Евгений Сухов - Тайга мятежников любит
– Не пущу, мироеды! Будьте вы прок…
Рыбский выстрелил первым. Посмотрел, как мужик падает с крыльца, пожал плечами:
– Странно. А по моему просвещенному мнению, мироеды – это такие, как он…
Собрали три подводы, в каждую запрягли по две лошадки, три остались в резерве. Помчались на полустанок. А там вторая часть отряда уже выгрузила золото из теплушек, таскала с насыпи, чтобы не терять время. В спешке загружали подводы, снимали с пулеметов бронещитки, избавляясь от лишнего веса, с опаской смотрели, как гнутся оси и трещат колеса. Субботин лично следил, чтобы ящик под номером восемь оказался во главе колонны. Треть груза пришлось оставить в вагонах – дополнительных подвод не было. Жалко расставаться, но иного выхода он не видел. Белые могли объявиться в любую минуту. Утопить негде, зарыть нечем… Лязгая железом, матерясь, треща и прогибаясь, обоз втягивался в тайгу. Лошади тащили на подводах груз. Двуногие шли рядом. Трое вели под уздцы резервных лошадей…
В голове теплее не становилось. Потомственный сибиряк, ссылку отбывал в Забайкалье, он пытался восстановить в памяти карту местности. В Тулуне было бы проще – из Тулуна на север идет накатанный большак до самой Передвинки, что в окрестье Ангары. Там есть деревни, заимки, фактории, на реке оживленно и людно – какая ни есть, а цивилизация. Но от Турова до Тулуна семьдесят верст, первобытная тайга на десятки верст, обитателям которой можно только посочувствовать. Но продавленная колея через еловник тем не менее имелась. По прошествии пятнадцати минут обоз втянулся в безродную деревушку о двадцати дворах. Подслеповатый дед, опираясь на плетень, из-под козырька ладони взирал на процессию. Неразговорчивый Гасанов погладил затвор карабина.
– Не надо, – проворчал Субботин. – Вся деревня будет знать, что мы прошли. Не пускать же в распыл всю эту несознательную публику…
– Дедуля, что за деревня? – крикнул Петруха Макаров.
Старик подумал и скрипучим голосом ответил:
– Стародевичье.
– Старая Дева… – прыснул Хламов.
– А другие деревеньки тут есть? – крикнул Субботин.
Старик почесал свисающие с макушки остатки растительности:
– Есть. Скопцево впереди…
Хламов совсем развеселился. Субботин пихнул его в бок.
– Не иначе старообрядцы… – пробормотал Петруха. – Этих, хрен поймешь во что верящих, у нас не меньше, чем православных…
Неизвестно, на кого молились в деревне Старая Дева, но комбед в ней имелся. Субботин отделился от колонны и, придерживая кобуру, побежал к относительно целой избе, где не было флага (какой дурак станет вешать флаги, если власть меняется через сутки?), но над крыльцом висела фанерка, откровенно извещающая: «Каметет беднаты». Он взлетел на крыльцо, рванул висящую на ржавой петле дверь. Лоно деревенской законности одновременно служило кухмистерской[7]: за столом восседал угреватый детина в облезлой гимнастерке и жрал краюху хлеба, посыпанную солью. «Жирует, гад, – усмехнулся Субботин. – И гимнастерка с чужого плеча, рукава длинноваты (зато удобно на спине завязывать)». В глубине души он презирал эту никчемную ленивую голытьбу, палец о палец в жизни не ударившую, зато корчащую из себя пламенных революционеров.
Это чудрило было к тому же глуховато – на обоз не реагировало, да и вторжение «старшего по званию» как-то пропустило.
– Нежданчик, – возвестил Субботин, делая приветливое лицо. – Приятного аппетита, товарищ. Как дела на фронтах мировой революции?
Комбедовец поперхнулся закуской, выпучил глаза, закашлялся, стал похож на полного фофана. Покосился на «маузер», глянул в тусклое оконце, за которым по дороге кряхтел обоз.
– Да ничего, товарищ, своими грехами, как говорится, вашими молитвами… – Потом совсем испуганно посмотрел на эмблему, украшающую картуз Субботина, и понял, что сказал что-то не то. Субботин рассмеялся.
– Ладно, не трусь, товарищ. Ты один в этом странноприимном доме?
– Один, – кивнул комбедовец, – а ты кто… товарищ?
– Свой, – объяснил Субботин, – провозим груз государственной важности. И всем представителям законной власти, а также гражданам Республики Советов надлежит оказывать нам всяческое содействие. Тебя как зовут?
– Федька, – окончательно оробел «представитель», – Федька Ковригин…
– В Скопцеве бывал?
– Бывал… Там нет наших, не дошли еще руки, людей у нас мало… Да и эти хреновы старообрядцы там живут: придешь порядок наводить – а они за вилы…
– Дальше Скопцева что?
– Тайга…
– Деревни есть?
– Не-а… Верст на сорок сплошные леса… лишь вон там, – олух ткнул дрожащим пальцем куда-то на северо-восток, – на Алдоне – Малакут, Астаховка, а еще дальше Семихинское – волостной центр…
– Долго идти?
– А хрен его… Дня три… А вы куда идете, товарищ?
– Не твое дело. Пошли с нами, – Субботин сцапал парня за шиворот и выволок из-за стола. Тот аж побелел от страха, рожа вздулась, жилы на висках напружинились.
– Куда, товарищ?.. Ой, больно… Я же здесь должен находиться… Не могу я…
– Пошли, пошли, – он подталкивал детину к выходу. Сдернул куцую шинельку с крючка. – Не оскуднеет твоя деревня. Проведешь нас по тайге, в Малакуте расстанемся – вернешься через Тулун. Спасибо еще скажешь – через полчаса здесь будут белые, я бы на их месте тебя точно пристрелил. А так – на полном государственном обеспечении…
Но тот заныл, что проводники даром не ходят, на что Субботин окончательно рассвирепел и выбросил парня из избы.
– Ах ты тварь корыстная… Может, тебе еще крякнуть да денежкой брякнуть? А ну, шевели мослами, гаденыш…
И погнал скулящего «проводника» за уходящим обозом…
Двигались с максимальной скоростью, но все равно затылки чесались. Он отправил троих в арьергард с приказом обороняться до последнего. Проследовали Скопцево – захудалое селение, разделенное мелкой извилистой речушкой. Население не высыпало на улицу, не швыряло в воздух чепчики, не билось в восторженном припадке. Ни одна сволочь не высунулась. А после того, как взорвали мостки через речушку, у народа вообще пропало желание разговаривать с «родной» властью. Гранаты были в дефиците, набрали семь штук, но тут Субботин не пожалел, подал Петрухе знак почать запас. Гранаты с ударным взрывателем, массивные, неуклюжие – срываешь с рукоятки предохранительное кольцо, освобождается боек на пружине и разбивает капсюль взрывателя. Сметливый Петруха пропустил замыкающих, опустился на колени, чтобы сунуть болванку под настил. Там и выдернул чеку, в два скачка допрыгал до берега и распластался за бугром. Грохнуло страшно, мосток разворотило, деревяшки взмыли в небо. Петруха выставил над бугром сияющую физиономию, прочистил ухо, прыжками погнался за своими…
И что это даст? Задержит белых на пятнадцать минут? Субботин нервничал, хотя не выставлял свои думы напоказ. Самолично вел под уздцы лошадей головной подводы. Невозмутимый Алцис держал за шкирку психующего Федьку. Рыбский с двумя бойцами – в передовом дозоре. Пулеметы – во вьюках на повозках, пулеметчики – рядом и по первой команде готовы взвалить их на себя.
После Скопцева дорога оборвалась. Двигались краем елового бора, увязая в траве. Обогнули подножие холма, вошли в скалистую местность и заплутали между каменными клыками, торчащими из земли. Иллюзий Субботин не питал – спрятаться не удастся. Земля сырая, колеса продавливают землю, как горячий сургуч, единственное, что можно сделать, – оторваться, дойти до подходящего для засады местечка. Сколько белых увяжется за ними? Отряд небольшой, часть останется у брошенного груза на станции, лошадей не найдут, так что конной лавы не будет…
Первая серьезная неприятность приключилась на дуване между лесными массивами. Замыкающая телега накренилась – лошадь защемила ногу в корнях. Завалилась, поволокла за собой вторую и груженую подводу. Кричали люди. Подскочил здоровенный Евсюков, схватил за уздцы, удержал животное, но не смог удержать телегу – ломая оси и ступицы, подвода завалилась в низину. Посыпался груз – добротно сбитые ящики не развалились.
Субботин не стал искать виноватых. Случай виноват! Лошадок с переломанными ногами пришлось пристрелить. Телегу угробили, ремонтировать нечем и некогда. Кто-то предложил перебросить золото с разбитой подводы на другие, но предложение не прошло. Нагрузка критическая. Решение он принял самолично, не опираясь на мнение прочих. Канторский и трое бойцов – Зырянов, Шлеер, Лещинский – остаются, прячут золото куда-нибудь подальше и, если будет возможность, догоняют. А если не будет возможности, принимают бой и прикрывают отход. Не возбраняется геройски погибнуть…
Редеющий отряд уходил дальше – в наступающие сумерки…
Никто не ожидал, что произойдет такое. Вот уж действительно кунштюк. Хитрый Канторский быстро поставил себя на место беляков, на пути у которых обнаруживается разбитая телега и хладные лошадиные останки. Где груз? Могли перегрузить, могли оставить. Где оставили? Конечно, в балке…
