Наталья Андреева - Звезда в хвосте Льва
– О том, чтобы сказать мне правду, – сказал он, сглотнув.
– Я ее сказала. Ни слова лжи.
– Я был вчера у вас дома. Виделся с Ефимом Ивановичем.
– Как он? – озабоченно спросила Раевич.
– Держится, но очень переживает.
– А… – она глубоко затянулась дымом.
– Нам надо найти настоящего убийцу Насти, – мягко напомнил Журавушкин.
– А чем я-то вас не устраиваю? – Рара улыбнулась.
– Да потому что вы этого не делали!
– Попробуйте доказать обратное.
– Скажите: ваш муж точно пришел по-следним?
– А почему вы в этом сомневаетесь? – настороженно спросила она.
– Потому что он спустился в сад вслед за вами. Сначала уговаривал вас не ходить на встречу с Настей, а потом решил подстраховать. Вы, как сами сказали, зашли на кухню. Мог Ефим Иванович тайком проскользнуть в сад?
– Не мог, – отрезала Рара.
– Допустим, он первым пришел к беседке и попытался отобрать у Насти оружие.
– Кто? Фима? – она расхохоталась. – Отобрать? Да он и мухи не обидит!
– А вот Василиса Петровна говорит обратное.
– Вот как? – Рара нахмурилась. – Что ж… Что-то подобное я предполагала.
– Потому и взяли вину на себя. Я вас понимаю. В вашем треугольнике вы были, образно говоря, вершиной. Сильная женщина при двух слабых мужчинах. Кто в самый критический момент (а таковым я считаю убийство Насти) берет на себя ответственность? Самый сильный. Ваш муж, простите, амеба, с ним бы в тюрьме случилась истерика. А то и чего похуже.
– Что вы о нем знаете! – вскинулась Рара. – Фима – прекрасный человек! Можно сказать, он лучший! Просто это не его время. – Она взяла из пачки еще одну сигарету. – У Бодлера есть прекрасное стихотворение, называется «Альбатрос». Почитайте на досуге. Это о птице. О сильной птице, которую матросы ловят для забавы, чтобы потом от скуки над ней измываться. Так вот это о Фиме. «Но исполинские тебе мешают крылья, внизу ходить, в толпе, сквозь шиканья глупцов».
– Как-как?
– Я потому его и спрятала ото всех. Пошла на сделку с Ромашовым. Мне было жалко на него смотреть, на Фиму. Гений совершенно беззащитен перед толпой. Она над ним в отместку измывается. Я сделала все, что могла. И буду делать, – твердо сказала Рара.
– О какой сделке вы говорите? – подался вперед Журавушкин.
– Жить вместе. Втроем, под одной крышей. Дом показался мне прекрасным. Я подумала, что все это вытерплю. Увы! Я переоценила свои силы.
– Многие женщины мечтают оказаться на вашем месте.
– Я его не люблю, – равнодушно сказала Рара. – И никогда не любила.
– Ромашова?! Вы шутите?!
– Нет. Не шучу. Ромашов, он… Во-превых, завистливый. Гордый. И на редкость злопамятный. Но хорошо умеет это скрывать. На вид он со всеми в прекрасных отношениях, но Бог знает, что у него на душе. Он, скорее, дьявол. Потому что хорошего в нем мало, его даже мужиком назвать трудно. Это какая-то институтка, но сплошь извращенная, с такими вывертами в душе, что только диву даешься: откуда это у него? Красавец ведь, каких мало, все может иметь и имеет, но он это все сводит до ничтожного. Зато то, чего он в силу каких-то обстоятельств не имеет, возводит в превосходную степень и бесится от этого. Он никогда не упустит возможности отомстить своему обидчику. Причем сделает это так тонко, что жертва не догадается, кто за всем этим стоит? Подумает на кого угодно, но только не на Лёвушку. Диву даюсь, как он умудряется жить в этом амплуа: хороший парень. Неужели люди так слепы?
– Вы говорите о мужчине, который вас любит! – потрясенно сказал Журавушкин.
– Он любит не меня, – поморщилась Рара. – А себя во мне. Я попытаюсь вам объяснить, но вы вряд ли поймете.
– Почему?
– Вы очень… как бы это сказать? Правильный, что ли. Как инструкция. Человек разумный, одна штука, ест три раза в день, спит семь часов в сутки, женат, имеет ребенка, умрет от старости и будет похоронен в семейной могиле. Адрес оной прилагается. Вы когда-нибудь нарушали правила?
– Нет, – честно признался он. – А зачем?
– Затем что риск – он прекрасен. И ужасен, конечно. Но ведь можно сорвать такой кайф, что перед этим мгновением все остальное по-меркнет.
– Я все же попытаюсь понять. О Ромашове, – мягко напомнил он.
– А у вас в нем свой интерес, – внимательно посмотрела на него Рара. – В чем?
