Эрик Сунд - Девочка-ворона
Ей хотелось стать как бревна, такой же безразличной ко всему.
Она несколько часов бродит по лесу, наблюдает, как изогнулись стволы, чтобы их кроны достигали солнца, или как их согнуло ветром, как их атаковали мох или паразиты. Но в глубине каждого ствола существует идеальное бревно. Его только надо отыскать, думает она, напевая себе под нос:
На великах мчимся по миру,
В красивых футболках и кедах.
Играем на всем, чем попало.
Даже на наших велосипедах.
Тут она выходит из лесу на поляну.
Посреди плотной растительности леса открывается место, где свет струится сквозь кроны деревьев на худенькие сосенки и мягкий мох.
Прямо мечта.
Позже она несколько дней посвятит поискам этой поляны, но так и не сможет вновь отыскать ее и даже засомневается, существовала ли поляна на самом деле.
Но сейчас Виктория там, и это место столь же реально, как она сама.
Подойдя к крыльцу тети Эльсы, Виктория вдруг ощущает беспокойство. Разочарованные люди способны, сами того не желая, причинять вред. Это она уже усвоила.
Она открывает дверь и слышит приближающееся шарканье тапок тети Эльсы. При ее появлении в прихожей Виктория видит, что спина у тети Эльсы чуть более сгорбленная, чем обычно, а лицо чуть более бледное.
– Привет, солнышко, – произносит тетя Эльса, но Виктория не отвечает.
– Заходи, и пойдем присядем, поговорим немного, – продолжает тетя Эльса, направляясь в сторону кухни.
Виктория снимает обувь, идет следом за тетей на кухню и садится на стул напротив нее. За этим самым столом они обычно играют в японский вист. Каждый раз, когда тетя Эльса проигрывает, она всегда хохочет так, что ее смех эхом отдается в лампе под потолком, а потом протягивает морщинистые руки к Виктории и ласково берет ее руки в свои. “Моя непобедимая королева виста, – обычно говорит она. – Называй любое вознаграждение, и ты его получишь”.
Вознаграждением всегда бывает холодный шоколад и подогретые булочки с маслом.
Но сейчас явно что-то не так.
В глазах Эльсы Виктория видит усталость, губы поджаты, уголки рта устремлены вниз.
– Ласточка моя, – начинает Эльса, пытаясь улыбнуться.
Виктория видит, что глаза у тети блестят, как будто она плакала.
– Я знаю, что сегодня твой последний вечер, – продолжает Эльса, – и мне больше всего хотелось бы приготовить праздничный ужин и весь вечер играть в карты… но, понимаешь ли, я не совсем здорова.
Виктория вздыхает с облегчением, но тут же замечает в глазах Эльсы чувство вины. Оно ей знакомо по собственному опыту. Как если бы Эльса тоже все время боялась, что ей выльют на голову холодное молоко, что ее заставят есть чечевицу, пока ее не стошнит, что ей не подарят на день рождения подарок, если она разговаривала не тем тоном, что ее накажут за любую оплошность.
Виктории кажется, будто в глазах тети Эльсы она видит, что та тоже усвоила: стараться изо всех сил всегда недостаточно.
– Я могу заварить чай, – воодушевленно говорит Виктория, – и укутать тебя одеялом, и даже почитать тебе перед сном.
Лицо Эльсы смягчается, губы расплываются в улыбке, приоткрываются, и вырывается смех.
– Какая ты милая, – произносит она, поглаживая Викторию по щеке. – Но тогда у нас не получится торжественного прощального ужина, и чем ты будешь заниматься, когда я усну? Ведь не слишком весело сидеть в темноте в полном одиночестве?
– Ничего страшного, – отвечает Виктория. – Родители Мартина приглашали меня к ним, чтобы его убаюкать, и говорили, что тогда я смогу заодно у них поужинать. Так что я сперва уложу тебя, а потом Мартина и в придачу наемся.
Эльса радостно кивает:
– Давай сделаем салат, и ты сможешь взять его с собой.
Они встают рядышком возле мойки и крошат овощи.
Каждый раз, подходя к Эльсе слишком близко, Виктория ощущает едкий запах мочи, напоминающий ей об отце.
Этот запах вызывает у нее тошноту. Ей слишком хорошо известно, каков “затвердевший отец” на вкус.
У тети Эльсы имеются апельсиновые карамельки, которые Виктории разрешено брать без спросу. Они лежат в железной баночке на кухонном столе. Виктория открывает баночку, когда хочет отвлечься от мыслей об отце. Она не знает заранее, когда на нее вдруг нахлынет воспоминание о нем, и поэтому никогда не раскусывает карамельки, даже если остается острый, как лезвие, кусочек. Лучше поранить нёбо, чем оказаться безоружной перед воспоминанием.
