Светлана Алешина - Палач в нетерпении
Поэтому я повернулась к Виктору и сказала:
— Я сейчас. Только выручу Пенса и вернусь.
Виктор кивнул, и я пошла через зал, не переставая чувствовать себя посетительницей Музея восковых фигур мадам Тюссо.
Надо посоветовать Никитичу поменять эти идиотские подсвечники…
В тот момент, когда я подошла к Пенсу, за моей спиной раздался удар гонга, и голос Никитича объявил:
— Церемония вручения даров открыта!
Свет окончательно померк, и в темноте я чуть не свалилась, но меня вовремя подхватили мужские руки. Слава богу, это был Пенс.
Я немного успокоилась, почувствовав его рядом.
— Пенс, — прошептала я. — Мне тут что-то совсем не нравится… Какие-то они чересчур непонятные.
Он был со мной совершенно согласен.
В это время свет опять зажгли, и я увидела гору пакетов, красиво упакованных коробочек — но больше всех мой взгляд притягивала самая большая, в бантах и цветах, коробка, стоящая на видном месте.
«Татьяне лично», — было написано на ней.
Глава 7 Вручение подарков
В комнате воцарилась торжественная тишина. Гости стояли, затаив дыхание. Я физически ощущала странное напряжение. Оглянувшись на Ладу, я увидела, как у нее сжаты губы. Ее глаза горели. Она ждала. Как ждали они все — нетерпеливо, с легким оттенком злорадства, зависти и надежды на то, что вся эта куча коробочек взорвется в тот момент, когда Таня подойдет к ней.
«Но за что они ее так ненавидят? — в очередной раз спрашивала я себя, глядя на ее очаровательное личико, с ясной улыбкой и такими нежными и выразительными глазами. — Ведь, если подумать, все они зависят от нее. Даже Лада. Может быть, потому так и ненавидят? Как рабы, ненавидящие своего хозяина…»
Танина рука потянулась к одной из коробочек, самой маленькой. Она взяла ее и, взглянув на открытку, подняла сияющие глаза на Ладу.
— Спасибо, — проговорила она. — Где ты это достала?
— Не скажу, — улыбнулась Лада. — Поздравляю тебя. Говорят, счастье делает людей добрее. Будь счастлива!
Мне было жутко любопытно, что находится в изящной коробочке, но еще больше меня поразила почти неприкрытая ненависть, прозвучавшая в поздравлении.
— Ты не можешь себе представить, как мне противно, — прошептала я Пенсу.
— Мне еще больше, — хмыкнул Пенс, на которого продолжал смотреть томным взглядом, исполненным страсти, Подл.
Татьяна распаковывала свои коробочки, продолжая восхищаться каждым подарком.
Самая большая коробка оставалась пока нетронутой. Я не могла отвести от нее взгляда — мне нравилась все меньше и меньше эта странная коробка, обтянутая розовой фольгой с красными розами.
Чья она?
«А ничья, — холодно сказал мне внутренний голос. — Обрати внимание, что все гости уже подарили подарки. И только эта коробка неизвестно от кого».
Татьяна потянулась к ней.
«Нет, — хотелось остановить мне ее. — Не открывай…»
— А это… — сказала невеста, разглядывая открытку, и вдруг, изменившись в лице, остановилась. Обвела комнату взглядом.
— Са-ша… — пробормотала она.
Я бросилась к ней.
Взяла открытку и прочла то же самое, что раньше уже прочитала в письме Виктора.
«МОГУТ ЛИ ЖЕНЩИНЫ УБИВАТЬ».
Татьяна смотрела на коробку с ужасом и отвращением.
— Давай ее не будем открывать, — сказала я шепотом. — По крайней мере, пока не будем. Танечка, ну успокойся! Хочешь, мы с Никитичем сами ее откроем в другой комнате?
Она меня не слышала. Ее рука сама тянулась к проклятой коробке.
— Таня! — одернула я ее. — Не надо ее открывать. Лучше я. Если тебя так разбирает посмотреть, что там за пакость.
Она обернулась ко мне и долго смотрела, как будто не могла вообще вспомнить, кто я такая и откуда тут взялась. Ну, бывает у людей такое состояние. Хочется их встряхнуть и объявить, что они живут в конце двадцатого столетия, в городе Тарасове, в России. Наконец ее взгляд прояснился, и она сказала:
— Почему ты? Это же мне, ты тут ни при чем… Вдруг тебе руки оторвет?
— Ага, ты думаешь, там бомба, — усмехнулась я. — Тогда надо вызывать Ларчика. Пусть ему руки отрывает, чтобы он мне в следующий раз не мешал смотреть на конец света. Но мы с тобой и так привлекаем внимание, может, справимся без посторонних?
Если мы и привлекали чье-то внимание, то уж никак не лариковское. Он совершенно забыл про свою «жену», мирно и почти равнодушно взирая, как мы мучаемся с этой странной коробкой, и потягивая какую-то жидкость с пузырьками из изящного бокала.
