Александр Трапезников - Проект «Мегаполис»
— Но мы не можем допустить к проекту исполнителей, заведомо зная, что один из них, вероятно, представляет угрозу «Мегаполису» да и всему Органу.
— Почему же? На Базе будет выявлено, кто этот лишний, затесавшийся в проект. У нас на это достаточно средств.
— Ну хорошо, — согласился Щукин. — Но в любом случае я должен известить обо всем руководство.
— Конечно. Если там примут ваш вариант, мы ликвидируем всех восьмерых, если мой — разместим их на Базе, где они начнут подготовку к акции. Хотите взглянуть на их личные дела?
— Зачем? — Щукин положил тяжелую ладонь на скоросшиватели. — Я не гадалка. Подставкой может оказаться любой из них.
«Даже ты сам», — подумал Крот, но на лице его ничего не отразилось.
Когда Щукин ушел, Алексей Алексеевич потер воспаленные глаза и пододвинул к себе листок с фамилиями. Их было восемь: Корнишонов, Харланский, Герасимов, Саакян, Свирский, Днищев, Акчурин, Рогов. Кто же из них? Кто тот лишний, которого надо выявить? Всем им было от двадцати восьми до тридцати пяти лет, каждый имел когда-то семью, занимал определенное положение в обществе, но в последнее время попал в череду невзгод и неуклонно падал вниз, на самое дно. Они пребывали в том удобном для Органа состоянии, когда личные потрясения и озлобленность открывали наибольший простор для манипулирования их сознанием. Жалко было бы расстаться с таким отличным материалом, как предлагал Щукин. Но для него и в те, застойные времена человеческая жизнь ничего не значила. Кротов же всегда стремился выжать из человека все, до последней капли.
Он наугад вытащил из стопки один из скоросшивателей и раскрыл его: «Днищев Сергей Сергеевич. Тридцать два года, родился в Хабаровске… Родители… — Крот бегал глазами по строчкам, словно прорывал нору в земле, то углубляясь влево, вправо, то возвращаясь назад. Он полностью оправдывал свое прозвище. — Был дважды женат, есть дочь… Фамилии и адреса бывших жен… Окончил МВТУ, защитил диссертацию по теме… Работа… После окончания школы служил в армии… Морпех на Тихоокеанском флоте… Чемпион по боксу Дальневосточного округа… Комиссован через восемь месяцев после службы из-за пищевой аллергии… Снимает квартиру по улице Гнедича…»
Крот рыскал по тексту, стараясь зацепиться за что-то неожиданное, что уловил бы его чуткий нюх. Но пока ничего скверно пахнущего не обнаружил. «Надо бы усилить наблюдение за всей восьмеркой», — подумал он. В раздражении Крот захлопнул скоросшиватель и вытащил из стопки другой.
Глава пятнадцатая
ПСИХИАТРИЯ ДЛЯ ВСЕХ
В Медицинском психиатрическом центре на Каширке Алексей Карпуньков занимал должность доцента, а также отдельный кабинет на втором этаже, в который к нему и ввалился в одиннадцатом часу утра Сергей Днищев. Бородатый доцент молча встал, подошел к стеклянному шкафчику, выудил с нижней полки банку спирта и две мензурки. Разлил, протянул приятелю, произнеся лишь одно слово: «Прозит!» — после чего оба они некоторое время с интересом прислушивались к внутренним процессам.
Доцент откопал где-то и половинку засохшего апельсина, разрезав его скальпелем.
— Ну, здравствуй, Сережка, — сказал он, нюхая кожицу.
— Привет, Леха, — ответил Днищев.
— Ты по делу или так?
— Вообще-то по делу.
— Тогда повторим. — И спирт вновь забулькал в мензурках.
Карпуньков весь вчерашний вечер и половину ночи отмечал с сослуживцами чей-то день рождения, а чей — он уже не помнил. Явился на работу в ужасном состоянии, думая о том, что лучше бы и не уезжал отсюда, а прикорнул где-нибудь на коврике, хотя бы под директорской дверью.
— Какое сегодня число? — сумрачно спросил он.
— Одиннадцатое августа. Пятница, — вразумил его Днищев. — Температура воздуха около двадцати пяти градусов.
— Здесь больше, — Карпуньков постучал ногтем по стеклянной банке. — Бог троицу любит.
— Тебя, Леша, скоро отправят в дурдом с диагнозом: «Ловля мышей на стенах служебного кабинета».
— Твоя койка будет рядом. Всю Россию запрут в сумасшедший дом… Хочешь, познакомлю тебя с одной премиленькой медсестрой? Только что поступила.
— Нет, у них у всех доступ к ядам, отравит. А я еще пожить хочу.
— Зачем?
