Александра Маринина - Все не так
– Да. Я все записала.
– Честно записывала? Ничего не пропускала?
– Ничего. Показать?
– Покажи, – кивнул я, но вдруг спохватился: – Нет, давай попозже. Сейчас измерим давление и пульс и начнем заниматься, а во время перерыва поговорим о твоем питании. Нам обязательно нужно будет делать перерывы, чтобы тебя не перегрузить.
Мы снова начали делать упражнения из изобретенной мною смеси восточных гимнастик. Теперь я, в свете вчерашних ночных размышлений, внимательно приглядывался к девочке, к тому, как она выполняет медленные, плавные движения руками, ногами, корпусом, и поражался сам себе: как же это я, дурак слепой, не заметил? Да, она действительно медленная, двигается тяжело (что вполне объяснимо), но при этом Дана потрясающе пластична. Вероятно, от природы. Каждый ее жест, даже самый нелепый и неуклюжий, вызывал у меня ассоциацию с густым тягучим медом. Ай да Дана, ай да молодец! Вот за что я буду ее хвалить, вот на чем стану играть. И никто, никакая самая ехидная сволочь, не посмеет заявить, что я вру и злоупотребляю грубой лестью.
Обстоятельный и ничего не забывающий папаня позаботился и о кулере, который стоял в углу «тренажерки». Интересно, когда он успел? Ведь разговор у нас с ним состоялся вчера вечером, а вчера было, если память мне не изменяет, воскресенье. Оборотистый мужик этот Руденко, если ему очень надо – он и ночью дело сделает. Каждые двадцать минут я наливал стакан воды и протягивал Дане, которая послушно его выпивала. Помня о своем вчерашнем «проколе», я не забывал и о «технических» перерывах, чтобы стеснительная девочка могла сбегать в туалет.
– Как мышцы после вчерашнего? – спросил я перед началом занятия. – Болят?
– Да.
– Сильно?
Она пожала плечами и повторила:
– Болят. Так надо?
– В общем, да. Мы с тобой делаем массаж, чтобы они меньше болели, но полностью снять боль, конечно, невозможно. Это скоро пройдет.
Заговорив о массаже, я вспомнил и о ширме, оглянулся и мысленно поаплодировал Михаилу Олеговичу: ширма наличествовала. Аккуратненькая, расписанная в стиле барокко, она была сложена и прислонена к стене рядом с массажным столом. Если вы думаете, что я разбираюсь в этих стилях и могу отличить барокко от… что там еще было-то – рококо, что ли, или ампир?.. то вы сильно ошибаетесь. Я в этом деле ни бум-бум. Просто однажды мы с одной из подружек ходили по магазинам выбирать мебель для ее квартиры после ремонта и увидели в одном из салонов точно такую же ширму, про которую продавец-консультант с важным видом знатока заявил, что это «стиль барокко», а я запомнил.
Закончив с упражнениями, мы приступили к проверке домашнего задания. Я открыл заполненный Даной дневник и обмер: чай и пирожок с мясом, чай и два овсяных печенья, кофе и булочка, бутерброд с ветчиной и стакан сладкого сока, еще один бутерброд с (о ужас!) котлетой и еще одна чашка кофе. С сахаром! Причем последняя «поедка», если верить добросовестно сделанным записям, имела место в двенадцатом часу ночи. У меня волосы на голове зашевелились! И это после того, как вчера я битых два часа втолковывал ей про белки, жиры и углеводы, про расщепление и усвоение, про калории, режим питания, двенадцатичасовой перерыв между вечерним и утренним приемом пищи и прочую муть, а также про отдельную еду, которую ей будет готовить домработница Нина. Я что, впустую воздух сотрясал? Или девочка с головой не дружит?
– Это что такое? – вопросил я страшным голосом, тыча пальцем в дневник.
– Это то, что вы велели сделать, – покорно и коротко ответила Дана. – Я все записывала, как было, ничего не пропускала.
– Очень хорошо, – я тут же вспомнил все, чему меня учила Светка, и сменил тон, – давай разберем по пунктам. В котором часу мы с тобой вчера обедали? Здесь написано – в два часа. Правильно?
– Да.
– А в три часа ты выпила чай и съела пирожок с мясом. Зачем? Ты проголодалась?
– Нет, – она пожала плечами, – я так привыкла. Я всегда пью чай или кофе и что-нибудь кушаю, когда занимаюсь. А что, это нельзя?
– Это мы с тобой потом решим. Теперь дальше: чай и овсяное печенье без четверти четыре, через сорок пять минут после чая с пирожком. Зачем?
– Я же говорю: я так привыкла. Я до пяти часов занималась и все время что-нибудь ела. Я всегда ем, когда занимаюсь или просто читаю.
– А вечером? До двенадцати ночи? Тоже читала?
– Телик смотрела, читала, учила.
