Шарль Эксбрайя - Семейный позор
— А кто готовил план, разве не ты?
— И что дальше?
— А то, что ты плохо его продумал!
— Как же я мог догадаться, что этот сукин сын сторож ни с того ни с сего вдруг изменит время обхода?
— Конечно… конечно…
— Ты говоришь «конечно», а сам думаешь по-другому!
— Верно, никак я не могу примириться…
Тони обогнул стол и угрожающе навис над приятелем.
— Послушай, Боканьяно, мне не нравятся твои фортели!
Луи снова оторвался от тарелки и поглядел на Салисето.
— Не нравятся — можешь уматывать!
Еще ни разу за десять лет его безраздельного царствования среди убийц никто не смел так разговаривать с Салисето. От яростной жажды убийства глаза его заволокло красной пеленой. Облокотившись на стол, он нагнулся к самому лицу Боканьяно.
— Придется мне тебя проучить, деревенщина!
Боканьяно плюнул ему в лицо и тут же схлопотал по физиономии. Парень мгновенно вскочил.
— Ну, теперь, Тони, обоим нам на этом свете не жить…
Выхватив нож, Луи пошел на Салисето, а тот медленно отступал, не сводя с него глаз.
— Вот этой самой штукой ты и прикончил итальяшку? — насмешливо бросил Тони.
Не отличаясь особым умом, Боканьяно все понимал буквально и попадал в любые расставленные ему ловушки.
— Отродясь я его не видел!
— Врешь! Ты по-тихому обстряпал дельце, а теперь из-за твоей измены Бастилика угодил за решетку! Знай я про Ланчано, никогда бы не полез в тот ювелирный магазин!
— Подонок!
У Салисето не было под рукой оружия, поэтому он старался отвлечь внимание противника. Чуть-чуть замедлив шаг, он дал Боканьяно подойти поближе.
— И по твоей вине Антуан состарится в кутузке!
Боканьяно очень любил Бастелику. Поэтому, вне себя от злобы и обиды, он кинулся на Салисето, но тот ожидал нападения и молниеносно швырнул под ноги Луи стул. Боканьяно упал. Тони схватил со стола бутылку и по всем правилам разбил ее о затылок Луи. Тот мигом утратил весь воинственный пыл. Успокоившись, Салисето взглянул на распростертого у его ног противника.
— Ах ты чертова старая шкура, — пробормотал он, почесываясь, — если это не ты ухлопал и ощипал итальяшку, то кто же, черт возьми, мог это сделать?
Допив свой пастис, Пишранд почувствовал, что ему и в самом деле полегчало. Он глубоко вдохнул морской воздух. Инспектор любил родной город и в этой любви черпал необходимую энергию, чтобы продолжать порой невыносимо трудную работу. Полицейский не сомневался, что рано или поздно справится с Тони. С убийцей Ланчано будет посложнее, но он и тут не терял надежды. Впрочем, над Марселем сверкало такое ослепительное солнце, что, право же, не стоило отчаиваться в чем бы то ни было.
Выходя из кафе, Пишранд заметил Пэмпренетту. Но теперь ее походка вовсе не казалась танцующей, и все ее существо как будто перестало излучать неистребимую радость жизни. Короче говоря, мадемуазель Адоль выглядела очень печальной. Инспектор подошел к девушке:
— Ну и как поживает наша Пэмпренетта?
Девушка вздрогнула и с довольно жалкой улыбкой повернулась к полицейскому:
— А-а-а… месье Пишранд…
— Гуляешь?
— Да так, захотелось проветриться…
— Послушай, Пэмпренетта, сдается мне, что тебе совсем не весело и ты совершенно права, решив хорошенько проветрить голову! Вдруг осенит какая-нибудь путная мысль!
— Пустяки… — вяло возразила девушка.
— Но я ведь вижу, что ты несчастна, Пэмпренетта!
— Наоборот, ужасно счастлива! И доказательство — то, что завтра у меня обручение!
Инспектор прикинулся дурачком:
— Завтра? Не может быть!
— Матерь Божья! А почему это не может быть, хотела б я знать? — возмутилась девушка. — Может, по-вашему, я недостаточно хороша собой, чтобы понравиться парню?
— Вовсе нет, и ты сама это отлично понимаешь, Пэмпренетта, потому как я уверен, что ты самая красивая девушка во всем Марселе… Просто мне очень грустно…
— Грустно?
Пишранд слегка отвернулся.
— Ну попробуй поставить себя на мое место! Я люблю Бруно, как младшего брата, а этот неблагодарный мальчишка даже не подумал ни сказать мне, что у него помолвка, ни пригласить… Говори что хочешь, но узнать о таком предательстве очень тяжко!
Вместо ответа девушка горько расплакалась. А полицейский напустил на себя изумленный вид:
— О-ля-ля! Да что это с тобой?
— Я… не за… Бру… но вы… хожу замуж…
— О Господи Боже! Что это ты болтаешь?
— Бруно — чу… довище… Он меня не любит! И я выхожу за Ипполита!