Леша Карпуньков был философом — к этому его приучило постоянное общение с психами. Среди них попадались интереснейшие личности, некоторые даже были достойны высших государственных постов, особенно в период наступившей шизофренической демократии. Одному из них, например, было нетрудно решить проблему продовольствия посредством превращения воздуха в питательную массу, другому — плевое дело создать потепление климата, перетянув экватор поближе к Северному полюсу.
Детство Карпунькова и Днищева прошло в одном дворе на Большой Полянке, потом они разъехались, но дружеские отношения продолжали поддерживать. На свою беду, Леша был слишком умный, добрый и совестливый, поэтому, видя, что его потенциальных клиентов становится вокруг все больше и больше, а по телевизору вообще показывают только их как пример для подражания, ему оставалось лишь пить медицинский спирт, с горечью констатируя вырождение нации. Жена от него ушла, как и от Сергея Днищева, но работа пока оставалась. Идеальным для себя выходом он всерьез считал окончание своего жизненного пути в одном из сумасшедших домов, как и его любимый чеховский персонаж. Он понимал, что бороться с порядками в «палате № 6», в которую превратилась вся Россия, бессмысленно и бесполезно.
— Леша, помнишь, ты мне рассказывал как-то об одном человеке, который бывает то нормальным, то шизиком — в зависимости от обстоятельств? — Сергей решил перейти к делу, поскольку спиртопитие двух друзей могло продолжаться до бесконечности и, скорее всего, он просто позабыл бы о цели своего прихода.
— А таких пруд пруди, имя им — легион, — ответил Карпуньков. — Кого ты имеешь в виду?
— Того эстонского деятеля, бывшего секретаря ЦК партии, который вовремя стал ярым демократом, националистом, ну и так далее. Маршрут у них у всех одинаковый. Потом он разбогател на перепродаже российского никеля и превратился в мультимиллионера. Кажется, он даже был некоторое время премьер-министром Эстонии, пока не выявились его связи с бывшим КГБ. Зовут его Рендаль.
— Как же, как же, — начал припоминать Леша. — Но это не мой пациент. Я так высоко никогда не летал. Просто был однажды на семинаре психиатров, еще всесоюзном, и нажрался там со своим эстонским коллегой Томасом Петелем. Тот и разболтал мне по пьянке о своем монаршем клиенте. Нарушил, балбес, врачебную тайну. Да-а, мы тогда славно погудели. Он, я и две психички из Средней Азии. Взяли ящик пива, водки…
— Погоди, — остановил его Сергей, боясь, что Карпунькова унесет в алкогольную дымку прошлого. — Ты мне о Рендале расскажи.
— Не имею права, — насупился Леша.
— Да ладно тебе! Все равно это теперь враждебное нам государство. Кроме того, ты уже говорил о нем, прежде. Или еще спирту налить?
— Плесни, — согласился доцент. — Ну что Рендаль?.. Ларвированное течение болезни. Такие люди вполне нормальны, но при определенных раздражителях, при их сочетании, они впадают в пароксизм.
— Что это означает?
— Крыша едет. Но ненадолго. До тех пор, пока раздражители не устраняются. Например, кто-то может временно сходить с ума от пароходных гудков, если при этом ему еще ярко светит в лицо солнце. А на те же гудки при лунном свете он никак не реагирует. Ты хочешь, чтобы я тебе прочитал лекцию о психозах?
— Нет, только о психозе Рендаля. Ты говорил тогда о запахе жасмина…
— Да, помню. Томас рассказывал о том, как Рендаль еще в юношеские годы сдвинулся от какой-то любовной истории. Была красивая брюнетка, запах жасмина и… еще что-то. Вся эта мура давно канула в прошлое, но при сочетании тех же внешних раздражителей, при совокупности звуковых, зрительных и обонятельных эффектов, он впадает в транс, у него возникают паралич определенного двигательного комплекса, судорожные движения и болезненная перестезия. Короче, он становится как кролик перед мордой удава. А если человек, введший его в это состояние, обладает еще и умением нейролингвистического программирования, то есть особой формой гипноза, то Рендаль пойдет за ним куда угодно и сделает все, что тот пожелает. Видишь, какие управляемые идиоты находились тогда в ЦК партии?
— Да они и сейчас у власти, — утешил его Днищев.
— Томас не должен был выбалтывать мне о его болезни. За это он мог поплатиться не только своей карьерой, но и жизнью.
— А это… нейролингвистическое программирование? Кто у нас в России специализируется в этой области?
— Я, — горделиво произнес Карпуньков. — Мне приходилось изучать эриксоновский гипноз на стажировке в Штатах. Да и других немало. Тут не требуются ни сложная аппаратура, ни уникальные фармакологические препараты. Достаточно ввести человека в легкий транс, как, допустим, того же Рендаля, а потом запрограммировать его на иное поведение. Технологию процесса я тебе объяснять не буду. Тут в основном задействованы механизмы подсознания.
