начинать.
А закончила тем, что поймала ее на школьном дворе и устроила ей темную… Потом, после школы, поступив в техникум в районном центре, начала собирать сведения о судье, которая засадила моего Петра.
— Интересно… — насторожилась сразу я, поняв, что Елизавета переходит к самому интересному для меня этапу рассказа.
— Еще бы! Я столько любопытного раскопала на нее! Выслушаешь — не поверишь!
— А ты попробуй…
— Остановлюсь на главном: она изменяла своему мужу. Вот я, уговорив одного из сокурсников, и начала отслеживать ее с фотоаппаратом. Мне бы, может быть, и не пришла в голову эта идея, если бы не один французский фильм. Не помню сейчас его названия, но ситуация схожая… Так вот я, наделав пачки три ее фотографий, где она с любовником на пляже, в парке, за городом, разослала их по назначению…
— И куда же?
— Первую пачку — мужу, вторую — председателю суда, а третью — в горком партии.
— Ну ты и стерва! — не удержавшись, выдохнула я.
— Еще бы! — самодовольно протянула Лизка. — Я поклялась ей отомстить, и я это сделала!
— И что же с ней стало?
— А ничего! От нее ничего не осталось!
Один пшик! Неприятности посыпались одна за другой. В результате ей пришлось уехать из города в полном одиночестве, но — хочу подчеркнуть — не в гордом. Она была изгнана из дома, осуждена коллегами и получила строгий выговор по партийной линии.
— Да-а-а, — мне оставалось только в недоумении покачать головой. — Страшное это дело — месть…
— Вот и я к тому же, — оживилась сразу Лизка, по-моему, даже немного протрезвев. — Тебе не кажется, что тебе кто-то мстит?..
— Мне?! Да за что?
— Ну.., не знаю… Срок кому-нибудь влепила большой, может, несправедливо поступила с кем-нибудь…
— Нет, Елизавета, все твои аргументы беспочвенны.
— Почему?
— Да потому, что я все это время, кроме как бракоразводными процессами, ничем другим не занималась! — к стыду своему призналась я. — Ничем! Последнее дело было великим исключением и великой жертвой со стороны нашего председателя суда.
— Почему?
— Работаю недавно, ко мне хотели присмотреться… Не все так просто, как ты думаешь…