Зато мой Пенс понял все без лишних слов. Оказавшись незаметно за моей спиной, он тихо спросил:
— Чего вы застыли, как изваяния?
— Вот, — указала я на коробку. — Боимся, что тут взрывчатка.
Пенс совершенно спокойно взял коробку и тряхнул ее. Мы с Таней в ужасе посмотрели на него.
— Что ты делаешь? — зашипела я на него. — Сейчас мы все взлетим на воздух! И это случится по твоей милости!
— Уже взлетаем, — сказал Пенс, безжалостно, с треском разрывая блестящую бумагу. — Предлагаю лететь сразу в Бельгию. Мне там нравится…
— Ты там не был ни разу! — возмутилась я. — Может, я во Францию хочу…
— Съездим потом, там рукой подать.
Он наконец открыл коробку.
— Бог ты мой, ну и пакость! — вырвалось у меня, когда я увидела ее содержимое.
Татьяна посмотрела и стала «белее белого».
Из коробки, наглая и бесстыдная, вывалилась надувная кукла — из тех, которые продаются в секс-шопах. А на голове у этой голой дуры был красный колпак палача!
* * *Они стояли, рассматривая куклу с огромным интересом. Я бы даже сказала, что они наслаждались этой обнаженной идиоткой, предназначенной для сугубо интимных развлечений.
Конечно, рожи у них у всех были разные — у Подла, например, просто слюни текли от удовольствия, но в целом — черт бы побрал всю эту тусовку! — они были так счастливы, что можно было смело предположить, что этот «дар» плод коллективного размышления.
«Вот мы тут думали, думали и надумали…»
Лариков продолжал сидеть на своем месте, не проявляя ни к кому особого интереса. Как если бы его это вообще не касалось. Впрочем, поймав мой взгляд, он едва заметно усмехнулся и подмигнул.
На Таню же было страшно смотреть. Она стояла, не сводя с куклы глаз, и шевелила губами. Беззвучно, будто молитву решила сотворить…
Потом она вдруг пробормотала:
— Я больше не могу…
И, словно в ней что-то сломалось, закрыла лицо руками, крикнула:
— Не могу, не могу, не могу!
После этого вылетела из комнаты как ошпаренная. Растерянный Никитич побежал за ней.
— Таня! — крикнул он. — Танюша, вернись!
В наступившей тишине повис чей-то смешок. Я оглянулась. Варлаамов. Он, кажется, искренне забавлялся моментом.
А мне это что-то напоминало. Я напрягала память, пытаясь вспомнить, и вот — наконец-то! — воспоминание явилось и сказало мне:
«Уилт посмотрел на сверток. Он знал, что там, не открывая его. Эта мерзкая кукла».
Уилт…
«Как в Уилте».
Кто-то говорил эту фразу совсем недавно.
— Господи, ребята, какие же вы скучные, — пробормотала я, глядя на надувную дамочку в красном колпаке. — Даже идеи воруете… Жалкая кучка бездарных плагиаторов.
Я поддала куклу ногой.
Они продолжали стоять вокруг, тихо переговариваясь.
— Это уже мерзко, — сказала Лада, задумчиво глядя на куклу. — Вот это уже безвкусно и не очень-то прилично…
Странно. Я вскинула на нее глаза и насмешливо поинтересовалась:
— А писать кретинские письма, по-вашему, просто бездна вкуса?
Я посмотрела на Ларчика. Вернее, на то место, где он еще недавно был. Теперь его не было.
Он смылся. Интересно, куда?
— Никто этого не говорил, — ответила Лада. — Но только ведь и ваша будущая родственница далеко не ангелочек. Знали бы вы, Сашенька, на какие подвиги она шла, чтобы взойти на следующую ступеньку!
С этими словами она отошла.
— Наверное, надо расходиться, — вздохнул Подл. — Вряд ли мы можем рассчитывать, что после этого нас покормят.
Мне стало смешно. Кажется, их вообще не волновало происходящее. Варлаамов тоже откровенно потешался.
— Послушай, Славик, а может, покормят теперь лучше? С испугу-то? — спросил он. — Или сам пройди к холодильнику, воспользовавшись всеобщим замешательством. Если не боишься обнаружить там искусственный пенис с сопровождающим письмом!
— Ты придурок, Илюша, — пробурчал Подл. — Твои шутки действуют мне на нервы. Я даже думаю, что все эти письма написаны тобой, миленький!
— Ну конечно, мной, — заявил Илья, широко улыбаясь. — А то кем же еще? У вас ума бы не хватило.
С этими словами он преспокойно уселся в кресло и начал рассматривать журнал.
Все разбрелись по углам, решив, что нехорошо покидать хозяйку в трудную минуту. Мы с Пенсом чувствовали себя омерзительно.
