Майкл Коннелли - Револьвер для адвоката
– Будем надеяться.
Выпрямившись, я обратился к судье:
– Ваша честь, у меня все.
По предыдущему соглашению после свидетельских показаний мы с Форсайтом должны были в письменном виде утвердить изложение доводов по ходатайству. По предварительному слушанию я понял, что именно станет говорить Уиттен, поэтому уже подготовил документ. Я предоставил его на рассмотрение судье Лего и раздал копии секретарю суда и Форсайту. Обвинитель сообщил, что ответ будет к завтрашнему дню, а Лего подчеркнула, что планирует разобраться со всем быстро и по существу до начала суда. Она не собиралась нарушать судебный график, и это прямо указывало на то, что ходатайство летит в тартарары. В свете последних вынесенных решений Верховный суд США издал новые законы по поводу дел, связанных с «предупреждением Миранды». Полиции предоставили более широкую свободу действий: когда и где подозреваемым должны быть зачитаны их конституционные права. Я подозревал, что Лего не станет затягивать дело, чтобы и оно не затягивало.
Судья отложила слушание, и к нашему столу подошли два судебных пристава, чтобы забрать Лакосса. Я попросил пару минут – посовещаться с клиентом, но меня попросили сделать это в камере. Я кивнул Андре и сказал, что сейчас к нему подойду.
Приставы его вывели, а я встал, собирая портфель, складывая папки и записные книжки, которые разложил перед слушанием на столе. Тут, чтобы выразить сочувствие, подошел Форсайт.
Парень он неплохой, насколько мне было известно, к грязным приемчикам не прибегает.
– Должно быть сложно, – сказал он.
– Что? – ответил я.
– Просто уже натаскался на таких вещах, знаю долю успешных попыток… Кстати сколько? Один к пятидесяти?
– Может, и к ста. Зато когда везет… Чувак, какой сладкий момент!
Форсайт кивнул. Я понял, что он хотел не просто выразить соболезнование адвокатской участи.
– Итак… есть вариант закончить это дело до суда?
То есть речь зашла о сделке. Пробный шар он пустил еще в январе, потом еще один в феврале. На первый я не отреагировал, так как это было предложение признать себя виновным в убийстве второй степени. Лакосса в результате посадили бы на пятнадцать лет. Мое поведение принесло свои плоды, и когда Форсайт снова заговорил о деле в феврале, окружной прокурор соглашался на убийство в состоянии аффекта или даже на непредумышленное убийство. Но Лакосс все равно провел бы в тюрьме десять лет. Как полагалось, я сообщил ему о предложении, и он категорично его отверг.
Лакосс сказал, что если ты не совершал преступления, то без разницы – сидеть десять лет или сотню. Страсть, прозвучавшая в его голосе, привела меня к мысли, что, может быть, он и вправду невиновен.
Я взглянул на Форсайта и покачал головой:
– Андре не сдастся. Он по-прежнему утверждает, что не убивал, и хочет посмотреть, сможете ли вы доказать обратное.
– То есть сделки не будет.
– Не будет.
– Тогда до встречи на процессе отбора присяжных. Шестого мая.
Дату начала судебного процесса определила Лего. Она дала нам максимум четыре дня для отбора присяжных и один день на последние ходатайства и вступительные речи. Но настоящее шоу должно будет начаться через неделю, когда в дело вступит прокурор.
– Кто знает, может, свидимся и раньше.
Щелчком захлопнув портфель, я направился к стальной двери в конвойное помещение. Меня сопроводил судебный пристав, и внутри я обнаружил ждущего меня Лакосса, одного.
– Через пятнадцать минут мы его заберем, – предупредил пристав.
– Ясно, спасибо.
– Постучите, когда захотите выйти.
Я подождал, пока пристав выйдет через дверь в зал суда, а затем повернулся и посмотрел сквозь решетку на своего клиента.
– Андре, я за вас беспокоюсь. Похоже, вы ничего не едите.
– Я и не ем. Как вообще можно есть, когда сидишь здесь за то, чего не совершал? К тому же еда здесь отвратная. Я хочу домой.
Я кивнул:
– Понимаю, понимаю.
– Вы же выиграете это дело? Да?
– Сделаю все возможное и невозможное. Но чтобы вы знали, окружной прокурор все еще готов пойти на сделку.
Лакосс решительно покачал головой:
– Даже слышать не хочу, в чем она заключается. Никаких сделок.
– Так я и думал. Тогда поборемся в суде.
– А если мы выиграем ходатайство об исключении доказательств?
Я пожал плечами:
– Не стоит слишком на это рассчитывать. Я говорил вам, шансов мало. Нужно настраиваться на суд.
Лакосс медленно опускал голову, пока лбом не коснулся разделяющей нас решетки. Казалось, он сейчас расплачется.