— За Ипполита Доло?
— Да!
— Я тебе не верю!
— Не верите?
— Нет, не верю!
Пэмпренетта в ярости поднесла к самому лицу инспектора кольцо.
— А это что, по-вашему?
Пишранд внимательно поглядел на ее палец.
— Очень красивое колечко…
— Это Ипполит мне его подарил к свадьбе!
— Правда?
— Клянусь вам!
— Что ж, Ипполиту пришла в голову отличная мысль… А меня ты не приглашаешь на помолвку, Пэмпренетта?
Девушка немного смутилась.
— Обед мы устраиваем дома… завтра в полдень… Я думаю, все будут рады вас видеть…
— Еще бы! Жаль… И тем не менее я желаю тебе огромного счастья с тем, кого ты любишь, Пэмпренетта…
— Ипполит…
— Я имел в виду вовсе не Ипполита…
И полицейский ушел, оставив мадемуазель Адоль в полной растерянности.
Бруно прекрасно знал о скором обручении Пэмпренетты и чувствовал себя глубоко несчастным, и несчастье казалось тем больше и тяжелее, что в эту трудную минуту парень не мог рассчитывать ни на чью поддержку. А потому вполне естественно, что Бруно потянуло на улицу Лонг-дэ-Капюсэн. Но он лишь бродил вокруг, не рискуя подходить слишком близко к дому. Воспоминания о родном гнезде притягивали Бруно, но парень хорошо помнил, что для всех представителей семейства Маспи он — воплощение позора.
И вдруг среди женщин, окруживших тележку бродячей торговки, Бруно заметил свою мать. Сердце у него учащенно забилось. Смущенный и растроганный парень подошел поближе и чуть слышно шепнул:
— Мама…
При виде сына Селестина выронила корзинку и молитвенно сложила руки.
— Матерь Божья! Мой Бруно!
И, не обращая внимания на прохожих, мадам Маспи обняла своего мальчика и стала покрывать его лицо поцелуями. Боясь, как бы один из не в меру прытких зевак не побежал предупредить Элуа, полицейский взял мать за руку и повел в маленькое кафе, где они и устроились рядышком, как влюбленные. Селестина раскраснелась от счастья.
— А что отец?
Она грустно покачала головой.
— Он по-прежнему считает тебя позором нашей семьи… Не думаю, чтобы он когда-нибудь простил… А мне это очень тяжело… потому как тебе я могу честно признаться, мой Бруно, что с тех пор много чего передумала… раньше мне такие мысли и в голову не приходили… Но теперь я уверена, что ты правильно поступил. И, что бы там ни говорил Элуа… тюрьма — штука препротивная…
Бруно прижал мать к себе, обняв за плечи.
— Я очень рад, мама… хотя, ты ведь знаешь, какое у меня горе…
Она отстранилась и с тревогой поглядела на сына.
— А что такое?
— Пэмпренетта…
— Ты ее все еще любишь?
— Да… а она выходит за Ипполита…
— Бедный мой малыш!.. Может, мне поговорить с Пэмпренеттой?
— Она не станет тебя слушать.
— Почему?
— Из-за моей работы… Мне пришлось допрашивать ее родителей насчет той истории с итальянцем… помнишь, его тело вытащили из воды в Старом Порту?
— А кстати…
И Селестина рассказала Бруно, как к ним явились Салисето и его дружки, об их поведении и угрозах. Опустив глаза, мать Бруно призналась, что получила две пощечины и еще одну — Элуа… Полицейский сжал кулаки. Ну, попадись ему только Корсиканец! Узнает, как лезть к Маспи!
— Твой отец созвал друзей, но все, кроме Адоля и его жены, струсили… Элуа старается не показывать виду, но я чувствую, как все это гложет его изнутри…
Какая-то девица, видимо, не оставшаяся равнодушной к красоте Бруно, все время вертелась около их столика, то и дело посылая парню многообещающие улыбки. В конце концов Селестина не выдержала и резко одернула нахалку:
— Нет, да когда ж этому настанет конец, бесстыдница этакая?
Девица, похоже, не привыкла лезть за словом в карман и ответила в том же духе:
— Кроме шуток? Да вы ее только послушайте! И за кого она себя принимает, за королеву?
— Постыдились бы!
— Это вам должно быть стыдно! Чего вы клеитесь к парню, который годится вам в сыновья?
Селестина лучезарно улыбнулась.
— А это и вправду мой сын, потаскушка!
Девица рассвирепела.
— И ничем я не хуже тебя, старая коза!
Бруно решил, что пора вмешаться.
— А ну, быстро чеши отсюда, если не хочешь ночевать в камере!
И он сунул красотке под нос полицейское удостоверение. Девица обалдело вытаращила глаза.
— Черт! — пробормотала она. — Я пыталась прикадрить легавого!
Выйдя из своей парикмахерской, Фелиси замерла от радости — на улице ее поджидал Жером Ратьер. Ей нравился друг Бруно — вежливый, сдержанный и немного застенчивый (что иногда довольно приятно).