Нарезая огурец ровными, не слишком толстыми ломтиками, она сосет карамельку. На листьях салата, хоть Эльса их тщательно помыла, осталось чуть-чуть земли, но Виктория ничего не говорит, поскольку понимает, что глаза у Эльсы слишком старые, чтобы заметить эту малость.
Обвинять Эльсу она не собирается, но не собирается и есть салат, считая, что у нее внутри уже достаточно грязи.
Она укутывает Эльсу одеялом, как и обещала, но ее мысли заняты Мартином.
– Ты хорошая девочка. Не забывай об этом, – говорит Эльса перед тем, как Виктория закрывает за собой дверь.
Виктория берет салат и с миской в руках отправляется к дому Мартина, поглощенная предвкушением встречи.
Она думает о том, как здорово было бы, если бы ей удалось уговорить отца оставить ее еще на недельку-другую. Это было бы хорошо для всех. И здесь вокруг есть еще так много интересных вещей, которые она пока не успела показать Мартину.
Идиллию омрачают только мысли о папе Мартина. Виктории кажется, что его взгляды стали более пристальными, смех более сердечным, а руки задерживаются на ее плечах чуть дольше обычного. Но она готова мириться с этим, лишь бы избегать собственного отца еще неделю. В первые разы обычно бывает не так уж страшно, думает она. Они осмеливаются действовать чуть менее осторожно, только когда начинают воспринимать ее как данность.
Свернув к дому, она слышит, как внутри кто-то весело покрикивает. По звуку похоже на папу – она замедляет шаги. Дверь приоткрыта, и из дома доносится плеск воды.
Виктория подходит к двери, распахивает ее и в движении случайно задевает висящий в дверном проеме старый дверной колокольчик. Тот издает глухой звук.
– Это ты, Пеппи? – кричит из кухни папа. – Заходи, заходи.
В прихожей вкусно пахнет.
Виктория входит в кухню. На полу в тазу стоит Мартин. Мама сидит у окна в кресле-качалке и сосредоточенно вяжет. Она обращена к остальным спиной, но поворачивает голову и быстро кивает Виктории. Папа сидит на полу возле таза Мартина, голый до пояса и в шортах.
Увидев, чем он занимается, Виктория холодеет.
Мартин стоит весь в мыле, а папа улыбается ей во весь рот. Одной рукой он обхватил Мартина за попку, а другой моет его.
Виктория вытаращила глаза.
– У нас тут произошло маленькое несчастье, – говорит папа. – Когда мы играли в лесу, Мартин наделал в штанишки.
– Понимаешь, тебя надо хорошенько отмыть, – поясняет он мальчику, старательно подмывая его.
Виктория видит, как папа берется указательным и большим пальцами за маленькую письку, а другой рукой аккуратно протирает красновато-сиреневатые детали.
Эта картина ей знакома: папа с ребенком, а мама в той же комнате, спиной к ним.
Внезапно миска оказывается настолько тяжелой, что выскальзывает у нее из рук. Помидоры, огурцы, лук и листья салата разлетаются по полу. Мартин начинает плакать. Мама откладывает вязанье и вскакивает с кресла-качалки.
Виктория пятится к двери.
Прихожую она пересекает, уже переходя на бег.
Мчится вниз с крыльца, спотыкается и неловко падает на гравий, но сразу вскакивает и бежит дальше. Она выскакивает из калитки, что есть мочи несется по дороге в сторону дома и влетает к себе во двор. С плачем распахивает дверь и бросается на кровать.
Внутри у нее все клокочет. Она понимает, что Мартина испортят, он вырастет, станет мужчиной и будет таким же, как все остальные. Ей хотелось защитить его, пожертвовать собой ради его спасения. Но она понимает, что опоздала.
Всему прекрасному пришел конец, и вина лежит на ней.
Тут раздается осторожный стук в дверь. Виктория слышит снаружи голос папы Мартина. Она подползает к двери и запирает ее.
– Виктория, что-нибудь случилось? Почему ты так разволновалась?
Она пытается подняться, но скрип половиц так и норовит выдать, что она здесь, всего в нескольких жалких сантиметрах от двери.
– Виктория, дорогая, может быть, ты нас все-таки впустишь? Мы ведь слышим, что ты там.
Ей ясно, что сейчас отпирать дверь нельзя. Это было бы слишком неловко.
Она крадется в спальню, открывает выходящее на заднюю сторону дома окно и вылезает наружу. Потом делает большой крюк, огибает сарай и выходит на гравиевую дорожку. Услышав ее шаги, они оборачиваются и устремляются ей навстречу.
– Вот ты где, а мы думали, ты внутри. Куда ты убежала? Она чувствует, что сейчас рассмеется.
Мама и папа с закутанным в полотенце ребенком на руках.
Вид у них глупый. Перепуганный.
