Андрей Житков - Агитрейд
Командир побежал к штабу. Открыл дверь кабинета, бросился к телефону.
— Да, слушаю! Диктуйте, — он взял блокнот, поискал в столе ручку.
— “В зоне ответственности вашего полка активизировали деятельность бандформирования, — явно по писаному говорил низкий женский голос. — Диверсионная деятельность банды Хабибулы ставит под угрозу продвижение колонн по Баграмской дороге. Численность банды составляет шестьдесят человек. Семьдесят две единицы огнестрельного оружия: сорок пять автоматов, двадцать “буров”, пять ручных гранатометов, два миномета, две рации. По непроверенным данным, в банде есть наемники из Тайланда и Пакистана. Один русский. Действуют диверсионными группами в два-три человека при попустительстве местного населения. Необходимо проведение серии агитационных рейдов в кишлаках, находящихся в непосредственной близости от дороги. Приказываю явиться в штаб армии для разработки плана оперативных мероприятий…”
Полковник условными значками рисовал в блокноте автоматы, гранатометы, минометы, ставил напротив цифры, представлял себе эту женщину с низким грудным голосом — этакая разведчица два на три, ни в одну форму не влезет! Написал: “Один русский”, — подчеркнул слово “русский” и поставил знак вопроса. Положил телефонную трубку, долго сидел, задумчиво глядя в блокнот. Зачеркнул знак вопроса, написал “Кычанов”, поставил восклицательный знак, а за ним снова вопросительный.
Он посмотрел на фотографии дочерей под стеклом, сунул блокнот в карман и вышел из кабинета.
Дембеля маялись под солнцем. Полковник оглядел строй. Отметил, что на Чучерине хорошо отглаженная новенькая шинель, подумал: “Умеет же, сукин сын!” — и скомандовал:
— Равняйсь!… Смир-р-рна!… Товарищи солдаты и сержанты! Не хочу говорить громких слов, но сегодня первая отправка, и вы поедете домой. Среди вас лучшие воины полка. Надеюсь, по дороге вы не будете пить и совершать уголовные преступления…
В строю раздался смех.
— Отставить смех! Вон из артполка двое пытались провезти в Союз героин, а десантники устроили в Ташкенте драку в ресторане! Ничего смешного я в этом не вижу! Надеюсь, вы окажетесь на высоте и не посрамите чести нашего полка. Желаю вам поскорее влиться в мирную трудовую жизнь. Счастливого пути, и благодарю за службу!
Дембеля выдержали паузу, а затем грянуло, раскатилось эхом по горам:
— Служим Советскому Союзу!
Поначалу было много крови. Он боялся, что от такой грязи рана начнет гноиться… На следующий день мулла сам пришел, смазал рану какой-то темной мазью. Скоро Митя смог понемногу ходить, правда, приходилось приспускать шаровары на бедра и широко, как кавалерист, расставлять при ходьбе ноги. Его звали теперь Хамедом ас-Баграми. Он никак не мог привыкнуть к новому имени и сердил Хабибулу, которому его было не дозваться. Жили они теперь в одной комнате, спал Митя на плетеной кровати в теплом спальнике. Хабибула будил его рано утром, давал поручения и, закинув автомат на плечо, уходил, иногда на день, иногда на два-три. Митя хлопотал по хозяйству, учился печь афганские лепешки, готовить плов, резать кур.
В тот день был дождь с градом. Крупные, величиной с горох градины стучали по крыше, сыпались на землю, стекали длинными нитями белых бус на края горных троп. Хабибула с утра был чем-то озабочен, шевеля губами, изучал при свете фонаря запаянную в полиэтилен карту, делал какие-то пометки. Потом приказал Мите полить ему. Они вышли во двор, Хабибула снял рубаху, и Митя из резинового ведра стал лить ему на руки воду. В доме запищала рация. Хабибула исчез в двери, появился через минуту еще более озабоченный, чем раньше. Надел рубаху, взял автомат и велел идти за ним. Митя заковылял по тропе, все больше тревожась.
Они остановились на краю поля. Отсюда хорошо было видно ущелье: широкая тропа, черные стволы голых деревьев, за которыми пряталась Мертвая река. Сначала из-за гор показались двое всадников — Митя узнал в них людей Хабибулы, затем донеслось далекое урчание, и в ущелье вполз бронетранспортер. На его антенне болталась большая белая тряпка, а стволы пулеметов были зачехлены. Митя испуганно глянул на Хабибулу. Тот неотрывно следил за ползущей по камням машиной и теребил кончик бороды. Не оборачиваясь, Хабибула приказал возвращаться в дом за велосипедом и ехать к дому муллы. Он не знал слова “велосипед” и повертел в воздухе руками. Приказание показалось Мите нелепым, и он переспросил. Хабибула зыркнул на него гневно, и тогда Митя побежал. Вывел велосипед из сарая, потрогал, хорошо ли накачаны шины. Сел в седло, но тут же слез, скрипнув зубами, — шаровары впились в повязку.
