Андрей Троицкий - Награда для Иуды
Топот ног внизу, невразумительные ругательства, какая-то возня, плевки и новые ругательства. Все в порядке, он успел сделать главное.
– Говорят тебе, он сюда забежал, в подъезд.
– Но я видел…
– Да пошел ты, кофемолка. Он здесь.
Человек говорил медленно, низким, срывавшимся на хрип голосом. Налетел ветер, зашумели деревья, слова сделались тихими, неразборчивыми. Видно, кому-то эта пробежка сорвала дыхалку, выжала ведро пота. Мальгин медленно пополз к краю плиты. Теперь он лучше слышал людей внизу.
– Коля, ты останешься здесь. Паша, ты со мной. Поднимемся наверх, рубль за сто, он сидит на чердаке. Обгадился от страха и ждет, вонючка. В крайнем случае, если он ломанется на прорыв, стрелять этому хрену по ногам… Не в башку, не по яйцам. Только по ногам.
– Ясный хрен, по ногам, – отозвался кто-то из слушателей.
– А если у него тут квартира? Или кто знакомый живет?
– Да нет у него тут никакой квартиры. Он просто подыхал на бегу. Ноги уже заплетались. Это же видно было. Блин, темно, как у негра в… И фонарика нет.
– У меня зажигалка.
Затаив дыхание, Мальгин слушал разговор и чувствовал, что брюки и рубашка на животе уже промокли насквозь. Дождевые капли падали на затылок и шею, капали с подбородка, волосы повисли мокрыми сосульками. Послышались шаги. Значит, двое вошли в подъезд. Лифта в доме нет. На чердак они станут подниматься медленно и осторожно, шаг за шагом, пролет за пролетом, этаж за этажом. У него в запасе есть время. Не так, чтобы много времени, две, возможно, три минуты. На обратной дороге, побывав на последнем этаже, убедившись, что и там пусто, его преследователи наверняка заметят чуть приоткрытое окно между вторым и третьим этажом, что-то решат для себя.
Мальгин подполз к самому краю бетонной плиты, свесил голову и глянул вниз. Слава богу, Колей, оставленным на шухере, оказался не тот мордоворот в спортивном костюме. Этот нормальной комплекции, среднего роста. Голубая ветровка, темные штаны. Стоит лицом к двери подъезда, переминаясь с ноги на ногу. В руках нет пушки. Он спокоен, уверен в себе и своих приятелях. Мальгин считал секунды. Сейчас парочка миновала первый этаж. Поднялась на второй. Осмотрели лестничную клетку, убедившись, что там ни души, стали подниматься выше. Николай вытащил сигареты, стал шарить по карманам в поисках зажигалки.
Пора. Готовясь к прыжку, Мальгин отжался руками от бетонной плиты, согнул корпус, подобрал колени к животу. Внизу вспыхнул оранжевый огонек зажигалки, Николай втянул в себя сигаретный дым. Мальгин прыгнул. Приземлившись, как и рассчитывал, на носки, все же не удержал равновесия, плюхнулся задом в лужу. Но тут же вскочил на ноги, рванулся вперед. Николай успел повернуть голову, стараясь понять, что за возня происходит за его спиной.
Но Мальгин уже разогнал кулак по траектории и всадил его в цель. Это был тяжелый прямой удар в голову, удар, который не оставил противнику ни единого шанса. Сигарета вывалилась изо рта, Николай, не успев сказать «ох» отлетел на метр вперед, брыкнув в воздухе ногами, тяжело повалился на асфальт. Перевернулся на спину и захрипел. Через мгновение Мальгин, расставив ноги, оседлал противника, сжав бедрами грудную клетку, от души приложил кулаком справа и слева. И опять справа. Бух, бух… Удары были глухими и тяжелыми. Голова Николая моталась из стороны в сторону, словно у китайского болванчика. Мальгин занес руку, но остановился.
Теперь из груди Николая выходило не человеческое дыхание, а тяжелые хрипы, будто он с переломанными шейными позвонками болтался на веревке, плотно сдавившей артерии, и переживал последние минуты агонии. Мальгин сунул ладонь под голову Николая, ощутив пальцами кровь, горячу и липкую, как смола. Кажется, этот малый, падая, саданулся затылком или виском об узкую полоску бордюрного камня, которым выложен прямоугольник возле подъезда. Неудачное падение. Хуже не бывает. Мальгин вытер испачканную кровью ладонь о голубую ветровку Николая.
Наверное, те двое, что зашли в подъезд, уже добрались до верхнего этажа и теперь собираются идти обратной дорогой. Николай хрипел все тише, дыхание сделалось поверхностным, едва ощутимым. Фиолетовые зрачки глаз закатились под лоб. Мальгин нерасчетливым ударом убил человека, который весил на десять килограммов меньше его, человека, не готового к активному сопротивлению. Врезал так, будто в его кулаке была зажата тротиловая шашка или граната, – насмерть. Ночная пробежка закончилась мокрухой.