– Ромашов нравится моей жене, – признался Журавушкин. – Можно даже сказать, что она в него влюблена.
– Вы что ревнуете? – рассмеялась Рара.
– Я все-таки муж. Мне неприятно, когда моя жена таким тоном говорит о другом мужчине. Пусть даже у нее с ним ничего нет, и никогда не будет. Я пытаюсь понять: чем он так уж притягателен? У вас-то есть к нему иммунитет. Вот и поделитесь опытом.
– А! Так вы за советом ко мне пришли! Я, пожалуй, буду брать с вас деньги, – пошутила Рара. – Несчастный вы человек… Хотя на вид у вас все в полном порядке… Так вот, мои отношения с Лёвушкой довольно сложные. Он человек странный. Он думает о себе в третьем лице и видит себя глазами других людей. Но никогда своими собственными. Как я с этим ни билась, сделать ничего не смогла. Я запирала его в лифте, загоняла в такси, даже делала так, что нашим с ним интимным отношениям были свидетели. Увы! Извините за откровенность, в интимные моменты он живет моими ощущениями. Представляет, что чувствую я, и от этого заводится. А у меня ощущения очень сильные. Именно поэтому я, а не кто-то другой. У меня все это время было довольно противное чувство, что я занимаюсь любовью сама с собой. Ради того, чтобы кто-то, глядя на это и испытывая то же, что и я, получил сумасшедшее удовольствие. Отношения же Ромашова с женщинами фригидными или просто холодными исключены. У него просто ничего не получится. Если ваша жена такая, можете быть спокойны.
– Это я вообще обсуждать не хочу. Речь идет только о чувствах. О симпатиях. Я не собираюсь разводиться. Я просто хочу навести порядок в своих семейных отношениях.
– Какой же вы зануда, – не удержалась Рара.
– Вернемся к главной теме. Итак, Ромашов сидит на вас, как на наркотике. Поэтому и хочет вас вернуть. Хорошо бы ему при этом упрятать в тюрьму вашего мужа. Этого, как вы сами сказали, буревестника.
– Альбатроса, – поправила Рара.
– Какие отношения были у Насти и Ефима Ивановича?
– Отношения, как отношения, – пожала она плечами. – А что?
– Я ведь все равно узнаю правду.
– Ну, попробуйте, – насмешливо сказала она.
– Вы хоть понимаете, что получите срок? Не условный, а вполне реальный, в колонии строгого режима.
– Разве вы мне не поможете?
– Вы рассчитываете на снисходительность судей?
– Именно.
– Но ведь убийство было преднамеренное!
– А вы докажите обратное. Господи, какая-то бумажка с обведенными зонами!
– Какая-то! Ладно, я уже понял: вы не хотите мне помочь.
– Я сказала все, что знаю.
– Что ж… На сегодня, пожалуй, все. – Он посмотрел на часы.
– У вас с кем-то назначена встреча? – догадалась Рара.
– Да.
– Когда мы увидимся?
– Завтра. И послезавтра.
– А вы упрямый.
– Я делаю свою работу.
– Ваша фамилия ведь Журавушкин?
– Да, а что?
– Аркадий Валентинович. Прекрасно! Весь такой адвокат, – она тихо рассмеялась.
– Я не понимаю, Раиса Гавриловна!
– Вам очень идет. Такой обкатанный. Как бильярдный шар. И всегда летите точно в лузу. Аркадий Валентинович, сдается мне, что на этот раз вы промахнетесь. Не связывались бы вы со мной.
– Уже поздно.
Она докурила и встала.
«Я не приблизился к цели ни на шаг, – раздраженно подумал Журавушкин. – Что ж… У меня ведь сегодня еще одна встреча…»
Журавушкин опоздал на двадцать минут, но, видимо, Василиса Петровна твердо решила его дождаться. Она сидела за столиком перед чашкой остывшего кофе, на тарелке Журавушкин заметил крошки и остатки крема. Градова только что полакомилась пирожным.
– Извините, – сказал он присаживаясь. – Дорогу опять чинят. Пробка.
– Будете что-нибудь заказывать? – нависла над ними официантка.
Журавушкин вспомнил, что не обедал, и заказал суп дня. И тоже кофе. Цены в меню его неприятно удивили, но куда деваться?
– Как там Райская поживает? – грубо спросила Василиса Петровна, когда он закрыл меню. – Не сладко ей, небось, в тюрьме-то?
– Я вижу, вы не симпатизируете Раисе Гавриловне?
– А с чего я должна ее любить?
– Она к вам плохо относилась?
– Да мне-то что, с ее отношения? Хоть горшком назови, да только нос в него не суй. У меня один хозяин, Андрей Георгиевич, – уважительно сказала Градова. – А эти двое к нему присосались, как пиявки. Оба бездельники. Работать не хотят, а жить хотят хорошо, – зло сказала она.
Аркадий Валентинович вновь вспомнил про социальную справедливость. И спросил:
