Стиг Трентер - Скандинавский детектив
— А ты? — спросил он. — Ведь тебе, наверное, не жарко и не холодно от того, что она умерла. Ты ведь и не знала ее почти.
— Мне пару раз приходилось иметь с ней дело как с клиенткой. Впрочем, этого вполне достаточно, чтобы ее возненавидеть. Иногда она бывала очень милой и веселой, но иногда… хотя я не думаю…
— Чего ты не думаешь?
Он посмотрел на нее сверху вниз, поскольку она сидела на деревянном стуле, по-королевски накрытом золотистой парчой, посмотрел почти с нежностью на ее стройную фигурку в простом черно-белом платье. Ему очень импонировали ее тихая, спокойная манера держаться и ее колоссальная работоспособность, ему нравился также нечаянный контраст между супермодной кокетливой челкой и высокой традиционной, подколотой шпильками прической из длинных светлых волос.
— Я не думаю, что ей когда-либо было дело до других. Как-то раз я слушала по радио поэму «Пер Гюнт», и там Ибсен говорит, что Пер Гюнт… доволен самим собой. Мне показалось, что она… фру Турен… была как раз такой.
— У нее было слишком много денег, — наставительно проговорил Жак. — Она была богата, как тролль, — это сравнение здесь вполне уместно. Ведь, кажется, именно тролли учили его быть довольным самим собой, верно? И призывали Пера Гюнта следовать этому жизненному принципу?
— Горный король, — пробормотала Мария. — Да-да…
— Пока был жив Фольке Фростелль, — сказал он задумчиво, — все было иначе. В том браке он имел явные финансовые преимущества, и ему удавалось держать ее в узде. Но Хенрик не такой. Он слишком зависим от нее, хотя его и тяготит эта зависимость.
— Разве они… — Она запнулась. — Разве они не были счастливы?
— Они не ссорились, не ругались, если ты это имеешь в виду. И тем не менее…
— Жак! — Она пытливо заглянула ему в лицо. — Как… как близко ты был знаком с ней? Ты был ее другом? Я надеюсь, ты… ты не был ее любовником?
Он рассмеялся, сверкнув белыми зубами.
— А если и был, что тогда? Ты сочла бы меня моральным уродом?
— Нет. Но ты… ты слишком хорош для нее.
— Очень мило с твоей стороны.
Он стал смущенно поигрывать рукавом недошитого женского пиджака из толстой черной ткани с крупным коричневым рисунком.
— Отличная вещь. Смелый фасон и ткань очень любопытная, как будто вязаное полотно. Что это — шерсть?
— Сорок процентов вискозы и шестьдесят процентов льна, — сухо ответила Мария. — Это же «Валена», ты собственноручно нарисовал эту модель.
Из затруднительной ситуации ему помог выйти криминальный эксперт Линдстедт, который хотел, чтобы Мария Меландер посмотрела содержимое мусорной корзины.
— Здесь несколько сотен окурков как со следами губной помады, так и без нее. Какие сигареты курила убитая?
— Я… я никогда не обращала на это внимания. По-моему, «Кент».
— Какое количество окурков относится к тому времени, когда она приходила сюда на примерку? И сколько из них появилось потом — во время ее второго посещения?
— Откуда мне знать? — отмахнулась Мария, чуть не плача. — Когда мы закрылись в половине шестого, все пепельницы были полны, но курила не только фру Турен — курили и фру Арман, и Ивонна.
Эксперт что-то сердито пробурчал себе под нос, а некоторое время спустя заявил Кристеру Вику, что ему никогда раньше не доводилось сталкиваться с такой непреднамеренной и основательной уборкой места преступления, которая до такой степени была бы на руку убийце.
— Если она, конечно, действительно была непреднамеренной.
— Ты становишься чертовски подозрительным, — пропыхтел Кристер, любовно набивая свою трубку. — Скоро ты заткнешь за пояс самого Отто Венделя, хотя есть, конечно, образчики и похуже. Вы нашли ножницы?
— Нет.
— Уж их-то фрекен Меландер вряд ли случайно стерла своей тряпкой.
Линдстедт ничего не ответил.
— В туалете на раковине мы обнаружили следы крови. Надо закрыть комнату закройщицы и этот туалет. Пусть ходят в другой — возле кухни. Что же касается остальных комнат, то я сдаюсь. Здесь побывало слишком много персонала, слишком много клиентов, и Мария Меландер слишком основательно навела в них порядок, чтобы они могли нам что-нибудь рассказать. Я думаю, нам следует сосредоточить все усилия на той комнате, где был обнаружен труп. Теперь, когда труп увезли, мы можем всю ее исследовать через лупу.