– То есть ты не была голодна? – дотошно выспрашивал я.
– Нет, просто хотелось вкусного. То, что Нина приготовила мне на ужин, было невкусно. Это, наверное, не страшно, я же все равно похудела на целый килограмм, правда? Если худеть на килограмм в день, через два месяца я буду в порядке. Разве нет?
Сейчас, разбежалась. Скажи спасибо, если ты, дорогая моя, будешь худеть на два килограмма в месяц. Я имею в виду настоящее сжигание жира, а не сгон отека. Ну и что мне теперь делать? Я возлагал такие надежды на этот «водяной» килограмм в плане психологического стимулирования, а теперь придется объяснять Дане правду, и все мои расчеты отправятся псу под хвост. Умная Нана Ким, ты же такая прозорливая, что ж ты мне не подсказала вчера вечером, как себя вести в подобной ситуации?
Я вертелся, как уж на сковородке, пытаясь не врать и в то же время не разочаровывать девочку. Мол, объемы тела определяются объемами воды и жира, и вода уходит быстрее, а жир сгорает долго и крошечными порциями, поэтому она, конечно, уже похудела на целый килограмм, и это здорово, просто отлично, но не надо думать, что так будет всегда. Вода сойдет, а жир останется, и если она не будет соблюдать режим питания, он никуда не денется. И все в таком роде. Кроме того, «неправильная» еда обладает неприятным свойством задерживать воду, так что если нарушать, то и вода перестанет уходить.
За разговорами время быстро подошло к девяти, когда я должен был уступить Дану умнику-очкарику Артему. Интересно, а куда в этом графике должен втискиваться завтрак Даны? Мне-то по барабану, пусть бы она вообще не ела никогда и ничего, дело быстрее пошло бы, но очень хотелось есть, и с ней за компанию сесть за стол – выглядело бы вполне нормальным, а что получится, если я заявлюсь в столовую или на кухню один? На меня посмотрят как на ненормального, который решил покормиться на халяву. Не хотелось бы.
– Без пятнадцати девять, – заметил я, взглянув на часы и сделав озабоченное лицо. – Давай будем заканчивать, тебе надо до занятий с Артемом еще душ принять и позавтракать.
– Я успею, – спокойно ответила Дана, – Нина подаст завтрак в мою комнату, когда мы начнем заниматься. Артем тоже вместе со мной поест.
«А я? – хотелось завыть мне. – Я что, не человек? Вы подумали обо всех, кроме меня».
Дана словно прочитала мои мысли.
– А вам завтрак накрыт в столовой, папа велел, чтобы Нина вам подавала ровно в девять.
Ё-моё, ну и нравы. Куда я попал? Здесь что, все живут по жесткому расписанию? Но папаня Михаил Олегович начинает нравиться мне все больше и больше.
Сегодня я завтракал в обществе бабушки Анны Алексеевны. Вспомнив наказ Наны Ким, я решил воспользоваться ситуацией, хотя видит бог, как мне этого не хотелось. На месте старушки я бы предпочел увидеть хорошенькую мамочку мальчика Костика или, на худой конец, очаровашку Юлечку. Но, видно, не судьба. Юля, поди, учится где-нибудь и в девять утра уже сидит в институтской аудитории, а мамочка (имя ее вылетело из головы еще позавчера, даже обед закончиться не успел), наверное, умчалась на работу. Или она не работает и живет на иждивении богатого мужа своей дальней родственницы?
– Как вы себя сегодня чувствуете? – вежливо начал я светскую беседу. – По телевизору предупреждали, что сегодня какие-то ужасные магнитные бури и метеозависимые люди могут испытывать недомогание.
Я врал как сивый мерин. Ничего подобного я ни вчера, ни сегодня по телевизору не слышал, но надо же было как-то начинать. Бабушка на мое вранье купилась и с удовольствием и ненужными подробностями пустилась в рассказы о давлении и остеохондрозе.
– Ну да, – понимающе кивал я, уплетая за обе щеки пышный омлет с ветчиной, сыром и помидорами, – давление – это такая коварная штука, реагирует на любую мелочь, не говоря уж о серьезных стрессах. А вы ведь вчера на кладбище ездили, переживали, наверное, плакали, вот оно и скакнуло.
Вероятно, я был не особенно ловок, но мне же нужно было узнать насчет дедушки, Нана вечером спросит.
– Почему я должна была плакать? – надменно спросила бабушка Анна Алексеевна.
– Но ведь такая утрата… – беспомощно пробормотал я, предчувствуя неладное. Кажется, я ляпнул что-то не то. Но что именно?
– Павел… Впрочем, я буду называть вас просто Пашей, вы еще так молоды… Так вот, Паша, мой муж Олег Семенович скончался больше десяти лет назад. Разумеется, это была большая утрата для нас всех, но поверьте мне, десять лет – срок достаточный, чтобы уже не плакать на могиле.