Теперь нужно, не мешкая лишней секунды, убираться отсюда, и подальше. Мальгин, расставив ноги, продолжал сидеть на своей жертве. Он расстегнул «молнию» голубой ветровки, запустил руку под куртку. Нащупав бумажник, вытащил его и сунул в карман пиджака. Больше ничего нет. Встав на ноги, Мальгин наклонился, обшарил брюки умирающего. За поясом пистолет ТТ, есть еще выкидной нож. К черту пистолет. И нож к черту. А вот какие-то бумажки, затрепанные, старые. Мальгин переложил их в свой карман, прислушался. Кажется, на лестнице слышны шаги и тихие голоса. Спускаются…
Он рванулся вперед, в темноту сквера, разбитого перед домом, продрался сквозь колючие мокрые кусты, чуть не грохнулся на землю, наступив на пустую бутылку, но чудом удержался на ногах. В этом сквере, кочковатом и темном, не долго и ногу сломать. Но бежать по асфальту нельзя, его выдаст топот каблуков. Мальгин знал, что преследовать его не станут. Не рискнут, потому что жизнь у человека только одна. Натолкнутся на тело своего товарища, и отпадет охота гоняться за опасным противником. Теперь, изменив направление, Мальгин бежал не в темноту спящих дворов, а к улице, к свету. Отсюда, если взять напрямик, два-три квартала до нужного дома, считай, рукой подать.
***
Остаток ночи Мальгин провел на кухне Елисеева. Стянув с себя грязную одежду, он постирал брюки и рубашку в ванне и пристроился за столом у окна. Он пил кисловатый растворимый кофе, наблюдал, как занимается мутный рассвет, а ветер треплет мокрые деревья. Во время их последней встречи следователь Владимир Закиров пообещал, что Мальгина прихлопнут бандиты, как только тот вылезет на белый свет из ведомственной больницы. Этому Закирову надо не штаны протирать за конторским столом, а предсказывать судьбу за деньги, он быстро разбогатеет, потому от клиентов не будет отбоя. Накаркал. Все сбывается.
Но остается вопрос: кому это нужно, кто создает Мальгину новые проблемы? Версию о том, что Витя Барбер натравил на него своих дружков, отпадает. В этих действиях нет ни логики, ни смысла. Какими ценными сведениями располагает Мальгин, что он знает такого, чего бы не знал сам Барбер? Витя хочет убрать нежелательного свидетеля? Избавиться от человека, принимавшего участие, руководившего его побегом с зоны? Опять не клеится. Так свидетелей не убирают, за ними не колесит по городу, не гоняется по дворам толпа вооруженных мордоворотов. Эти проблемы решают парой выстрелов в подъезде или взрывным устройством, заложенным под сидение автомобиля. Да и никто, кажется, не собирался мочить Мальгина в той забегаловке «Волшебная лампа» или на улице. С ним пытались поговорить, его хотели оставить живым, по крайней мере, до поры до времени. Ясно, что Барбер здесь ни при чем.
И снова тот же вопрос: кому нужны жизнь или смерть Мальгина? Ответ он пытался найти, копаясь в карманах умирающего человека. Что в итоге? Кожаный бумажник с потертыми углами, набитый мелкими купюрами. В одном из кармашков водительские права на имя некоего Трубина Леонида Евгеньевича, тридцати одного года от роду, уроженца и жителя Москвы. Не имя – пустой звук. Этого типа Мальгин прежде в глаза не видел. Чем занимался этот Трубин, на кого работал и чей заказ выполнял прошлой ночью? Ответов нет. Бумажки, из кармана брюк, оказались квитанцией на ремонт видеомагнитофона «Панасоник», сданного в фирменную мастерскую, и счетом из ресторана «Якорь». Там господин Трубин ужинал неделю назад. Сумма весьма скромная, видимо, в еде и выпивке покойный не позволял себе излишеств, то ли берег спортивную форму, то ли просто был экономным человеком, считавшим каждую копейку. Как знать. Ведь самого Трубина об этом уже не спросишь.
Ясно одно: совершив неумышленное убийство, Мальгин здорово осложнил свое существование. Теперь друзья Трубина будут искать его с удвоенной энергией, чтобы поквитаться, заплатить кровью за кровь. Надо исходить из худшего: рано или поздно они узнают адрес квартиры Елисеева, и нагрянут сюда. На это уйдет время. Два-три дня можно жить спокойно, а там придется менять лежбище.
Больше думать не о чем. Мальгин, решив, что не помешает подремать пару часов, отправился в спальню, стащил шелковое покрывало с огромной кровати с высокой белой спинкой, повалился поперек нее и, закрыв глаза, досчитал до тысячи, а потом начал отсчет в обратном порядке, дошел до нуля, но не сонливость не приходила. Мягкая подушка, в которой глубоко тонула голова, насквозь провоняла женскими духами, удушливым восточным запахом, от которого начинала побаливать голова. Застоявшийся воздух был пропитан ароматом сандалового дерева, персиковой косточкой и миндалем. Видимо, любовница Елисеева обожала всякие восточные благовония, а в постель ложилась, предварительно сполоснув голову в тазике с духами. Мальгин встал, распахнул настежь форточку и снова грохнулся на кровать, пружины, едва не лопнув, запели на разные голоса.