Он покатил велосипед рядом, гадая, из какого полка машина, как оказалась она здесь, далеко от дороги, и зачем на антенне белый флаг?
Перед домом муллы была небольшая площадь, на которой Хабибула обычно собирал своих людей. Не доходя до нее, Митя сел в седло — на этот раз осторожно, на самый край, и выехал из-за дувала. Посреди площади он увидел командира полка, пропагандиста и таджика-переводчика. Оружия при них не было. Напротив стояли Хабибула и Азиз. Митя надавил на педали и проехал круг. Азиз улыбнулся ему, Хабибула посмотрел строго. Полковник скосил на него глаз. Митя надавил на тормоз и лихо развернулся, подняв пыль. В нем вдруг проснулся необъяснимый азарт: он понял, что ни полковник, ни пропагандист ничего не смогут с ним сделать, они и сами боятся Хабибулы, бегают глазами — Митя разогнался в гору, а потом с воплем сорвался вниз, полетел, чувствуя, как в ушах запел ветер, остановился, развернув велосипед, у самой кромки, стал ездить кругами. Крутил педали, прислушиваясь к разговору. Полковник говорил о том, что они могут выменять отца Хабибулы на Кычанова, что позволят отряду беспрепятственно уйти из долины, что надеются на взаимопонимание и дальнейшее сотрудничество в деле достижения мира…
Митя почувствовал, как от волнения лицо пошло пятнами, как забилась под глазом жилка; он испугался, что его обменяют.
Но Азиз переводил только “нет”, “нет”, “нет”, “нет”.
— Эй, Хамед, скажи им! — крикнул он Мите.
Митя, не зная, что сказать командиру, неожиданно запел фальшиво и громко первое, что пришло в голову — любимую песню отца: “Как на речке, стал быть, на Фонтанке, стоял извозчик, парень молодой… — дальше от волнения забыл слова и заорал истерично, что вспомнилось: — Тут извозчику, стал быть, взгрустнулось, за-залился горючею слезой!…”
Неожиданно полковник повернулся к нему, лицо его сделалось багровым от гнева, и он заорал:
— Кычанов, твою мать, прекрати кататься! Я тебе даю последний шанс! Спускайся и залезай в бронетранспортер! Если ты этого не сделаешь, я тебя лично расстреляю перед строем! Я тебя достану, сукин сын, помяни мое слово! Я сюда армию пущу, но я тебя достану, за парней, за товарищей твоих, которые!… — полковник не договорил, выждал несколько секунд и удивительно прытко побежал по склону, следом за ним устремились пропагандист с переводчиком.
Хабибула с Азизом смотрели им вслед. Митя слез с велосипеда, только сейчас почувствовав боль в члене, подошел к краю. Его трясло. Он видел, как командир и сопровождающие спустились с горы, влезли в бронетранспортер. “Бэтээр” заурчал и, развернувшись, покатил восвояси. Он отъехал метров на пятьдесят, когда из-за черных, причудливо изогнутых деревьев почти одновременно вылетели три огненных точки…
Спустившись с горы, полковник немного успокоился и стал ругать себя за несдержанность. У него был приказ вести переговоры до последнего, идти на уступки, обещать золотые горы — Хабибула сильный противник, и армейским очень хотелось его в союзники! Ну, не умеет он, не смог! Вояка он, а не политик. А Кычанов-то каков, сволочь! Катается! Вот он отпишет матери письмо — кого воспитала!
— Трогай! — крикнул он водителю, усаживаясь на командирское сиденье. Водитель рванул бэтээр с места. Полковник схватил шлемофон, прижал к уху наушник. — Гора, Гора, я Кама, прием! Вызываю вертушки, высота три один два семь, обработать склон массированным огнем через пять минут! Гора, гора, прием, дай мне Град-три! — он заметил через лобовое стекло, как слева, из-за черных, причудливо изогнутых деревьев вылетели три огненных точки… — Гони, сука! — крикнул он, понимая, что не успеют… и вспомнил тут не о дочерях, не о жене, а о своей Зойке. Она лежала на обеденном столе с бесстыдно поднятыми к потолку стройными ногами…
Все три гранаты попали в бронетранспортер. Мотор заглох, машина замерла. Сначала рвануло легонько. Из задних люков стали выбиваться языки пламени — горел бензин. Потом раздался взрыв помощней — разогрелись цинки с патронами. Грохнули крупнокалиберные патроны, из передних люков повалил черный дым. В броне появились рваные дыры. Никто не пытался выбраться из бронетранспортера. Некому было…
— Хамед, сколько можно звать! — услышал он за спиной голос Азиза и обернулся. — Хабибула говорит, беги домой, собирайся! Возьми автомат и одну курицу! Больше ничего не бери! Он будет ждать тебя в тутовой роще!