— А где Палле?
— Он заперся в салоне с черноволосой секс-бомбой средней мощности, так что в ближайшие несколько месяцев можешь на него не рассчитывать. Только что он пробегал тут на полусогнутых, чтобы принести ей воды.
После разговора с Астой Арман, которая заверила, что никто из сотрудников ателье не в состоянии полноценно работать после ужасного шока, которому они сегодня подверглись, Кристер отпустил домой четырех портних, которых допросил в самом начале. Однако с Гунборг Юнг ему хотелось поговорить еще раз. Своей неожиданной откровенностью она заинтересовала его больше всех.
Вопреки утверждениям Асты она, едва дождавшись сообщения Линдстедта о том, что он закончил работу, тут же направилась к своей машинке в просторной швейной комнате и была так занята подшиванием широкого рукава на красном шелковом пальто, что даже не заметила Кристера. Тот вошел через дверь, выходящую в холл, и остановился, внимательно ее рассматривая.
— Красивое сочетание, — неожиданно заметил он, когда она придвинула к себе аккуратно вырезанные детали белого платья с большими красными цветами того же оттенка, что и пальто.
— Красивое, — согласилась она, бросив взгляд поверх очков. — Получится очень стильный ансамбль. И очень дорогой. Натуральный таиландский шелк, подкладка из чистого шелка и платье из креп-сатина. Не многие могут позволить себе такой роскошный наряд. А главное, не многим есть куда его надеть.
Он подумал о Камилле, которая часто блистала такими туалетами и была в них просто изумительна, и заметил:
— Женщины любят разодеться в пух и прах — это вносит в их жизнь приятное разнообразие.
— Светские женщины, если говорить точнее. Такое приятное разнообразие стоило бы мне месячной зарплаты.
— Вы коммунистка, фру Юнг?
— Все меня в этом подозревают. Но я не голосую ни за одну партию.
Кристер оглядел ее худощавое лицо, прямой нос, тонкие губы, бледную морщинистую кожу и невольно улыбнулся.
— Извините, но я никак не могу втиснуть ваш портрет в определение «низшее сословие», хотя этот термин уже безнадежно устарел.
— Посмотрели бы вы на моего сына! — воскликнула она с оттенком сарказма. — Он мог бы надуть кого угодно, выдавая себя за разорившегося итальянского маркиза или свергнутого принца. Моя мать была проституткой в Карлскруне, обслуживала матросов и офицеров всех рангов и всех национальностей, так что все, должно быть, имеет свое естественное объяснение.
Она показала на запертую дверь в комнату закройщицы у себя за спиной и добавила:
— Или вот она, к примеру. Она действительно принадлежала к высшему сословию, но никакие модные платья, пусть даже сшитые по индивидуальному заказу, не могли скрыть, что у нее шея и ляжки как у прачки.
— Но она и не была дочерью маркиза. Ее отец был бизнесменом, грубым и неотесанным человеком, которому удалось загрести целый миллион. Я думаю, вы все же склонны слегка преувеличивать значение денег.
Она сняла очки, и ее глаза снова напомнили ему холодный прозрачный лед.
— А вы сами, херр комиссар? Кем были ваши родители?
— Мой отец был председателем окружного суда в Скуге.
— Вот именно, — подхватила она с ноткой презрения в голосе. — А теперь вы сами занимаете высокий пост в полиции. Не вам объяснять мне, что такое не иметь денег, что такое гнуть спину за каждый грош — мне слишком хорошо все это знакомо.
Кристер уселся верхом на стул в полуметре от ее швейной машинки.
— Вы так и не упомянули, чем занимался ваш муж. Он был садовником у Эрика Грена?
Прошло несколько секунд, прежде чем она поняла, что комиссар цитирует ее же собственные слова.
— Да. Он работал на них пятнадцать лет и все время копил деньги, чтобы завести свой собственный сад.
Очки снова были на своем месте, а машинка строчила ровный, словно по линейке, шов на белой ткани с красными цветами. Голос звучал легче и беззаботнее, когда она проговорила:
— Но, разумеется, его жалких денег, заработанных потом и кровью, не хватало на мало-мальски приличный сад, на урожай с которого можно было бы прожить. И ему пришлось влезть в долги. Ну а потом началась война, его призвали в армию, и он запоздал с выплатой ренты и процентов — это был просто ад кромешный.
— Я предполагаю, — спокойно произнес Кристер, — что деньги ему одолжил Эрик Грен, а когда в конце войны тот умер, Веронике, как вы сами говорили, досталось по наследству все, в том числе и выданные кредиты. Она жестоко обошлась с вами и вашим мужем?