– Послушайте, я знаю, меня нельзя назвать хорошим парнем, – сказал он. – Я много плохого в жизни натворил. Но я не убивал. Не убивал.
– Андре, я сделаю все, что в моих силах, чтобы это доказать. Не сомневайтесь.
Он поднял голову, взглянул мне в лицо и кивнул:
– Жизель так и сказала. Что она могла на вас рассчитывать.
– Рассчитывать на меня в чем?
– Понимаете, похоже, она знала, что в случае чего вы от нее не отмахнетесь.
Я замолчал. За последние пять месяцев мы с Лакоссом не очень много общались. Он находился в тюрьме, а у меня дел было по горло. Мы разговаривали, пока сидели вместе на судебных слушаниях и во время редких телефонных звонков из спецсекции для геев, куда его поместили в центральной мужской тюрьме. И все же я полагал, что знаю все, что мне необходимо, чтобы защищать его в суде. Но сейчас он мне сообщил нечто новое, то, что заставило меня замолчать, так как касалось Глории Дейтон.
– Зачем она вам это сказала?
Лакосс слегка покачал головой, словно не понимая моей настойчивости.
– Не знаю. Как-то раз мы просто общались, и она вас вспомнила. Мол, если со мной что-нибудь случится, то Микки Мантл за меня заступится.
– Когда она это сказала?
– Не помню. Да она так, к слову. Попросила дать вам знать в случае чего.
Свободной рукой я схватился за прутья решетки и придвинулся ближе к клиенту:
– Вы обратились ко мне, потому что она сказала, что я хороший адвокат. Обо всем остальном вы умолчали.
– Меня арестовали за убийство, я почти наложил в штаны. И хотел, чтобы вы взяли дело.
Я еле сдержался; а так хотелось просунуть руку сквозь решетку и схватить Лакосса за воротник.
– Андре, послушайте, постарайтесь вспомнить точно, что она сказала. Вспомните ее слова.
– Она взяла с меня обещание сообщить вам, если с ней что-нибудь случится. А потом это все произошло, меня арестовали. И я вам позвонил.
– Когда состоялся тот разговор? Незадолго до убийства?
– Я не помню.
– За несколько дней? Недель? Месяцев? Соберитесь, Андре. Это важно.
– Не знаю. За неделю, может, чуть побольше. Не могу вспомнить. Здесь очень сложно находиться. Постоянный шум, и включенный свет, и эти животные… все подавляет, начинаешь терять рассудок. Забываю самые простые вещи. Я теперь даже не помню, как выглядит моя мать.
– Ладно, успокойтесь. Подумайте, пока будете ехать в автобусе, и когда вернетесь в камеру, я хочу, чтобы вы точно вспомнили, когда состоялся разговор. Понятно?
– Я попробую…
– Обязательно попробуйте! Увидимся перед судом. Мне еще много что нужно успеть сделать.
– Хорошо. И… простите.
– За что?
– За то, что огорчил вас. Напомнил про Жизель. Я ведь вижу.
– Не беспокойтесь. И постарайтесь поесть сегодня вечером. В суде вы должны иметь здоровый вид. Обещаете?
– Обещаю, – неохотно кивнул головой Лакосс.
И я направился к стальной двери.
12
Через зал суда я прошел, понурив голову и не обращая внимания на слушание, которое после нас начала судья Лего. Я направился к заднему выходу, а в голове крутилась история, поведанная Лакоссом. Выходит, он обратился ко мне, потому что Глория Дейтон хотела, чтобы я узнал, если с ней что-то случится, а не потому, что она порекомендовала меня в качестве адвоката. Это заявление настолько отличалось от предыдущего, что облегчило то бремя, которое несколько месяцев висело у меня на душе. Хотела ли Глория, чтобы я получил послание и отомстил за нее? Или она предупреждала о какой-то незримой опасности?
Эти вопросы заставили меня по-новому взглянуть на то, как я воспринимал всю ситуацию. Теперь до меня дошло: Глория знала или, по крайней мере, думала, что находится в опасности.
Я выходил из зала суда в битком набитый людьми коридор, когда внезапно столкнулся с Фернандо Валенсуэлой – поручителем и действующим питчером. Знакомы мы были давно и раз даже сотрудничали, что принесло финансовую выгоду обеим сторонам. Но потом все как-то заглохло, и наши пути разошлись. В те дни, когда мне требовался поручитель, я обычно обращался к Биллу Дину или Бобу Эдмундсону. Вэл занимал в моем списке лишь третье место.
Валенсуэла протянул мне сложенный документ.
– Возьми, Мик.
– Что это?
Я взял документ и стал разворачивать одной рукой, размахивая бумагой, чтобы она развернулась.
– Повестка в суд. Тебе вручили.
